Выжившая из рода Таргариен

      В одно теплое утро я резко проснулась от едкого запаха дыма в нашем замке, единственное, что я могла видеть сквозь черное полотно — проблёскивающий солнечный свет из громоздкого окна моей спальни. Я едва помню этот момент, тогда мне было всего четыре года, и единственное, что соглашался запомнить мой детский ум — игры с дворовыми ребятами каждый вторник, ну и уроки хорошего тона под надзором моего внимательного учителя.       Но это утро я запомнила хорошо. На наш замок напали наши восточные враги (это я узнала уже будучи старше), горели деревни, башни нашего дома были закиданы горящим сеном. Первая мысль о родителях (они и сами сразу же подумали обо мне), маленькими ножками побежала к ним в спальню и словно ничего не замечала, кроме того самого дыма и странных свечений вокруг меня (который оказался огнем). Когда я добежала до комнаты матери с отцом, то они сразу же спросили меня о том, не ушиблась ли я и не обожглась ли, но ничего не было, только мой носик слегка почернел. Они переглянулись, но я не придала этому значения, вскоре мы побежали искать спасения, а отец сражаться за замок и деревню.       Теперь я все чаще вспоминаю тот момент. Пытаюсь понять: как они могли молчать так долго, ведь они знали. Моя мать, воспитавшая меня, всегда учила меня добру, и я выросла такой, не ожидавшая обмана от кого-либо, не была готова. Внутри что-то переменилось, как будто открылся ящик Пандоры, который моя мать усердно пыталась скрыть от меня, зная мое происхождение и черты характера, присущие людям с моей кровью. Я могу сказать одно — она точно меня любила, ведь только своей искренней добротой можно было научить меня.       — Я тебя ненавижу, ненавижу, ненави… — начав с самой горькой ненавистью, которой сама удивилась, а закончила мокрыми щеками от слез, упершись в грудь своего отца, отца, который меня вырастил. Он один остался у меня от детства, он остался со мной, как самый близкий мне человек, а сейчас он просто сказал мне, что мой дом не здесь, что громадный отрезок моей небольшой жизни был ложью, неправдой, сном, из которого мне пора бы проснуться.       — Дочка, ты всегда ею для меня останешься, — его голос тоже выглядел дрожащим, — Однако я не смогу обеспечить тебе достойное будущее, — как мне хотелось тогда вернуть время назад и предотвратить все то, что сделала моя мачеха. Стоя в безжизненном дворце, без слуг и признаков хоть каких-то действий, я понимала, что наш дом перестал быть одним из самых величественных домов Севера и стал лишь пеплом на устах истории — зима уже на пороге, враги у стены. Как я смогу защитить свою малышку? Не заставляй мое сердце болеть за тебя, Боги не дали мне детей от любимой жены, но подарили нам тебя. Пора прощаться, тебя уже ждет карета.       — Но отец, — я опустилась на колени, лишь бы не уходить от него, лишь бы не растаптывать память о жизни, что была до этого дня, лишь бы не вырывать из сердца единственного родного человека. Но он начал смотреть куда-то вдаль, приподняв голову (явно скрывал слезы), изображая вид наибольшего равнодушия, потому что знал, что тоже не сможет меня отпустить, если не возьмет себя в руки.       Смахнув с лица слезы, я, надев какой-то серый плащ, чтобы быть менее заметной, приняла осознание конца детства, конца прошлой жизни и начала новой.       — Белоснежка, — послышался тихий голос сзади, я не смогла сдержать себя и будто полетела в сторону отца, обняв его в самый последний раз, — помни завет своей матери: храни добро в себе, храни его и не позволяй своему злу высвободиться наружу. Мне горько это говорить, но запомни: теперь ты Рейнис, Рейнис Таргариен. В твоей власти все, чего ты пожелаешь, но помни и бурю, что хранится в твоем сердце, наполненное всюду добром. Прощай, дочка. — на надрыве, изо всех сил сдерживая слезы, он отпустил меня.       Я переступаю порог. Сажусь в карету, взглянув на отца последний раз. Теперь я Рейнис Таргариен, я встречусь со своей тетей, Дейнерис, что прославилась на весь Вестерос своей человечностью и властностью. Кто моя настоящая мать? От отца ли моя бледная кожа? На кого я похожа больше? Видимо, этот отрывок жизни мне никогда не восполнить. Прощай, дом.       — Направляемся в Винтерфелл, — говорю я кучеру уже с совершенно б е з р а з л и ч н ы м, равнодушным и х о л о д н ы м видом. . .