Терпение

      Нилу с детства говорили, что терпение — это главная человеческая добродетель. Когда не стало отца и брата, мать просила его потерпеть: скоро вся эта суматоха с похоронами закончится, скоро все оставят их в покое, скоро они заживут как прежде и всё будет хорошо. А маленький Нил смотрел на заплаканную маму и думал: зачем терпеть-то? Неужели нельзя попросить двоюродных дядь и тёть завтра же уехать? Неужели нельзя сказать, что вот сейчас, прямо сейчас, мы все устали и хотим, чтобы нас никто не трогал? Мы ведь важнее, чем они, думал Нил. Мы ведь знаем, как нам лучше.       Взрослый Нил не знает, как ему лучше. Взрослый Нил вообще ни черта не знает. Но очень хочет решить все проблемы — свои и чужие, желательно один раз и наверняка. Знает, что всё сразу не получится, и пытается справляться потихоньку, небольшими порциями, а потом в какой-то момент всё летит к чертям, и Нил понимает, что проблемы придётся решать в эту конкретную минуту.       Как сегодня, когда Адам снова пришёл в состоянии близком к истерике. Он не был таким уж пьяным — скорее, слегка выпившим. Что странно, поскольку небольшие дозы виски вполне помогали ему держать свои эмоции в каком-никаком равновесии.       Нил не думал о том, что именно послужило причиной. Скорее всего, причины вообще не было. Нил уже видел это, и не один раз: вначале Адам становится всё более и более раздражительным с каждой неделей, роняет предметы и выдаёт какие-то невнятные, нелогичные реплики в пустоту, потом перестаёт отвечать на звонки, а потом вдруг звонит посреди ночи и говорит, что снова начал видеть в зеркале «это», что ему страшно и что Нил должен приехать. Зря ребята надеялись, что Адама после клиники отпустит. Ну, почистили его врачи от веществ, а голову кто чинить будет?       В этот раз Адам приехал сам, и первое, что он сделал, войдя в квартиру, — влепил Нила в стену и задрал его футболку.       Заебись, думает Нил. Скоро Адам вообще перестанет общаться при помощи рта. И как тогда понимать, когда ему плохо, а когда хорошо, если он всегда выглядит так, будто только что вышел из запоя и планирует войти обратно?       Нил не сопротивляется, как всегда. Будем честны, Нил и сам этого хочет. Он не видел Адама чёрте сколько, и уже то, что он живой, вызывало желание потрогать каждый сантиметр его тела — убедиться, что всё ещё цел, что реален, что Нил не едет крышей вместе с ним.       Нил трогает Адама, но Адаму это не нужно. Адам перехватывает его руки, до боли сжимая запястья, и прижимается губами — скорее, зубами — к шее. Завтра на коже проступят тёмно-фиолетовые кровоподтёки, и Нил опять будет обмазываться тональником с головы до ног. Но сейчас ему это нравится. Нравится, что это происходит с его телом, а не с телом Адама.       Адам толкает его на постель — Нил падает на спину, закрывает глаза и чувствует, как Адам садится ему на бёдра и упирается руками в плечи. От этой тяжести по телу пробегает дрожь. Нет, Нилу не страшно, Нил никогда не боялся его, даже когда он был в абсолютно неадекватном состоянии. В конце концов, комплекция у них примерно одинаковая, Нил даже немного крупнее — при необходимости сам его угомонит.       На самом деле, Нил хочет его такого. Хочет его взвинченного, на пределе, хочет, чтобы он хоть сейчас не сдерживался и не делал вид, что всё в порядке. Хочет сумасшедшего секса, как в шестнадцать, чтоб засосы и оргазм до звёзд в глазах. Хочет Адама, и хрен пойми, за что — вроде, не плейбой, но каждой своей угловатой чёрточкой вызывает желание целовать, и целовать, и целовать.       Адам не хочет целоваться, Адам хочет трахаться, и Нил с усилием гонит от себя мысль, что, возможно, Адаму всё равно кого иметь. Он ведь пришёл сюда. А мог бы и шлюху снять, в конце концов. Значит, дело не только в этом.       Адам несколько секунд роется в ящике комода, чуть не ломая ручку и не вытряхивая содержимое на пол. Нил мысленно отмечает, что если Адам помнит про смазку, то с ним всё не так уж и плохо. Адам возвращается, раздвигает коленом ноги Нила и проводит ладонью по его шее — собственнически, но как будто нежно, и Нил подаётся под руку, притягивая его за талию к себе. Не испытывает ни злости, ни даже раздражения: Адам не брал трубку, ничего никому не объяснял — значит, так надо, значит, так было лучше. Им вообще стоит поменьше разговаривать друг с другом — с сексом они явно справляются успешнее.       Адам почти не чувствует царапин — в такие моменты его кожу можно хоть ножом резать, и на него это никак не подействует. Он не даёт Нилу толком привыкнуть — от этого больно, и приходится часто-часто дышать, чтобы не так сильно тянуло. Нил снова и снова царапает спину Адама и зажмуривается от удовольствия: хорошо, безумно хорошо, хоть и больно так, что мышцы сводит. Адам упирается руками в плечи Нила, сжимает пальцами, оставляя тёмные следы-полумесяцы от ногтей, и толкается с силой, глубоко, так что из лёгких Нила выходит весь воздух. Смотрит ли Адам на него или мимо него, или вообще закрыл глаза — в темноте не понятно, но вряд ли Адам замечает, что после каждого его движения Нил морщится и пытается устроиться хоть немного поудобнее.       Всё видится смазано, вспышками, цветными кляксами перед глазами, и постепенно боли становится больше — Нил упускает момент, когда всё это начинает напоминать изнасилование. Он никогда не ловил кайф от боли, но сейчас почему-то терпит и изо всех сил пытается не вскрикивать от этих крохотных атомных взрывов, прорезающих тело после каждого нового толчка. Адам теперь уже точно закрыл глаза, а Нил, держась одной рукой за его локоть, подносит к лицу другую и прикусывает основание большого пальца. Должно немного помочь, а там уж как-нибудь всё закончится.       Адам поднимает на него глаза, только когда кончает. Нил не успевает отвести в сторону руку, которую кусал всё это время, а ещё понимает, что от боли у него на глазах выступили слёзы, и Адам всё это видит. Нил тяжело дышит через приоткрытые губы, смотрит на Адама словно сквозь мутную плёнку и замечает, что в его взгляде что-то внезапно ломается.       По телу Адама проходит дрожь: дрожат плечи, дрожат пальцы на коже Нила, дрожит взмокшая спина. Адам смотрит на него, не мигая, не шевелясь, и Нил отстранённо замечает сбегающую по его лбу капельку пота. Своё тело он толком не чувствует, зато чувствует, что от Адама буквально несёт животным ужасом. Правда, Нил слишком не здесь, чтобы внятно осмыслять происходящее.       Взгляд Адама перемещается с лица Нила на его шею, плечи, грудь. Адам сглатывает, беззвучно шевелит губами, будто пытаясь что-то прошептать, а затем касается ими уголка рта Нила. Поцелуй посылает по телу слабую волну тепла. Надо же, думает Нил, это ж каким конченым надо быть, чтобы обрадоваться, что во время секса с тобой впервые обошлись как с человеком.       Лицо Адама будто бы темнеет, и Нил приподнимает руку, чтобы коснуться его плеча. Это крохотное движение вырывает Адама из оцепенения: он дёргается, будто пальцы Нила могут причинить ему боль, и в следующую секунду садится на постели. Нил приподнимается навстречу, но прежде чем успевает что-либо сказать или сделать, Адам уже встаёт на ноги, глядя куда-то в пустоту, будто не видя ничего вокруг. Поднимает с пола бельё и выходит из комнаты, цепляя рукой дверной косяк, — его шатает, как пьяного.       Нил встаёт следом, морщась от боли, — наконец начинают ощущаться последствия произошедшего. Слышит, как на кухне несколько раз щёлкает зажигалка — этот привычный звук немного успокаивает его. В комнате темно, и Нил не сразу находит свои вещи, но это и не важно, потому что сейчас наличие одежды не заставит его чувствовать себя менее голым.       Когда Нил входит в кухню, Адам снова щёлкает зажигалкой — в пепельнице напротив уже лежит два развороченных бычка. Нил мысленно успокаивает себя, что всё не так плохо: Адам курит на его кухне, и это чуть ли не самая стабильная вещь в его жизни. Голая спина Адама в тусклом свете из окна — то ли это луна, то ли фонари — кажется тощей, болезненной, каждый позвонок такой острый, будто сейчас прорежет кожу, и от Адама останется один скелет.       Нил подходит ближе, примерно продумывая, что будет говорить: мол, ничего страшного, с кем не бывает, это всё нервы, а вообще всё было довольно неплохо, да и Нил тоже виноват, в конце концов, мог остановить, что он, ребёнок, что ли.       Все слова покидают голову, когда Нил оказывается рядом с Адамом и видит на его левой руке два свежих круглых ожога.       — Блять, — произносит Нил вполголоса, идёт к холодильнику, открывает морозилку и торопливо ворошит её содержимое, периодически оглядываясь на Адама. Адам мелко дрожит, уставившись в одну точку и то сжимая, то разжимая обожжённую руку. Нил вытряхивает себе в ладонь несколько кубиков льда из формы, закидывает её обратно в морозилку и, вернувшись к Адаму, аккуратно берёт его за запястье.       Адам закрывает глаза, растирая лоб основанием ладони, — в пальцах всё ещё тлеет сигарета, и Нил кое-как вынимает её, чтобы Адам ненароком не подпалил себе волосы. Когда лёд касается обожжённой кожи, Адам даже не морщится — только смотрит на ожог, будто бы поглощая каждое болезненное ощущение. Нил держит его ладонь в своей и водит кубиком по двум вздувшимся пятнам, чувствуя, как его самого начинает трясти.       — Долбоёб.       — Да, — механическим голосом соглашается Адам.       Нил сжимает губы, кое-как отирая кровь и пепел с руки Адама, и вдруг понимает, что Адам плачет.       Это происходит почти беззвучно: плечи вздрагивают, выдохи короткие и ритмичные, и в конце концов Адам просто закрывает рот ладонью, зажмуривается и низко склоняется над столом, пытаясь подавить всхлипы. Нил выпускает его руку из своей, роняет почти растаявшие кубики льда, пригибается к Адаму и с силой прижимает к себе, зарываясь пальцами в спутанные тёмные волосы. Адам глухо всхлипывает, утыкаясь лицом в плечо Нила, и Нил не знает, что говорить в такие моменты и надо ли вообще.       Несколько минут они почти не шевелятся — иногда Адам содрогается на особенно резких вдохах, сильнее сжимая пальцами плечи Нила. В какой-то момент он немного отстраняется, и Нил слышит сдавленный сип:       — Я животное.       — Нет.       — Да.       — Нет, — с нажимом повторяет Нил и знает, что не врёт.       Адам мотает головой и отворачивается в сторону, но Нил разворачивает его за подбородок к себе. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга, а потом Нил целует его. Адам дрожит ещё сильнее, будто это не поцелуй, а разряд тока. Губы искусанные, шершавые и солоноватые от кровоточащих трещинок.       — Пойдём в комнату, — шепчет Нил Адаму, всё ещё касаясь его губ своими, и тот послушно кивает, смаргивая последние слёзы.       От него пахнет сигаретами, его щёки ещё влажные, но взгляд ясный, и Нил знает, что Адам его услышал. Может, не поверил, но, по крайней мере, услышал.       Пока они возвращаются в комнату, Адам почти не касается Нила, но постоянно оглядывается на него. Нил чувствует это напряжение, будто бы Адам боится даже приближаться к нему. В итоге Нил сам берёт его за предплечья и подводит к себе: теперь они стоят близко друг к другу, но Адам всё ещё боится шевелиться и буквально не позволяет себе дышать.       — Адам.       Нил беспомощно тыкается носом в его скулу, надеясь, что они хотя бы начнут друг на друга смотреть, но Адам не реагирует. Тогда Нил прикасается губами к щеке, к подбородку, спускается ниже, и Адам наконец подаётся навстречу, закрывая глаза и тяжело выдыхая.       В этот раз уже Нил укладывает его на постель, стараясь ничем не задеть руку с ожогами. Адам постепенно оживает и сам тянется к его лицу: целует жадно, сильно, чуть не задыхаясь. Обнимает ногами, водит руками по затылку, шее, плечам — Нилу хочется закрыть его собой вообще от всего, чтобы такой Адам принадлежал только ему, чтобы таким его больше никто не видел.       Адам не стонет, но дышит шумно и хрипло, вжимается в Нила и шепчет на ухо «сильнее», но Нил знает, что сильнее не надо. Нил вообще слишком хорошо знает Адама, и сейчас его «сильнее» означает «не обращайся со мной так бережно, я этого не заслуживаю».       Нил успокаивающе шипит Адаму в губы, и тот прижимается к нему ещё ближе, жмурясь от удовольствия и подаваясь под каждое движение.       В этот раз кончают оба, почти одновременно, и Адам обессилен настолько, что через минуту проваливается в сон. Нил мысленно ставит галочку завтра же обсудить с ним его состояние — или хотя бы попытаться это сделать — и накрывает его одеялом.       Спит Адам как всегда плохо: мечется по постели и сквозь сон бьёт Нила то локтём, то коленом. Нил терпит и периодически гладит его по голове, шепча на ухо, что всё будет хорошо.       Может, однажды действительно будет.