Скажи мне

Это было то темное время суток, которое никак ещё нельзя назвать рассветом, а ночью уже язык не поворачивается. Это были те несколько чернильно-черных минут, когда тьма гуще всего, когда во мраке даже самые привычные взгляду вещи принимают бесовские очертания. Словом, это была тонкая, как первый осенний ледок, граница между ночью и утром. Где-то в лесу самые ранние пташки уже чистили перышки, готовясь будить своим прелестным щебетанием всю прочую живность. Хотя хочет ли эта живность просыпаться так рано – птицы явно не интересовались. А ведь что им, пернатым этим, до чужого покоя? Однако же не их робкое чириканье разбудило Дартмера, а тихий-тихий шорох, с которым обычно тот, кто спит рядом, осторожно скидывает с себя одеяло, норовя бесшумно покинуть сонную обитель. Да вот только этот «тот» не учел, что охотник на демонов был обладателем настолько чуткого сна, что и сном это назвать было трудно. Оно и понятно – никак нельзя представителю его профессии спать крепко и беззаботно, а то рискуешь и не проснуться вовсе или обнаружить себя поутру с перерезанным горлом. Дартмер лениво приоткрыл один глаз, сразу смекнув, что дело тут явно не во внезапно нагрянувшей толпе демонов или иных недругов. Комната тут же озарилась бледным зеленым светом, вынуждая тени принимать странные очертания и плясать на стенах причудливым образом. Снова зашуршало тонкое шелковое одеяло и юнец, что делил с Дартмером постель, лег на место и затих, чем вызвал на бледных губах охотника улыбку. — Вередис, — медово-сладким голосом позвал он, но ответом стала тишина. Тогда Дартмер открыл второй глаз и в комнате стало чуть светлее. Конечно, в такую рань даже ему, привыкшему иными ночами и вовсе не спать, не хотелось покидать постели или решать какие бы то ни было вопросы, но и оставить усердно сопящего под боком Вередиса охотник не мог. — И что же это такое? Попытка к бегству? Саботаж? — пропел Дартмер над самым ухом у часового. Юнец, к своей чести, дернулся только чуть-чуть, почти и не выдав себя. Иной человек и вовсе бы решил, что Вередис спит, только Дартмер не был тем «иным человеком». — Мой маленький храбрый часовой, — охотник с удивительной нежностью положил когтистую ладонь на бедро юнца, досадно отметив, что оно было покрыто одеялом. Чуть более резкий и шумный, чем полагается спящему, выдох удовлетворил Дартмера, а отсутствие сопротивления или немедленной попытки к бегству и вовсе порадовало. Охотник коснулся губами мочки длинного заостренного ушка и улыбнулся, потому что Вередис тут же вздрогнул. — Чего ты так боишься? Дартмер провел ладонью по бедру, вынуждая часового поёжиться, и двинулся выше, вскоре подцепив когтем и сдернув неуместное одеяло. Вередис тут же сжался то ли от внезапно нахлынувшего холода, то ли от всепоглощающего смущения. Чтобы исключить первый вариант, охотник поспешил прижаться горячей грудью к спине юнца, обнять его и бережно, но настойчиво прижать к себе. Тот всё ещё упорно делал вид, что спит. — Неужели меня? — Дартмер обжег горячим дыханием дрогнувшее ушко и опустился ниже, оставив несколько легких поцелуев на тонкой шее, как раз в тех местах, где красовались оставленные в порыве любви и страсти налившиеся кровью багровые отметины. Вередис всё еще терпел, «спал», хоть и откинул непроизвольно голову, подставляя её под невесомые приятные поцелуи. Юноша сдался только когда ладонь Дартмера скользнула по его груди, опускаясь ниже, к торсу, а потом и вовсе бесцеремонно к паху. Часовой судорожно схватил ртом воздух, распахнул глаза и, вырвавшись из объятий любовника, сел на краю кровати, стыдливо обнимая плечи руками и скрещивая ноги. Охотник сел на кровати следом за ним. — Вередис, — мягко сказал он и положил руку на плечо юноше, но тот отдернулся от неё, как от огня. Однако Дартмер был терпелив. Он подсел ближе, настолько ближе, что, отклонись Вередис хоть на пару-тройку сантиметров назад, непременно бы очутился в объятиях охотника. Словно чувствуя это, часовой опустил уши и вжал голову в плечи. — Мой дорогой и любимый Вередис. Дартмер положил ладони поверх ладоней часового и осторожно разжал побелевшие от напряжения пальцы. Такая крепкая хватка оставила на нежной коже быстро исчезнувшие красные следы. — Ну-ну, — охотник улыбнулся и не смог удержаться. Он потянулся и оставил парочку поцелуев на шрамах часового, отчего тот, кажется, смутился еще больше. — Тебя пугает близость? — Дартмер положил голову на плечо Вередиса и улыбнулся. — Что дальше? — вдруг спросил юноша после минутного молчания таким жалобным голосом, что охотнику вдруг захотелось прижать это нежное создание к себе и более никогда от себя не отпускать. — Что дальше? — удивленно переспросил охотник. — А что может быть дальше? Я с тобой и оставлять тебя не собираюсь и не хочу, — добавил он, совладав с удивлением. Вередис не спешил с ответом, отчего Дартмер начинал нервничать. Охотника тревожила скованность часового, его вздрагивания при каждом нежном прикосновении. Однако он не собирался давать юноше замыкаться ещё больше и потому коснулся губами оголенного плеча. Вередис шумно выдохнул. — Или может, — Дартмер отвлекся от плеча любимого часового. — Ты боишься, что кто-то может узнать и осудить тебя? Юноша поежился и едва заметно кивнул. — Немного, — честно признался он, позволив охотнику обнять себя. — Скажи мне, Вередис, — Дартмер оставил поцелуй по щеке юноши. — Разве должно тебя волновать мнение окружающих? Пусть осуждают, да что толку, если это – твоя жизнь и твой выбор. Разве ты не имеешь права выбирать? А любить? Разве ты должен бояться собственной любви из-за того, что кто-то где-то может ткнуть в тебя пальцем и скривиться? Охотник почувствовал как дернулись плечи Вередиса и крепче обнял его, прижал к себе, не давая замкнуться. — Дартмер, я… — часовой дернулся, норовя высвободиться из объятий. — Мой маленький храбрый часовой, — перебил его охотник. — Я прошу, не бойся. Разве я могу дать тебя в обиду или, упаси Элуна, обидеть сам? Я понимаю твоё смущение, оно пройдет, вот увидишь, только не бойся. Дартмер почувствовал как Вередис слабеет в его руках, перестает сопротивляться и медленно-медленно расслабляется, второй раз за ночь доверяясь и отдавая себя во власть его рук. — Ничье мнение, кроме твоего собственного, не имеет значения. Ничьи желания, кроме твоих, не важны, — охотник лег, потянув часового за собой. Вередис пристроился рядом, под боком, и чем-то напомнил Дартмеру маленького и беззащитного котёнка. К счастью охотника, в этот раз юноша не повернулся к нему спиной. Не сдержав нежного порыва, Дартмер провел ладонью по его щеке, а потом и вовсе укрыл одеялом. Тогда ему показалось, что некогда забытые чувства, раньше причинявшие много боли, возвращаются, принося облегчение и долгожданный покой. Охотник не видел, но чувствовал, что лежащий перед ним Вередис смущен так, как только может быть смущен юнец в постели взрослого мужчины. Сам он неловкости часового не разделял. Его, человека свободных взглядов и нравов, смущение Вередиса веселило в самом хорошем смысле этого слова. — Ты всё ещё стесняешься меня? — Дартмер даже удивился тому как нежно прозвучал его хриплый голос. — После всего, что было? — сказал он с напускной укоризной. Вередис смутился ещё больше и попытался было перевернуться на другой бок, но не успел – охотник притянул его к себе, сокращая расстояние между ними и вместе с тем разрушая рамки приличия. — Что ты… — судорожно схватив воздух, сказал Вередис и беспомощно уперся ладонями в грудь Дартмера. — Я хочу спать, я устал, — тут же добавил часовой нетвердым голосом. — Кого ты обманываешь? — пропел охотник. Ему хватало одной руки, чтобы удержать Вередиса, который, к слову, особо и не сопротивлялся. Так, чисто приличия ради. — Я ведь знаю тебя, — Дартмер улыбнулся и коснулся ладонью щеки любовника. —Ты так смущен, — он как бы невзначай провел пальцем по губам часового. — Мой милый Вередис… Решив исправить досадное недоразумение в виде вновь появившейся излишней скованности часового, охотник вдруг приподнялся и практически нагло уложил Вередиса, растерявшегося от такой прыти партнера, на лопатки, а после навис над ним. Дартмер был готов поспорить, что юноша всем телом пытается вжаться в постель и, если не раствориться, то хотя бы спрятаться в ней. Охотник склонился и прошептал прямо в губы напряженному любовнику – «Не бойся». Он прильнул к часовому со всей нежностью, на которую вообще может быть способен кто-то, вроде него. Дартмер не был настойчивым и наглым, нет, наоборот, его поцелуй был легким, как пуховое перышко, и почти что сладким. Словом, таким, что Вередис не устоял и ответил ему, неумело, неловко, хотя поцелуй этот был далеко не первым, но всё же ответил, обнимая охотника за шею. — Уже лучше, — прошептал Дартмер, позволив себе лишь на пару мгновений отстраниться от часового. — Гораздо лучше, — и они снова слились в поцелуе. Они хотели и потеряли счет времени, растворяясь друг в друге и любви, которую многие назовут неправильной и противоестественной. Вередис боялся этого и стыдливо прятал глаза всякий раз, когда Дартмер хотел поцеловать его вне излюбленной кровати. Самому охотнику было всё равно, вся возможная молва не трогала его. Единственное, что имело значение для Дартмера — теплые и искренние чувства между ним и его маленьким часовым. Он был готов целовать Вередиса целую вечность, а то и дольше. Однако сегодня, почему-то именно сегодня охотнику хотелось пойти дальше и показать часовому самую жаркую и пылкую сторону любви. Какое-то неуловимое чувство подсказывало Дартмеру, что Вередис готов для этого. То, как юноша целовал его, как обнимал, как скользили его руки по сильной спине охотника… Дартмер хотел его прямо здесь и прямо сейчас. Охватывающее тело охотника возбуждение ощутимо отдавалось в паху. Дартмер отстранился, разрывая поцелуй. Разочарованный вздох Вередиса вызвал у него только легкую улыбку. — Ну-ну, — охотник склонился к самой шее возлюбленного. — Ты ведь не думаешь, что это всё? Привычным движением часовой откинул голову, подставляя и без того зацелованную шею под новые поцелуи. Дартмер с огромным удовольствием оставил парочку новых засосов поверх старых и спустился ниже, к притягательным тонким ключицам, а затем ещё и ещё ниже. Он проложил дорожку из поцелуев от тонкой шеи прерывисто вздыхающего Вередиса до пупка. Охотник хотел бы опуститься ниже, но стоило ему поддеть когтем мешающееся белье как часовой вдруг схватил его за рога и потянул обратно наверх. — Дартмер, — стыдливо скрещивая ноги, сказал Вередис. — Пожалуйста, не нужно… — жалобно попросил он. Сердце охотника дрогнуло. Каждый раз, когда любовник говорил именно таким жалостливым голоском, он не мог ему сопротивляться. Дартмер чувствовал, что против своего желания находится во власти этого нежного создания. Ему стоило огромных усилий не поддаться странным чарам и в этот раз. — Мой милый часовой, — Дартмер оставил очередной поцелуй на животе Вередиса. — Тебе понравится, я обещаю. — Но, Дартмер, я прошу… Я… — часовой хотел было сказать что-то, но бесцеремонная рука охотника легла на его член, скрытый тонкой тканью белья. Дартмер торжествовал – его догадки оказались верны, Вередис был возбужден и всеми силами пытался скрывать это. Только от охотника скрыть что-либо столь значимое было невозможно. Слова потеряли всякую важность, предоставляя практически полную свободу действий. Вередис замер, он, кажется, даже не дышал, только стыдливо прикрывал глаза ладонью и кусал раскрасневшиеся губы. Он ничего не сказал и не сделал даже когда Дартмер снял с него белье. Охотник опустился к идеальному, по его мнению, члену Вередиса и оставил легкий поцелуй на головке. Часовой вздрогнул и рефлекторно попытался скрестить ноги, но Дартмер не дал ему этого сделать. — Не нужно ничего бояться, — собственное возбуждение становилось невыносимым, охотник был готов взять любовника прямо сейчас, наплевав на все ласки, демон внутри требовал этого. Дартмер провел языком по стволу, обводя каждую выступающую венку и с удовольствием слушая стоны Вередиса, которые тот пытался заглушить, закрывая себе рот рукой. Юноша запрокинул голову и протяжно застонал, когда охотник взял головку в горячий рот. Дартмер игрался с ней шаловливым язычком, то и дело отвлекаясь от этих ласк и полностью заглатывая член. Вередис уже не мог сдерживаться. Он несильно двинул бедрами, пытаясь войти ещё глубже в такой бесцеремонный рот, но Дартмер отстранился и всё, что оставалось часовому, это во второй раз разочарованно выдохнуть. Напоследок охотник только слизнул выступившую смазку и облизнулся. Всё внимание Дартмера снова переключилось на шею любовника, которую он принялся зацеловывать с особым энтузиазмом. Про возбужденный член юнца охотник не забывал, бесцеремонный рот он заменил ещё большее наглой рукой, тут же сжавшую яички, да так, что Вередис тихо вскрикнул от удовольствия. Дартмер поднялся к искусанным губам часового и поцеловал его. Этот поцелуй, в отличии от всех предыдущих, был куда более развязным и влажным. — Сделай мне одно одолжение, — охотник отстранился и облизнулся. Вередис что-то невнятно промычал, потому что Дартмер всё еще ненавязчиво массировал его яички. — Я сочту это за «да», — охотник перехватил руку часового, которой он до побеления костяшек сжимал шелковую простынь, и поднес её к губам владельца. — Открой ротик, — ласково попросил Дартмер и Вередис, краснея, послушался. Охотник принудил юнца взять собственные тонкие пальчики в рот и щедро смочить их слюной. От тихого мычания и причмокивания Дартмер возбудился только больше, это начинало причинять болезненный дискомфорт. — Ты никогда не ласкал себя? — охотник взял Вередиса за запястье. Часовой, отчаянно краснея, хотя, казалось, куда больше, помотал головой. — Давай исправим это. Вередис вздрогнул и попытался отстраниться, когда Дартмер направил его же руку к сжатому колечку мышц. Одного легкого поцелуя, оставленного на внутренней стороне бедра, хватило, чтобы юнец снова застонал и отказался от попыток к сопротивлению. — Не бойся, мой милый часовой, — пропел Дартмер, прикусывая нежную кожицу, на что Вередис тот же отозвался тихим вскриком. — Тебе понравится ещё больше, — охотник зализал место укуса. Он вынудил часового ввести сначала один пальчик, потом, через пару минут, второй. Вводя третий, Вередис громко застонал и стиснул зубы, чтобы расслабить его Дартмеру пришлось переключиться с соблазнительных бедер на истекающий смазкой член. Охотник был так старателен, что одними губами и игривым языком практически довел Вередиса до оргазма. Часовой вдруг схватил рукой, не занятой ласками, Дартмера за рога и заставил его взять член глубже в рот. Не ожидая такой прыти, охотник едва не подавился. Через несколько секунд борьбы ему удалось отстраниться. — Дартмер… — жалобно простонал Вередис, ёрзая на постели, то и дело соблазнительно выгибая спину. По его голосу охотник понял, что желания часового теперь совпадают с его собственными. Дартмер перехватил руку, держащую его за рог, и поцеловал её со странной для такого жаркого момента нежностью. Охотника сводили с ума тонкие и изящные руки Вередиса, он был готов целовать их в любое время и не до конца верил, что они справляются с огромным луком, грубой тетивой и стрелами. Дартмеру показалось, что они созданы только для любви и поцелуев. Не позови Вередис охотника снова, уже чуть более призывно, тот бы так и целовал руку, позабыв обо всем на свете. — Тебе придется потерпеть, — прохрипел Дартмер, предвкушая скорое и желанное наслаждение. Охотник ненавязчиво заставил Вередиса прекратить все ласки и закинул его ноги себе на плечи, раскрывая часового для себя с самого интересного и соблазнительного ракурса. Буквально витающий в воздухе сладкий запах похоти и возбуждения сносил Дартмеру крышу, а примешивающиеся к нему тихие стоны Вередиса окончательно добивали охотника. Демон внутри волком выл, разум отказывал. Дартмер невольно удивился как он ещё сдерживается, а ведь демон так хотел поставить трепетного часового раком и взять его без лишних церемоний. Срывать крики боли, просьбы остановиться, сжимать до синяков тонкие запястья, кусать до крови аппетитную задницу, царапать когтями спину, полностью обладать и подчинять… Дартмер вздрогнул, когда Вередис нерешительно коснулся его плеча. Даже в огне желания и похоти часовой почувствовал, что с охотником что-то не то и это до того умилило Дартмера, что подавить внутреннего демона ему не составило труда. Нет, он не поступит с Вередисом грубо. — Будет немного больно, — охотник облизнул пересохшие губы. Он приспустил собственные штаны и с огромным удовольствием освободил напряженный член от надоевшей ткани. Дартмер плавно ввел его в часового, бессознательного застонавшего в голос от легкой боли, без который в первый раз нельзя было обойтись, и замер. Вередис был узким и горячим и принял охотника настолько легко, что Дартмер и сам не сдержал стона, ведь у него слишком давно не было секса. Охотник сделал первый слабый толчок, срывая с губ любовника вскрик, затем второй и третий, чуть менее болезненные, и далее, задевая головкой чувствительный бугорок. Дискомфорт быстро проходил, сменяясь наслаждением. Вередис отчаянно вцепился в простыни, извиваясь, кусая губы в кровь и не сдерживая удовольствия. Дергаясь, он сжимался, обхватывая член Дартмера, на что тот незамедлительно отзывался тихими стонами. Охотник вскоре задал рваный темп, то ускоряясь, то намеренно замедляясь и дразня Вередиса. Комнату заполнили сливающиеся в одну любовную мелодию стоны: громкие и звонкие, практически крики, часового, и тихие, хрипящие Дартмера. На каждый примешивающийся к ним шлепок уши эльфов мелкого подрагивали. Они оба выпали из реальности, наслаждаясь жаркой близостью и друг другом. Они потеряли счет времени. Почувствовав приближающийся оргазм, Дартмер оставил парочку последних поцелуев на бедрах любовника и подался вперед, положил ладонь на его член, начиная поглаживать его уже грубее, чем раньше. Вередис схватился за его плечи и запрокинул голову, выгибая спину дугой и до боли стискивая зубы. На последнем толчке, входя полностью, Дартмер задержался и со стоном кончил. Следом за ним через несколько секунд излился и часовой в услужливо подставленную ладонь. Оба любовника замерли, пытаясь отдышаться. По их телам скатывались капельки пота, поблескивающие в мягком лунном свете, пробивающимся через занавешенное шторами окно. Волосы раскрасневшегося Вередиса были растрёпаны и липли к влажному телу, но это его мало беспокоило. Незнакомое, но приятное чувство заполненности занимало всего его мысли. Восстановив дыхание и вернув себе частичку сознания, охотник вышел из Вередиса и быстро натянул штаны. Часовой обмяк и Дартмер опустил его ставшие ватными ноги, а затем сам лег рядом. — Вередис, — он поцеловал юношу в шею, на которой отчаянно пульсировала выступающая венка. Часовой ничего не ответил. Он взял дрожащими руками лицо Дартмера в свои ладони и потянулся за поцелуем, который охотник ему тут же и подарил. Снова нежный и трепетный, практически невесомый, лишенный страсти, но полный сладкой любви. Вередис вдруг отстранил от себя Дартмера, и неуверенно спросил. — Ты… любишь меня? — Возможно, — усмехнулся охотник. — Возможно? — испуганно переспросил Вередис. Дартмер улыбнулся. — Я так долго думал, что тогда, давно в лагере культистов, я спас тебя, а сейчас думаю, что всё на самом деле наоборот. Ты меня спас, — охотник приблизился к Вередису и прошептал уже ему в губы. — Так что всё совершенно точно. Вередис улыбнулся и они вновь поцеловались не в первый и не в последний раз за эту прекрасную ночь.