Красоту и повадки её он так превознёс, что всех нас лишил не только сна, но и дара речи… Никколо Макиавелли, «Мандрагора»
— Лигурио, сколько можно? Как долго этот дурак Ничча будет проедать мне плешь? О, Господи, да если бы я знал, с кем связался, то ни за что бы не уезжал из Парижа! — ругался Каллимах, когда «друг Лигурио», этот известный прихлебатель и жулик, вновь явился за очередной порцией денег за неоценимую помощь. Когда-то Лигурио за вполне скромную цену — обед и золотой перстень — помог Каллимаху заполучить на одну ночь неприступную красавицу Лукрецию Кальфуччи, после чего она официально назначила Каллимаха семейным врачом. Супруг, юрист Ничча, не препятствовал решению Лукреции, считая, что здесь как на войне — все средства хороши. Прошло немногим больше трёх месяцев с того момента, как прекрасная Лукреция приняла «настой мандрагоры» и, наконец-то, после шести лет брака, внутри считавшейся бесплодной женщины зародилась новая жизнь. Ничча ликовал, решив, что такой эффект оказал настой мандрагоры. Однако недолго радовался недалёкий супруг. Примерно в одно и то же время флорентийского юриста начали мучить странные симптомы, сходные с теми, что наблюдались у его жены: его тошнило, знобило и постоянно возникало желание закусить жареного гуся солёными абрикосами. И совсем бы отчаялся Ничча, если бы… — Лигурио! Срочно позови маэстро Каллимаха! Это мировой доктор, он непременно должен помочь! Ждать долго не пришлось, «великий врач» уже к полудню явился во дворец Ничча и внимательно выслушивал жалобы «больного». — Что ж, мессер Ничча, — наконец, глубокомысленно изрёк маэстро. — Вам не о чем беспокоиться. Болезнь такого характера не опасна и пройдёт сама собой. Месяцев через шесть-семь. — А, — обрадовался Ничча, но потом на лице появилось беспокойство. — То есть, что вы имеете в виду? — Я имею в виду, мессер, что вы беременны, — как ни в чём не бывало отвечал Каллимах. — Как? Не может этого быть! — возмутился Ничча. — Я же не тот дуралей, о котором рассказывал Лигурио! «Ты ещё больший дуралей, раз поверил во всю эту ерунду с мандрагорой», — про себя отметил Каллимах, но старался казаться серьёзным. — Вы можете спорить со мной, но не с наукой, — возразил Каллимах. — Поверьте, я знаю, о чём говорю. Когда вы последний раз были с мужчиной? — Я? Да я… Я никогда! — совсем опешил Кальфуччи. — Разве что… Постойте, я принимал ванну с морской губкой. А губки ведь бывают разного пола — одни мужчины, другие — женщины. — Поздравляю, мессер Ничча, — воздев к небу руки, воскликнул Каллимах. — Природа наградила вас дважды. Через несколько месяцев вы будете качать на руках двоих прекрасных сыновей — от Лукреции и от морской губки. — Это не смешно! — проворчал Ничча. — Да и это… противоестественно! Как же я буду… это самое-то! — К счастью, современная медицина может многое, — успокоил его Каллимах. — И я сделаю всё возможное для достопочтенного семейства Кальфуччи.***
— Как такое вообще возможно?! — удивлялся Лигурио за столом у Каллимаха, напросившись к нему на обед. — Или это очередная шутка? — Вовсе нет, — хладнокровно отвечал Каллимах. — Я давно уже заподозрил, что в этой семье что-то не так, но мои гипотезы подтвердились только сейчас. Сколько будет стоить твоё молчание? — Э… — Лигурио задумался, выковыривая капусту из бороды. — Пожалуй, мне нравится твоя золотая цепочка. — Забирай, — Каллимах снял цепь с кулоном и через слугу Сиро передал сидевшему за противоположным концом стола Лигурио. — Итак, сегодняшнее утро прояснило мне всю ситуацию. Дело в том, что Ничча — мужчина-омега. Да-да, я не шучу. Ибо, как ещё можно объяснить тот факт, что, не являясь кастратом или импотентом, он не смог за шесть лет подарить жене дитя. Но зато, — с таинственным видом продолжил Каллимах, — сам забеременел от морской губки-альфы! — Ужас, что ты такое говоришь? — Лигурио до того удивился, что у него непрожёванный кусок хлеба выпал изо рта. — Я изучал одну науку в Париже, — продолжал Каллимах, войдя в азарт. — Так вот, согласно ей, в мире существует шесть полов, вместо двух. То есть, для каждого пола существует ещё три разновидности. Поскольку основатель науки был греком, то он назвал эти разновидности греческими буквами: альфа, бета и омега. Именно альфа и омега — начало и конец всего сущего, могут образовывать истинную пару. Более того, этот греческий учёный сформулировал и доказал теорему, согласно которой для любого альфы существует омега, и она единственна. — Продолжай, — потребовал Лигурио, доедая жареную куропатку и обильно запивая вином. — Как правило, большинство мужчин относятся к первому и второму, а женщины — ко второму и третьему типу. Беты встречаются гораздо чаще, это люди, у которых коэффициент сексуальности близок к нулю. Немного реже встречаются мужчины-альфы и женщины-омеги. Первые являются воплощением мужественности, вторые — женственности. Но есть и исключения, хотя они весьма редки и встречаются раз в сто лет. Так вот, мессер Ничча как раз и является таким исключением. Он — омега мужского пола, женственный, но не привлекательный, с пониженной растительностью на теле, обвисшим животом и грушевидным телосложением. А вот та девица на площади, у которой выросла борода и волосы на груди — женщина-альфа. — Я ничего не понимаю! А ты тогда кто? А я? А что здесь вообще происходит? Может, я пьян? Со мной такого не случится? — сильно занервничав, Лигурио вскочил из-за стола. — Успокойся, Лигурио. Отвечу тебе последовательно. Я — альфа. Ты же — бета. Следовательно, ты не чувствителен к тонким материям. — Верно говоришь, у меня один интерес — хорошо поесть и выпить, — успокоился Лигурио. — Но как ты определил? — По запаху. Ибо кроме перегара и зловония грязных чулок от тебя ничего более не исходит. На самом деле, не только по этому фактору Каллимаху удалось с такой точностью определить истинный пол «друга Лигурио»: тот, хоть и зарос бородой, она ничуть не придавала ему мужественности и довольно нелепо смотрелась на смазливом лице. Наоборот, Каллимах с некоторых пор тщательно выбривал лицо, поскольку и так выглядел гораздо старше своих лет — грубые черты, крючковатый нос, морщины на лбу, всё это не играло на руку страстной влюблённой натуре Каллимаха, но с бородой он казался древним стариком. — Раз уж пошла такая тема, то мне интересно, чем пахнет Лукреция? — промямлил уже порядком захмелевший Лигурио. — О, Лукреция… — мечтательно закатил глаза Каллимах. — Она пахнет сладкой корицей, и от этого запаха мой разум улетает на берега Адриатического моря. Знаешь, когда я упал к ней в бассейн, то даже толком не успел разглядеть. Но кое-что дало мне понять, что вот она, моя истинная. О, этот божественный аромат, исходивший от её чувственных запястий… — Не накручивай себя, — грубо перебил увлечённого рассказчика пьяный, но здравомыслящий Лигурио, — а то опять кончишь на стол и испортишь всю закуску! — великий нахлебник при этих словах сгрёб в кучу со стола все тарелки. — Что ты понимаешь, — с грустью ответил Каллимах, подперев голову руками: было понятно, что бедняга совсем расстроился. — Зря я с ними связался, друг Лигурио. Всего одна ночь, одна. — Посмотри на это иначе, — возразил Лигурио. — Целая ночь непрерывной любви, ни одному даже самому счастливому флорентийцу и не снилось подобное. — Но зато, что потом? Лишь бессмысленные визиты к старому дураку Ничча, у которого ещё придется принимать роды, поскольку никто, кроме меня, об этом не знает. — Ну, может, всё не так уж плохо, — заметил Лигурио. — Вполне вероятно, что Ничча помрёт в процессе, и тогда ты смело заявишь свои права на Лукрецию. — Боюсь, что этого не случится. Старик непотопляем.***
Прошло ещё семь месяцев. Маэстро Каллимах вновь пришёл проведать своих пациентов. Чета Кальфуччи восседала на роскошном диване, у обоих животы были размером с хороший арбуз. Но если Лукреция выглядела в таком виде довольно гармонично и по-прежнему оставалась прекраснейшей омегой Флоренции, то вот её супруг напоминал какой-то бесформенный мешок, набитый шарами. «Похоже, что Бог наказывает меня за прелюбодеяние! — думал Каллимах. — Теперь приходится оказывать помощь ненавистному супругу возлюбленной». Схватки начались у обоих супругов одновременно, и Каллимах подумал, что лучше было бы повеситься. К счастью, на помощь Лукреции подоспела пожилая красавица Сострата, мать Лукреции. Она выставила мнимого доктора из комнаты. Пришлось бедняге отправиться в спальню Ничча и заменить там сходящего с ума от ужаса Лигурио. — Доктор! Что же это такое! — со слезами взмолился Ничча. — Просится наружу, разрывает меня изнутри, но я не могу! — Не переживайте, мессер, — ледяным голосом отвечал Каллимах. — Мужчина не может родить без вмешательства врача. Утешайте себя тем, вам не пришлось иметь дело с морским ежом. Последние, надо сказать, при появлении на свет из мужской утробы, сильно повреждают простату, что, как правило, приводит к летальному исходу… Но вам беспокоиться не о чем. Итак, приступим. То, что произошло далее, не вписывается в рамки рассказа. Через несколько часов Каллимах, бледный, как полотно, выскочил из комнаты Ничча. Ужас запечатлелся на его лице. — Что? Умер? — с беспокойством спросил Лигурио. — Нет. Хуже. Там… такое… — Каллимах даже не знал, как охарактеризовать чудовище, явившееся на свет. Это была помесь человеческого младенца с морской губкой, но почему-то квадратная и с огромными глазами. Ребёнок вопил, как ненормальный, и слёзы разлетались по всей комнате. А в следующий момент громкий плач огласил и соседнюю комнату Лукреции. — Пожалуй, я скоро сойду с ума, — вновь закатил глаза Каллимах. — Это уже слишком! — Благословенный день! — воскликнула из дверей мама Лукреции. — Что, кто? — изможденно простонал Ничча, еле-живой после кесарева сечения. — Лукреция родила прекрасную девочку! Ох, лучше бы она этого не говорила! Синьор Кальфуччи весь побагровел от гнева и крикнул: — Да что происходит! Почему девочку? Я же хотел сына! — чуть ли не кукарекал от возмущения Ничча. — Осмелюсь доложить, — осторожно начал Каллимах, — что сына уже родили вы. Вот, посмотрите. — Что это? — не понял Ничча, поморщившись от увиденного. — Э… ваш сын, по всей видимости. Морская губка мужского пола, — «врач» пытался казаться серьёзным и с большим трудом сдерживал саркастический смех. — Кошмар какой-то! Выброси его в море! Смотреть противно! — завопил Ничча. Делать нечего, Лигурио отнёс малыша на берег какого-то водоема и оставил там. Дальнейшая история этого странного существа известна: он стал родоначальником тех самых квадратных губок, из рода которых произошёл всемирно известный Спанч Боб. Вернёмся же к семейству Кальфуччи. Ничча был сильно расстроен, что Лукреция родила дочь, а не сына, даже заплакал от обиды, но всё же принял то, что есть. Девочка выглядела странно: с горбатым носом и суровыми сдвинутыми бровями, такими, как у маэстро Каллимаха. — Почему такая страшная? — вновь возмутился юрист. — Даже на меня не похожа! — Увы, мессер, но мандрагора иногда оказывает побочные эффекты на плод. Впрочем, это не отразится на её здоровье. Поздно вечером Лигурио вновь навестил Каллимаха с целью поживиться чем-нибудь с праздничного стола: бедняга-альфа в гордом одиночестве праздновал рождение дочери и уже успел выпить за её здоровье, своё здоровье, наследственный тонкий ум, за красоту — не чокаясь, а также за всех своих будущих внуков. — Моя дочь, — констатировал факт Каллимах. — И девочка-альфа. Да, трудно ей будет в жизни, но я сделаю всё возможное, чтобы она не страдала. — Девочка-альфа? — не понял Лигурио. — Это как? — Очень просто. Она полюбит мужчину или женщину разновидности омега и подарит избраннику или избраннице своё семя. — Что? Да ты в своём уме? — у Лигурио от неожиданности выпала из носа сопля и плюхнулась в тарелку. Но он этого не заметил, лишь позже отметив, что закуска пересолена. — Абсолютно. — То есть, получается, что у Лукреции почти что сын? Так надо обрадовать мессера Ничча! — Ни в коем случае. Ты никому не скажешь об этом. А я постараюсь сделать всё возможное, чтобы в следующий раз Лукреция осчастливила нас долгожданным мальчиком. Спустя несколько месяцев после рождения первенца, маэстро Каллимах вновь собрался навестить чету Кальфуччи. Судя по лунному календарю, у Лукреции как раз приближалось наиболее благоприятное время для соития с альфой. «Друг Лигурио» ждал Каллимаха под дверьми его дома, дабы они вместе отправились в дом Кальфуччи. Ждал он около часа, наконец великий шарлатан предстал перед великим паразитом в колпаке алхимика и длинной развевающейся мантии. — Хорошо подготовился, — с сарказмом присвистнул Лигурио. — Даже кальсоны забыл надеть. — Не суйся в высокие материи, — возмутился Каллимах. — Посмотри на портреты Платона или Аристотеля и сделай соответствующие выводы. Но если серьёзно… то я только одного боюсь — не успеть. — Понимаю, дружище. Неужто так сильно твоё желание к Лукреции? — Сильно. Она снится мне каждую ночь, но как только я обнимаю её во сне, она исчезает. Так недолго и с ума сойти. Кажется, уже сошёл. Надеюсь, что Лукреция достаточно оправилась после родов и готова к очередному «приему мандрагоры». Твоя же задача — увести подальше с глаз долой этого Ничча.***
— Что-нибудь случилось, господин магистр? — поинтересовался Ничча, встречая доктора. — Вроде бы мы вас не вызывали, не хотели беспокоить. У нас всё хорошо. — Увы, не всё. Я полагаю, вы не слишком довольны появлением дочери и по-прежнему мечтаете о сыне? — Да, но не убивать же очередного бродягу ядом мандрагоры? — забеспокоился пусть и недалёкий, но всё же сердобольный Ничча. — Буду довольствоваться тем, что есть. — Ошибаетесь. Ибо Луна сейчас в перицентре, а longitudo nodi ascendentis est maximum… — Простите? — не понял Ничча, который понимал по-латыни на уровне лишь терминов из юриспруденции. — Долгота восходящего узла максимальна, — нетерпеливо пояснил Каллимах, почувствовав из-за дверей одурманивающий запах корицы. — Посему полагаю разумным приступить к лечению прямо сейчас. На этот раз я сам найду и пришлю сюда подопытного. Сейчас же я должен провести полный осмотр вашей драгоценной супруги, чтобы убедиться, что она в порядке и готова к… исполнению супружеского долга. «Доктор» настоял на первичном осмотре Лукреции прямо в кабинете юриста. Ничча же, со словами: «Не буду вам мешать», — с глупой улыбкой покинул кабинет. Лигурио тотчас же подхватил его под локоть, предложив отправиться в термы на довольно приятные, по его словам, процедуры. — У нас мало времени, — с придыханием промолвила прекрасная флорентийка. — Меньше, чем в прошлый раз. Лукреция скинула парчовый халат и, бросив испепеляющий взгляд огромных миндалевидных очей снизу вверх, предстала пред возлюбленным совсем обнажённой. Крепкие, ярко-розовые соски говорили о полной готовности к «приёму мандрагоры», а изящные линии точеной фигуры притягивали и лишали разума. Каллимах ничего не смог ответить, казалось, он просто язык проглотил. Желание мгновенно завладело разумом. Каллимах, уже толком не соображая, что делает, поднял повыше край мантии и, страстным поцелуем впившись в бархатистые, полные губы Лукреции, повалил её прямо на письменный стол мессера Ничча, смяв все юридические бумаги и документы. — Лукреция… ты сводишь меня с ума… сладкая корица на губах… неземное блаженство… —… твои поцелуи — с привкусом горькой полыни… — шептала Лукреция, полностью отдаваясь возлюбленному. Вечером из терм вернулся уставший от изматывающих косметических процедур Ничча и обнаружил страшный бардак в своем кабинете. — Какой ужас, что случилось?! — вопил Ничча, обнаружив, что все его бумаги залиты чем-то мутным. — Придётся всё переписывать! — Да, вот неприятность, — развела руками прелестная тёща. — Штукатурка осыпалась, да ещё и крыша протекла. Но это ничего, я всё починю, починю…***
Прошло лет семнадцать. Прекрасная Лукреция, не без помощи маэстро Каллимаха, родила ещё пять очаровательных дочерей и троих сыновей. Юрист Ничча благополучно скончался, и Лукреция получила священный статус вдовы. Тем не менее, прекрасная флорентийка не приняла предложение Каллимаха стать его женой. Дело в том, что мнимый доктор к старости стал склонен к догматизации своих непроверенных теорий и стал совершенно невыносим и заносчив. Он теперь появлялся не иначе, кроме как в профессорской мантии и с деревянной тростью. Для большей солидности этот «настоящий учёный альфа» всё-таки отрастил бороду и выглядел теперь совсем устрашающе. Тем временем выросла старшая дочь Лукреции и Каллимаха, красавица Риккардия. Правда, красавицей её назвать было сложно — грубые черты лица, сходящиеся на переносице брови, волосы на груди и стрелка густых волос от пупка до ромба чёрной растительности внизу живота. Но вот грудь её была внушительных размеров, а талия — тонкая, как у осы. Одним словом, настоящая девушка-альфа. — Каллимах, — прошептала Лукреция, когда старый любовник вновь пришёл навестить её. — Маэстро Каллимах, — торжественно-пафосным тоном поправил её «доктор». В глазах его читалось явное безумие. — Простите, маэстро. Меня беспокоит одна вещь. Что делать с Риккардией? Она совсем взрослая, давно пора выдать замуж, но ведь кто возьмёт её с такими изъянами? — Не беспокойся, о дочь моя! — теперь Каллимах только так и обращался со своей любовницей, да и с прочими женщинами тоже, считая себя великим светилом науки. — Когда найдётся её истинная пара, никто не сможет им воспрепятствовать. Ибо таковы законы природы, против которых бессильны человеческие предрассудки. Ведь для любого альфы существует омега, и она единственна. И, поскольку Луна сейчас в перицентре, а долгота восходящего узла максимальна, то… Да, дочь моя, пора принимать мандрагору!