paradise

Тело очень болело. Всё её существо будто бы превратилось в оголённый и натянутый нерв, только прикоснись — порвётся. Сашу мутило, руки отказывались подчиняться приказам мозга, и теперь даже пошевелить пальцем казалось непосильной задачей, с которой справилься бы только какой-нибудь силач, вроде Северина.       Северин! Глеб! Дина! Путилина застонала и приоткрыла глаза, жмурясь от огня свечей и морщась от едкого тяжёлого запаха горячего воска. Захотелось коснуться ладонью лица, но, поразмыслив о такой растрате своих сил, девушка решила этого не делать, а лучше приподняться на локтях и взглянуть на виновников этого странного действа. Саша увидела над собой склонившегося Глеба, и воздух застрял в горле, а лицо резко начало превращаться из мертвенно-белого, как бумага, в красное, но Юрьеву похоже было на это плевать. Юноша пристально разглядывал её лицо, напряжённо при этом хмурясь.        — Что-то не так! Этот шизик Ян в жертву меня что ли приносил?! — со злостью подумала девушка и вдруг вспомнила, как ворон, такой же чёрный и встрёпанный, как Белорецкий, вывел её на сушу, но умер в конце дороги. Думать о маге плохо резко расхотелось. Саша прикрыла глаза, ощущая, как внутри закручивается комок слёз.        — Саша? — обеспокоенно произнёс над ней Глеб и Путилина открыла глаза, легонько кивая. Странно, но Юрьев ещё пару секунд недоверчиво на неё пялился, но потом всё же потом подняться на ноги, продолжая держать её за запястье даже после того, как она достаточно крепко встала на подрагивающие ноги. Девушка ощущала себя разбитой и крайне изнурённой, будто она наяву плыла по океану за своим пернатым проводником, стараясь вернуться в реальность из мира между явью и навью*        — Глеб, а что, собственно произошло? — тихо спросила Саша, глядя в зеркало с затаённым ужасом, но отражение не пошло волнами. Лиза не появилась. — Лиза… — ещё тише прошептала девушка и ей ещё сильнее захотелось расплакаться. Лиза и Саша — две сестры близняшки, настолько похожие, что иногда их путала собственная мать. Одна — весёлая, задорная, бойкая, и другая — молчаливая и забитая. Лиза погибла по вине Саши, но теперь, кажется, бойкая сестрёнка получила прощение.        — Я думаю, что она простила тебя. — словно специально произнёс юноша и посмотрел куда-то вниз, в темноту. — Ян! — позвал мага Юрьев, но тот не отозвался, и юноша бросился к Белорецкому, прислонившемуся к стене. Лицо — белое-белое, глаза закрыты и по уголку губ стекает кровь, руки раскинуты в стороны, его худая фигура почти теряется в широком чёрном балахоне, в котором он так напоминает… ворона. Путилина, забыв о себе, кинулась к магу, оттолкнула Глеба и рухнула перед юношей на колени, хватая его за ледяные ладони, из которых выпал шаманский бубен.        — Ян! — крикнула она каким-то чужим, хриплым голосом, и с надеждой взглянула на его неестественно белое лицо, ожидая момента, когда его ресницы дрогнут и он откроет глаза. Саша вела с ним молчаливую жестокую войну, едва ли не ненавидя Белорецкого за его противный характер вечного шута, который вставляет неуместные шуточки по поводу и без, но случай в Китеже, когда он, не колеблясь, откупился своей кровью и дал им возможность вернуться обратно в свой мир, а уж тем более то, что он сделал для неё сейчас пробудило в ней какие-то чувства к нему и они не были негативными. — Ян! Ян! Открой глаза! По щекам Саши струились слёзы, но она, не замечая этого, продолжала теребить мага, резко перемещая руки с его холодных ладоней на лицо, размазывая кровь по подбородку. Глеб умчался вниз за врачом, хотя и понимал, что оставлять Сашу в таком состоянии — не самая хорошая идея, но Северина и Дины сейчас в школе не было.        — Ян! Я-а-а-а-н! — уже в глубокой истерике кричала Путилина, обняв Белорецкого, который был ещё тёплым и казался живым, просто уснувшим. Саша плакала, разрывая голосовые связки и прижимала к себе парня, словно пытаясь оживить его обратно. — Зачем же ты так поступил, Ян?! Зачем ты меня спас такой ценой. Он говорил Глебу — душа далеко, привести обратно будет сложно, но он смог, отдав взамен свою. Это был равноценный обмен. На лестнице протопали шаги и в комнату влетел Глеб, таща за собой на буксире врача, который тоже бросился к сидящим у стены подросткам. Юрьев подошёл сзади и попытался оторвать от Белорецкого свою подругу, чтобы дать врачу возможность подойти к напарнику, но та вцепилась в балахон мага мёртвой хваткой и кричала так страшно, будто ей кости одну за одной ломали. Доктор ловко ввёл в её дёргающееся в истерическом припадке тело шприц с успокоительным, и девушка почти сразу обмякла в заботливо подставленных руках бывшего возлюбленного, который в эту минуту оказался для неё совершенно безразличным. Стена перед ней или Глеб? Не важно, важен только Ян.        — Саша, тише. — глухо от горя прошептал Юрьев и прижал к груди послушную, как манекен, Сашу, продолжающую тихо всхлипывать. Врач, немного поколдовавший над бездыханным Белорецким, поднялся и скорбно закрыв глаза, покачал головой. От этого простого внутри обоих подростков что-то рухнуло вниз. Глеб почувствовал, как внутри что-то обрывается, часть души отмерла и теперь лежала вон там, у стены, в облике всклокоченного худого юноши в чёрном балахоне. Они не ладили, но он был их напарником, спасшим их не раз, заботящимся о них, как умел. Никто из них не знал о его семейной трагедии, не видел ужасного шрама на его груди, но они судили его, не разобравшись.        — Мне жаль, мальчик умер. Я сообщу директору сам. Его тело, — мужчина запнулся. — скоро заберут. — и вышел за дверь.        — Саша? — тихо позвал странно застывшую подругу Глеб, и тут же пожалел об этом. Девушка заверещала ещё пуще прежнего, будто тихий Глебов вопрос вернул её из оцепенения. Юноша попытался её успокоить, боясь, что она просто задохнётся своим криком, но Путилина успокаиваться не желала, и замолчала только после ещё одной дозы успокоительного. Глеб на неё не сердился, хотя от её крика звенело в ушах, а руки были расцарапаны, потому что он удёрживал её, не подпуская к Яну, и пытался вывести из комнаты. Юноша даже представить боялся, что с ним было бы, если бы погибла Оля.        — Глеб. — спокойно позвала его Саша, лежащая на диване в гостиной, укрытая пледом и тупо смотрящая в потолок усталым взглядом.        — Да? — юноша оторвался от обрабатывания мазью своих царапин и посмотрел на подругу, боясь ещё одного приступа.        — Почему мы понимаем как сильно нам дорог человек, только после того, как потеряем его? Глеб Юрьев не нашёл подходящего ответа.