Погасшая луна

Ночь пахнет морозом, немного морем и пылью. Почему-то последнюю я стал очень явно ощущать после перерождения, хотя и до этого казалось, что она прилипает к стенкам сосудов, забивает горло, душит, засыпает глаза и окутывает грязным ореолом. Снег, выпавший этой зимой достаточно рано, лишь приглушает её настырное присутствие, даруя призрачную иллюзию свежести, но не чувствовать пыль, клубящуюся в воздухе липкими фантомными облаками, не получается. Отвращение к этому миру давно уже клокочущим вихрем в груди съедает, терзает, царапает скользкими лапами, но я привык душить его, запирая в глубокой и бесконечной дыре внутри. Впрочем, эту ночь спасает луна, мерцающей серебряной монетой отбрасывая свет на укрытый мраком город. Полная, должно быть, или же не хватает одного крохотного осколка, что затерялся под полотном пугающе тёмного, угольного неба. Я помню, как серебрились его волосы под слабым, едва уловимым светом луны, как блики расходились тонкими серебряными нитями по волосам цвета кромешной темноты. Память услужливо подбрасывает фрагменты воспоминаний, и нечто тёмное, пылающими щупальцами охватывает грудь тисками, я чувствую, как вокруг стынет воздух, наполняясь мглой, как пылают алыми ликорисами радужки, подчиняясь огню внутри. Болезненными ранками от яда всплывают перед взором времена, когда я ещё имел человеческую душу, которую возжелал один демон.

– Этой ночью луна полная, – произнёс мужчина в чёрном фраке, позволив себе сдержанно улыбнуться. – Вот как, – Сиэль усмехнулся. – Не думал, что ты обращаешь внимание на такие вещи. – Разве эта ночь не чудесна, милорд? – демон склонил голову. Мальчик выглянул из окна – они ехали в экипаже – и кивнул, засматриваясь на манящий взгляд отчетливый круг, словно кто-то белой краской ляпнул по чёрной бумаге. Серебристый свет тонкой каймой обрамлял листья высоких деревьев, отбрасывая блики на рваные облака, проплывающие мимо, придавая водам небольшого озера, мимо которого двигался экипаж, молочно-жемчужный оттенок у самого края. Что-то тянуло в груди молодого графа, заставляя вглядываться сильнее, когда он смотрел на эту картину. И все же не хотелось перед демоном вновь выставлять себя мальчишкой, который засмотрелся на какую-то луну – Сиэль с сожалением заставил себя оторваться от созерцания необычных переливов света, созданных самой природой. – Впрочем, соглашусь с тобой, – хмыкнул он, переводя взгляд на мужчину, который все не сводил глаз со своего господина. – Но я полагаю, ты видел множество других полнолуний, явно лучше этого. – Вы правы, господин, – кивнул дворецкий, скрывая другую, совершенно незаметную легкую улыбку на тонких губах. – Но все же эта ночь определённо входит в список лучших пейзажей, которые я видел. Ведь именно сегодня он видит в луне отражение чистейшей души, ради которой готов броситься под косу жнеца.

Подумать только, уже семьдесят лет как демон, а все не избавился от бесполезного, ненужного чувства, но такого ядовитого, отравляющего всё во мне, которое обычно люди не ассоциируют с существами вроде того, которым я стал. Противная, но до одури манящая, больная любовь. Забавно, но это началось ещё во время моей юности, когда я ещё был маленьким, но таким до смешного гордым графом. В груди искрами что-то пестрило и имело отношение прямиком к нему. На неведомом чувстве я поставил крест – просто не понимал, что это такое вообще. Что означало моё чрезмерное доверие демону, беспокойство, которое я скрывал под ледяной коркой в своих глазах. Иногда, в моменты волнения за него, этот лёд трескался, являя буйство прибоя, но никогда я не позволял прочесть все полностью, тут же замораживая былое беспокойство. И его взгляды восхитительных глаз цвета шоколада с рубиновыми бликами, в которых так часто вскипал раскаленный докрасна металл, усмешки, улыбки, до безумия точные и выверенные прикосновения – все это разжигало из слабых искр костёр, чьё пламя поднималось все выше. А затем угасло в мутных водах близ демонического острова. Наши отношения были переломаны, и я, танцуя на их щепках, полностью сведя на “нет” собственные чувства, пусть и тщательно скрытые, вовсе отдалил от себя своего демона. Огонь угас, но угли остались и все разгорались в глубине темноты, поселившейся внутри меня, жаль только одного я не учёл, позволив ему зажечься вновь, – в его глазах я уже не был Сиэлем. Я демон, лишь жалкая тень от человека, чья душа жемчужным сиянием привлекла его. Эта любовь вернулась и засияла в полной мере через тридцать с чем-то лет, но к тому моменту все уже рассыпалось подобно стенам старого поместья, расползалось, оставляя лишь досаду, горчащую на языке. То воспоминание о луне возвращалось каждый месяц, и наблюдение за полнолунием стало небольшой традицией. Я пытался обратить его внимание на этот сияющий шар в небесах, как он сам когда-то, но ответом мне была лишь учтивая улыбка, сквозь которую я отчётливо чувствовал ледянящее безразличие вперемешку с отвращением и плескавшимся в алых глазах презрением. Эти три эмоции были постоянными спутниками демона с момента моего перерождения, и избавиться от них не получалось. И не получилось. Изнутри царапали оболочку щупальца мглы вместе с опаляющими, но бесполезными и нелепыми чувствами. Я знал, что буду жалеть, но и существовать так больше не мог. Двадцать лет назад мы с моим демоном разошлись, разорвав контракт. Я душил в себе каждую искру, топтал упрямо лезущие белоснежные розы слишком высокой для существа вроде меня любви, задыхался от несуществующих пут на груди и шее. Шагая вперёд, убеждал себя, что сделал все правильно, хоть противное и скользкое ощущение собственной глупости цепляло за руки, ноги, жадной лозой обвивало горло, разрывая кожу. Какая жалость, не смог удержать его. Какая жалость... Просто отпустил. Чувствовал, что так правильнее. Я шагаю по заснеженному берегу моря, не чувствуя царапающих мраморную кожу лица снежинок. Ощущаю лишь пыль, что липнет к щекам, рукам, залетает внутрь, и кажется, что это пепел костра, который я необычайно старательно гасил все это время, да так и не смог совершить задуманного. Я смотрю на луну, что взирает с холодом на меня с высоких и тёмных небес, и не могу сдержаться. – Ты говорил мне о луне, – позволяю себе улыбнуться. – А теперь ты отворачиваешься от её света, Себастьян... Тяну его имя болезненно, с каким-то мазохистским удовольствием. Напрягаю слух, но на берегу царит лишь звенящая тишина, нарушаемая тихим шорохом падающего снега. Я замираю и стою так некоторое время, пока губы не становятся похожими на узкую кривую полоску – остатки выведеннной частыми тренировками улыбки. Он не откликается на это имя и уже никогда не откликнется, оно не принадлежит ему. Щупальца внутри поднимаются выше и оплетают горло, а тело сводит саднящей болью. Себастьян не придёт. Я умер для него в тот день.