Секрет

Дорога до лагеря невыносимо долгая, как и рассказ Шейлы. Айк постоянно дёргает за рукав, а ещё машина подскакивает на каждой кочке. Кайла потряхивает, а на ухабах заносит в сторону – Кенни буквально чувствует, как тот медлит, отстраняясь от его плеча. Они едут в томительном ожидании. Кайл терзает обивку, периодически повышая на Айка голос, и старается не смотреть на Кенни. Кенни хороший друг: он всегда готов составить компанию и помочь разобраться с бесами. Кайл не любит девочек. Когда Кенни узнаёт, что тот целовался с Бебе Стивенс, то первым делом спрашивает у него: «И как?» Она... неплохая. Кенни нравится смотреть на неё исподтишка, разглядывая волнующий профиль, когда Бебе наваливается на парту и её округлые очертания становятся куда чётче. По ней сохнет вся параллель, а те, кто играл в правду или действие, говорят, что целуется она безумно хорошо. Он смотрит на Кайла с восторгом и нескрываемым интересом, затаив дыхание и боясь моргнуть. «Мерзко», – следует ответ. То, что девочки не в его вкусе, кажется очевидным. – Не хочу больше целоваться, – категорично заявляет Кайл, хмурясь. – Никогда. – Может, тебе просто не нравится целоваться с девчонками, – пожимает плечами Кенни. В домике для вожатых темно и сыро. Под ногами скрипят плохо сбитые доски, пахнет хвоей и талым снегом. Примостившись на краю заправленной кровати, жалобно стонущей под их весом, Кайл чувствует, как ему в бедро впивается пружина. Больше всего на свете он боится шелохнуться, когда Кенни подсаживается к нему. По спине пробегает холодок. В самом деле, целоваться мерзко. Кажется, он всё ещё может ощущать остатки девчачьего блеска на своих губах: эту дрянь ничем не ототрёшь. – Ты как? – спрашивает Кенни чётко как никогда. – Нормально, – незамедлительно врёт Кайл. Они переглядываются и, кивнув, начинают двигаться друг на друга. Кенни чувствует, как запах ядрёной мяты забивается ему в нос, но не отстраняется. Он вслепую нашаривает плечо Кайла и опирается на него, чтобы в следующий момент приблизиться к пылающему лицу. Они встречаются губами и застывают на полпути. Кайл пересиливает душащий страх и, прежде чем его сожрёт стыд, успевает прижаться к Кенни. Теперь их сомкнутые губы давят друг на друга и перетекают вогнутым полумесяцем, как продавленный матрац. Они неопытно исследуют друг друга, делая короткие паузы и перебегая из одного уголка рта в другой. Кайл наклоняет голову, тычась кончиком носа в Кенни, и его ресницы невесомо щекочут бледную щёку МакКормика. Когда они отстраняются друг от друга, сдавленно дыша, Кайл понимает, как же сильно это отличается от поцелуя с Бебе. Он пытается вырвать очертания Кенни из темноты, чтобы убедиться, что тот его видит, а затем кивнуть. В голове у Кайла будто проясняется, и остаток вечера он проводит в добром расположении духа. Впрочем, Кенни не удивлён: Кайлу не нравятся девочки, и дело тут вовсе не в поцелуях. Их выгоняют на улицу, едва заканчивается церемония посвящения. Кенни забавляется, играя с пейсами, и изредка бубнит что-то ему на ухо. Костёр пляшет, облизывая рваными языками чернеющий небосвод и перепрыгивая по лицам, скачет как ненормальный и разверзается подобно аду на земле, когда пред ними восстаёт сам Моисей. Кайл чувствует, как Кенни в ужасе стискивает его ладонь, да так, что деревенеют пальцы, и ободряюще сжимает её в ответ, надеясь, что никто не раскроет их маленький обман. Небо беззвёздное – пустое чёрное полотно, которое вот-вот разрежут хвосты комет. Нужно только немного подождать. Совсем чуть-чуть, буквально самую малость, и всё будет хорошо. Да кому он врёт? Кенни растерянно оглядывается на Кайла, зачерпывая носами сапог редкие кучи снега, а затем скрывается за ближайшими елями, бренча ширинкой. Дорога до дома неблизкая – повезёт, если кто-нибудь подберёт его на трассе. Не терпеть же ему всю дорогу до дома, правда? Кенни обмывает ладони снегом – гигиена! – и уже собирается уходить, махнув Кайлу рукой, как вдруг понимает: происходит какая-то херня. Впрочем, как всегда. Кенни не любит геройствовать, потому что это безрассудно и всегда очень, очень больно. Но, когда он видит бледное лицо по ту сторону двери, что-то надламывается у него внутри, и он срывается, пытаясь поймать автомобиль, быстро мчащийся по безлюдному шоссе. Но надежда эта пустая: взрослые же не идиоты. Им не хочется умирать. Это страшно. Уж кому, как не Кенни, об этом знать. И он бросается обратно. Ругань звенит в ушах, руки трясутся и деревенеют в точности, как перед Моисеем. Не выходит. И тогда Кенни бездумно впечатывается лбом в раковину, становясь с ней единым целым. Больше он не видит ничего. Кайл садится рядом, преодолевая подступающую рвоту, и откидывает светлые пряди в сторону. Рана зияет, тянется алым, трещинами, надломами и уходит далеко-далеко под пальцы. Внутри она такая же чёрная, как беззвёздное небо над ними. Земля засыпает бледное лицо Кенни. Она комками обрушивается в вырытую могилу, и Кайл долго топчет её, пытаясь выровнять рыхлый грунт. На заднем дворе лагеря для еврейских скаутов он хоронит свой самый большой секрет, а затем обессиленно рушится подле. Слева лопата, справа Кенни, а над ними рассыпается метеоритный дождь. Ему кажется, что ещё немного – и небо обрушится вместе со сгорающими обломками прямо вниз, размозжив ему череп, и похоронит заживо. Руки и ноги ужасно ноют, и Кайл засыпает, свернувшись клубком на сырой земле. В этом году Кенни снова пропускает метеоритный дождь.