Все мы подобны глине в руках горшечника, которому не один сосуд не вправе сказать: для чего ты сотворил меня в таком виде? Даниэль Дефо «Робинзон Крузо»
Открыть глаза оказалось легко, но я не мог сфокусировать взгляд, ибо ему не за что было зацепиться. Лицо мое обратилось к небу, а то, на чем я лежал, безмятежно раскинув руки, определённо было водой. Естественно, меня насторожил тот факт, что я ощущал совершенно непонятные для меня вещи, неприятные и тревожные, наиболее точно их можно было бы назвать «плохими». Я пытался, но не мог осознать большинство из них. Волны качали меня размеренно и плавно, по необъяснимой причине я не ушел ко дну. Я попробовал пошевелить конечностями. Едва отделив безучастное колебание стихии от своих собственных движений, обнаружилось немыслимое: я дышал. Моя грудная клетка сама по себе то расширялась, то сжималась обратно в равных промежутках, и каждый подобный цикл не только нёс удовлетворение, но и грозил чем-то ужасным в случае неподчинения. Страх, завладевший моим сердцем (а я не сразу понял, что это был он), участил дыхание, сделав его рваным и недостаточным, голова закружилась и пространство сдавило голову тугим обручем. Усугубило ситуацию какое-то касание к моей ступне. В этот миг я понятия не имел, что может быть страх сильнее того, что я уже испытывал, я бесконтрольно задёргался, брызгая водой сам на себя, и внезапно нашарив ногами дно, попытался встать. Дно. Это песок или земля, или что-то твёрдое. Первое облегчение, что я познал, невозможно передать словами. Я выполз на берег, голый, мягкий и безо всякого сомнения — живой. Пытаясь отдышаться и хоть как-то успокоиться, на меня накатило осознание: я больше не чувствую ни своих фамильяров, ни самого Лабиринта. Прежде, чем провалиться в забытье, я ощутил одиночество, одолевшее так стремительно, что возможно, я мог бы от него умереть.***
Мне, никогда не жившему в прямом смысле этого слова, весьма проблемно стало поддерживать свое существование, благо, тело само подсказывало, в чём оно нуждается. К сожалению или к счастью, ни одно разумное существо не встретилось на моём пути. Предоставленный сам себе я набрёл на селение, в котором никого не оказалось, нашёл там одежду и уйму разнообразных вещей, большая часть из которых не была мне знакома. Периодически меня терзал голод и тогда я сновал по пустующим домам, разыскивая пропитание. Съедобную пищу было решено определять по запаху и за несколько недель такого поведения я ни разу не ошибся. Мысленно забегая наперёд я понял: рано или поздно случайная еда закончится или просто испортится, уже не питая мою жизнь, а напротив, отравляя её. Моих малых знаний, почерпнутых из наблюдений за людьми, хватило только на то, чтобы попытаться заняться рыбалкой. Я имел представление о том, как выглядят и ставятся сети, как рыба жабрами цепляется за крючок с наживкой, а затем готовится на огне. Каково же было моё ликование, когда в одном из заброшенных жилищ я нашел сеть! В голове крепко засела мысль, что подобного совпадения просто не может быть: чтобы я, единственно уповающий на рыбный промысел, нашел эту единственно подходящую для этого вещь. Случившееся предстало предо мной не менее, чем чудом, и в тот момент я понял, от чего смертные так любят придумывать богов. Я взял сеть с собой. Правда, была одна неприятность, которая могла разрушить мой стройный план: я не был у воды с тех самых пор, как вышел из неё, и одна только мысль о погружении, пускай даже частичном, отдавалась паникой, а также бессилием перед ней. Я побрел к берегу с надеждой, что мне удастся совладать со своими чувствами. Чем более стабильным становилось мое внутреннее состояние, тем больше вопросов у меня возникало. Как я здесь оказался? Что это за мир? Куда ушли все эти люди? В какой стороне теперь мой Лабиринт? Обнаруженная тщетность моего бытия казалась мне самой пугающей истиной, которую только возможно вообразить. Я вышел к водоёму с пологой стороны, туда, где белая смесь глины и песка постепенно уходила вниз. Мелкая рябь на поверхности не позволяла рассмотреть дно с места моего нахождения, а низкие кусты, торчащие у самой кромки, показались страшнее любого чудовища. Я знал, знал что это не так, даже дети иногда ходят там ногами, но я странным образом не мог заставить себя подойти ближе. Как человек, ничем не скованный и не ослабленный, теряет контроль над своими действиями? Я вспомнил свое прежнее каменное тело, принадлежащее мне безраздельно. Быть может, в этом вся разница? Люди… раньше признание их слабости было во мне инстинктивным и само собой разумеющимся, сейчас же я не только стал понимать их лучше, но и жалеть их. А еще больше — жалеть себя, такого беспутного. Я мог бы сказать «одинокого», «растерянного» или «ненужного», но все эти слова в моем случае значили одно и то же — я перестал быть тем, у кого есть смысл. Это знание причиняло боль в области, которую я не мог определить. Казалось, попытки прислушаться к себе делали только хуже и стоило наоборот, отвлечься на что-то другое. Старые с мелкими ячейками сети сами легли мне в руки, но развернуть их я всяко не успел: моё внимание привлекло движение в воде. Пронзающая идея о том, что это мог бы быть другой человек, застала меня врасплох и, признаться, я был бы рад этому больше всего на свете.***
…в прошлые дни не происходило ровным счётом ничего примечательного, но день сегодняшний уже дважды исполнил мои желания. Я и сам не понял, как улыбка напозла на моё лицо, а я тщетно старался скрыть её или хотя бы уменьшить: нельзя точно сказать, как на неё отреагирует тот другой. В обход всякого страха перед неизвестным, единственную тревогу я испытывал лишь от того, что не хотел спугнуть его. Поэтому не стал бежать к нему и тем более прикасаться. Я медленно подошел, присаживаясь на колени, и судорожно размышлял о том, что же следует говорить в подобных случаях. — Ты меня понимаешь? — Спросил я взволнованно. Незнакомец (а он был высоким и худым) смерил меня взглядом из-под тёмных, налипших на лицо косм, и даже находясь напротив солнца мне удалось различить сине-голубой цвет его глаз. Мой вопрос оказался им проигнорирован, но я совершенно не обратил на это внимания ибо чужой голос был моей хоть и мелкой, но сбывшейся мечтой. — Где я? К такому вопросу я совсем не был готов, а потому честно ответил: — Не знаю, я сам не местный, а кроме меня здесь больше никого нет. Мое имя Некро`Лик. Казалось, этот день пытается максимально расшатать меня и я не имел ни малейшего представления о том, какие еще неожиданности могут обрушиться на мою голову. Незнакомец оскалился во всю ширину своего узкого лица, ряды не совсем по-человечьи острых зубов выглядели весьма угрожающе. — Вот ты где, страж. Как же я не признал тебя сразу? — Он поморщился. — Ах да…я тоже уже не тот, верно? Глаз этого создания я не видел долгие столетия, с тех самых пор, как он впервые попал в Лабиринт. Сделал он это весьма естественным путём и плыть бы душе его, куда положено, но судьба распорядилась по-другому. Я не смог сдержать исбытка чувств и невольно бросился к нему. — Разор!