Scratch it all away.

The pain that grips you The fear that binds you Releases life in me In our mutual Shame we idolize To blind them from the truth That finds a way from who we are Please don't be afraid When the darkness fades away The dawn will break the silence Screaming in our hearts My love for you still grows This I do for you Before I try to fight the truth my final time. Evanescence -Understanding

Когда ты уверен в своей силе, когда впереди маячат горизонты побед, сомнения редко закрадываются: они не травят душу, не разливаются горечью по телу. Но что-то подтачивается внутри, когда уверенный в собственной неуязвимости терпишь поражение. Да еще и такое! Позорное, которое будет передаваться из уст в уста не только среди пресветлых и не очень эльфов, но и среди презренных энгвар. Огонь души Майрона конечно не хотел этого признавать, как и мириться с поражением. Но, чувствуя свое бессилие, поначалу физическое. А как же! Сильнейший майа, и вот так оказывается «легко» может расстаться с телом. Подумать только! Блаженные и вечные когда-то айнур до чего докатились! И вот, осознавая, что он не так непобедим, как думалось, к Саурону начали закрадываться различные скверные предчувствия. Вот он, разжалованный и всеми позабытый, гнетомый вечным презрением того, на кого он однажды поставил все, скитается в вечных тенях, не имеющий сил снова предстать перед обитателями темной твердыни. Не то, что кем-то повелевать. Да и как теперь ему поручить-то какое-либо дело? Как простить себе ошибку, если он не простит, и никто не забудет. Майрон мог еще долго терзаться в своем укрывище, однако из оцепенения иллюзий о беспросветном будущем его вывело появление того, кто неосознанно являлся причиной его сомнений, так как сокрытые страхи так или иначе вращались вокруг его фигуры. Легкий, как тени, холодный, как северная зима. Прикрытый извечной маской величия. Что крылось за ней по-настоящему, было не до конца известно даже Майрону. Хотя для него иногда приоткрывалась щель, и было до одури жутко заглядывать туда, так, что будто все потроха внутри сворачивались. Интересно, подумалось Саурону, а он когда-либо испытывал сомнения, мучили ли его сожаления о чем-то? Или он всегда словно огромный айсберг — способный протаранить сушу — беспощадный, ни минуты не колеблющийся, словно снежная лавина — неумолимая, просто сносящая все на своем пути в холодном безмолвии и уверенности в своей природной правоте? Но от чего же эта грозная стихия сейчас, подобно девственной снежинке, невесомо приземляющейся на землю, присаживается рядом, и почти ласково прикасается к его руке? А затем целует также. Саурону думается, а не укусил ли Мелькора бешеный варг или дурная летучая тварь? Но кто разобрался в хитросплетениях разума первого из падших? Кто проник в его чувства, кто их измерил, кто дал им имена? И погружаясь в этот сладкий омут, не будет ли уготован Майрону кинжал? Прямо в сердце. Не обернется ли нежность презрительной насмешкой, растаптывающей чувства, гордость. Но не в этот раз. Легкий порыв переходит в большое волнение, ураган, захватывающий дыхание и разметающий все лишнее. Мелькор шел сюда, но не за этим, это он помнил точно. Затем ли, чтобы найти виновного и крайнего, укорить и больше унизить, или, наконец, прояснить ситуацию, разрывая повисшую недоговоренность. Указать каждому свое место. Или его одиночество и жажда забытья в объятьях, которым он почему-то до сих доверял, привели его сюда? Признаться себе в том было сложнее. Целовать Мелькора — пить из колодца. Напиться этой влагой, да не утонуть. Волны его волос — клубы едкого дыма, вдыхать и не задохнуться. Когда Мелькор прижимается всем телом, и биение его сердца отдается в собственной груди, Майрон прикрывает глаза — изначальный свет или ледяное сияние озаряет его. Он горячечно проводит ладонями по острым изгибам тела, ставшего самым желанным, его дыхание сбивается и обрывается измученным стоном. А Мелькору просто необходимо прямо сейчас чувствовать себя внутри него, чувствовать себя целым. И Саурон раскрывается самым откровенным образом, словно восстанавливая утерянное доверие. Слияние, и они оба наслаждаются этим. Когда движения Мелькора, поначалу плавные и скользящие, такие тягучие и сладкие, переходят в резкие и острые, Майрон, будучи по природе натурой пылкой, наконец, не сдерживает себя, считая что-либо неуместным. Провести влажно по длиной белой шее, а потом зубами, пробуя на вкус. Прижимать к себе так, что ногти впиваются в спину, оставляя за собой красные борозды. Не о чем жалеть, если они сами разрушили себя. Со сдавленным стоном Майрон принимает разливающийся внутри него жар. Мелькор наполняет его собой и обессилено падает в его объятия. Саурон почти невесомо проводит своей загрубевшей ладонью по шёлковым волосам Мелькора, они еще немного нежатся в объятиях друг друга, наслаждаясь отступившей неудовлетворенностью, пока рука Мелькора не принимается ласкать внутреннюю сторону его бедер, дотрагиваясь до средоточия чувственных наслаждений, а это может означать одно. И Майрон обязательно подарит ему то, что он желает, пусть и согласно своей порывистой натуре. Он заставит Владыку Судеб Арды стонать, как и всегда, протяжно и хрипло, и выгибаться под собой, когда войдет в храм его тела и совершит поклонение, насыщая первого из айнур. И пока Мелькор с ним, поддерживает его пламя, сомнения отступают в сторону.