Смотреть и видеть

— Смотри мне в глаза, — говорит Чжэпин, медленно расстегивая рубашку. Будто бы Цзялэ может отвести глаза. Будто бы он вообще когда-нибудь смотрел куда-то еще. Сколько бы лет ни прошло, в голове, в душе, в сердце — только Чжэпин. Цзялэ бы все отдал за то, чтобы никогда не сводить с него взгляда. С того момента, как они встретились в игре, расстались — в клубе, — снова встретились и стали соперниками, для Цзялэ не существует никого другого. Он никогда не умел мыслить полумерами. Стать про — только для победы. Играть — до смерти. Влюбляться — раз и навсегда. Чжэпин изменился и остался таким же. Цзялэ разглядывает его жадно, каждую встречу, ищет малейшие отличия. Запоминает их все, отмечает — поцелуями, прикосновениями, укусами. Делает своими. Вот и сейчас, например. У Чжэпина новая футболка — с ярким принтом, сразу не разглядеть, что там, но Цзялэ такую точно не видел. Розовые и белые пятна, какой-то рисунок. Цзялэ хочется дернуть полы рубашки в стороны, так, чтобы пуговицы разлетелись — отличный эффект. Так, чтобы увидеть все сразу и целиком. Чжэпин медлит. — Ты не смотришь, — говорит он, наклоняется к Цзялэ и целует его. Легко и невесомо, невозможно-нежно. У Цзялэ перехватывает дыхание, в груди бьется клубок эмоций, такой тугой и яркий, что больно. — Смотрю. А ты не тормози. Он честно не отводит взгляд. Пока Чжэпин расстегивает ремень, снимает брюки, носки, трусы — так и оставшись в рубашке поверх футболки. Да что же там за рисунок? Цзялэ любопытно, он не скрывает этого, но продолжает смотреть в темные глаза Чжэпина, обрамленные густыми, короткими ресницами. Совсем не такими, как у самого Цзялэ. Чжэпина уж точно никто никогда не дразнил за это. А Цзялэ злится от одних только мимолетных воспоминаний. Раздражение вспыхивает и тут же гаснет, потому что Чжэпин подходит ближе. Садится на пятки рядом с диваном, на котором сидит Цзялэ. Смотрит снизу вверх и ведет ладонями по ногам Цзялэ. Отвлекает, возбуждает, переключает на себя — мгновенно. Чжэпин раздевает Цзялэ быстро. Резко тянет вверх толстовку и майку, точными движениями расправляется с ремнем. Цзялэ чувствует его нетерпение всем собой, на подсознательном уровне, будто бы оно передается через взгляды. Подстраивается: поднимает руки, привстает, помогая снимать с себя джинсы. Чжэпин не сводит с него глаз, гипнотизируя, затягивая в себя все больше. Он тоже жадный, тоже собственник, тоже хочет, чтобы Цзялэ был только его — и ничьим больше. Сейчас, когда они в разных городах, в разных командах — тем более. Он накрывает ладонью член Цзялэ, ведет по стволу, слегка сжимая пальцы, проходится по мошонке и снова двигается вверх. Трет под головкой, обводит устье, размазывает выступающие капли. Ловит каждую реакцию Цзялэ, каждый вздох, каждый стон, каждое движение ресниц, когда Цзялэ из последних сил старается не моргать — потому что глаза закрываются от удовольствия. От близости Чжэпина, от его ласк. Цзялэ подается вперед, замирает почти нос к носу с Чжэпином. Так близко, что видно, как у того расширяются зрачки от возбуждения, все больше скрывая радужку. Чжэпин продолжает дрочить ему, не сбивается с ритма, даже когда Цзялэ целует его, мокро ведет языком по губам, втягивает в рот нижнюю и слегка прикусывает. Не моргает, не отводит взгляд, только пальцы слегка сжимаются. Это заводит, так сильно, что Цзялэ кажется — сейчас он не выдержит. Дернет Чжэпина на себя, снимет с него все-таки эту дурацкую рубашку вместе с футболкой — посмотреть на рисунок можно и потом — поменяется с Чжэпином местами и трахнет его, тоже потребовав, чтобы Чжэпин смотрел на него и не смел закрывать глаза. Или спровоцирует Чжэпина — обхватит его бедра ногами, притираясь задницей к стоящему члену. Запрокинет голову и сдернет с волос резинку, чтобы рассыпались по плечам и по спинке дивана — и Чжэпин сорвется. Он никогда не выдерживает, когда Цзялэ делает вот так. — Не отвлекайся, — приказывает Чжэпин. Он двигает рукой резко, быстро, обводит большим пальцем головку. Знает, что Цзялэ от этого совершенно сносит крышу, и пользуется, чтобы даже не думал — ни о чем вообще, кроме касаний Чжэпина, его близости и его взгляда. В мире Цзялэ не остается никого и ничего, кроме Чжэпина. Его ведет, закручивает удовольствием таким сильным, что трудно дышать. Цзялэ рвано стонет, толкаясь в кулак Чжэпина и выплескиваясь ему на пальцы. Не сводит с него глаз — у Чжэпина совершенно безумный взгляд. Невозможный, темный, поплывший к чертовой матери. Кажется, он может сделать с Цзялэ все, что угодно, и Цзялэ ему позволит. Чжэпин продолжает двигать рукой до тех пор, пока Цзялэ не начинает дрожать от того, что ощущений слишком много. Отпускает его, еще раз проведя пальцем по устью, собирая белесые капли. Хрипло говорит: — Теперь смотри, — и одним резким движением разводит в стороны полы рубашки. Пуговицы со звонким стуком падают на пол, но Цзялэ почти не замечает красоту эффекта. На футболке у Чжэпина старая иллюстрация — они с Цзялэ на фоне розовых лепестков. Фанарт, Цзялэ нашел его когда-то, показал Чжэпину — и тот вспомнил спустя столько лет. Цзялэ едва не кончает снова. Сердце едва не разрывается от боли, любви, нежности, желания врезать — ну что за херня вообще, почему Чжэпин такой, почему он сам — такой? Цзялэ смотрит ему в глаза и видит в них отражение своих вопросов и ответов. Всех эмоций, всех чувств. — Я видел фанарт с нами сейчас, там у меня длинные волосы. Могу прислать, — выпаливает Цзялэ, притягивая Чжэпина к себе. Надо было сделать сюрприз, сохранить в тайне, но скрывать что-то от Чжэпина совершенно не хочется, даже если это — подарок для него. Цзялэ никогда это не удавалось сделать. Он держался час, а потом все равно напрыгивал на Чжэпина, вручая ему коробку с бантом — всегда ярко-красным — требовал, чтобы Чжэпин открыл сейчас же. Злился, когда тот убирал коробку в шкаф со словами “открою, когда придет время”. Чжэпин умеет заставлять Цзялэ ждать — в постели и вне ее. А Цзялэ умеет заставить Чжэпина отбросить весь контроль. Рассказывая ему, что в подарке, во время секса. Распуская волосы. Касаясь его. Цзялэ обхватывает пальцами член Чжэпина, дрочит ему в неровном ритме, как тот любит. По-прежнему не отводит от него взгляд, ловит реакцию, дрожь, впитывает стоны. — Себе сделай, я посмотрю, — хрипло говорит Чжэпин, продолжая разговор. Он задыхается, хмурится, закусывает губу. Совсем на грани, Цзялэ чувствует — и возбуждается от этого сам. Так всегда было, с самого первого раза. — И глаз с меня сводить не будешь? — шепчет Цзялэ. — А может быть по-другому? — спрашивает Чжэпин. Отвечает на его выстрелы, всегда, везде, в любой ситуации. Если бы Цзялэ мог выбирать, во что в Чжэпине влюбиться повторно, наверное, остановился бы на этом. Он так и говорит, наблюдая за тем, как зрачки полностью скрывают радужку, как Чжэпин накрывает ладонь Цзялэ своей, сжимает пальцы поверх его, вздрагивает всем телом и кончает. — Я люблю тебя, — говорит Чжэпин, отдышавшись. Цзялэ смотрит ему в глаза и добавляет: — Не может и не будет. Никогда. И даже думать не смей смотреть куда-то еще. — Ты тоже, — Чжэпин улыбается, но голос резкий, а взгляд — серьезный. — Обещаю, — говорит Цзялэ, прижимается к губам и наконец закрывает глаза, видя, как медленно смыкаются веки Чжэпина. Несмотря на расстояния, несмотря на перемены, они по-прежнему чувствуют друг друга, смотрят друг на друга и видят только друг друга — Чжэпин улыбается в поцелуй, и Цзялэ улыбается в ответ — даже с закрытыми глазами.