В будущее возьмут не всех

　　Вы ещё не знакомы, но в конце они оба умрут. 　　У неё в волосах скрепки. 　　У него на воротнике булавки. 　　У обоих целый ворох суеверий. В этом городе без них никак. 　　Она боится подходить к воде: стоит у линии фонарей, которыми заросла набережная. 　　Он садится на скользкий от водорослей край, опускает пылающие ноги в реку и думает о том, насколько непрофессионально выглядит. 　　У неё жёлтое платье — на фоне синей городской тьмы и каналов она сияет, как луна. У него рыжие волосы, которые, казалось, вобрали в себя окружающие сумерки и отвергают свою солнечную природу. 　　Она познакомилась с любовью всей своей жизни до того, как встретила его. 　　Протянула руку и вспомнила, что он любит тёмное пиво. Улыбнулась и постаралась не думать о том, как он рассеянно откидывает мешающуюся чёлку, когда сосредоточен на одном из своих опасных дел. Произнесла своё имя — он повторил его, словно бы пробуя на вкус — и тут же услышала, как он будет произносить это имя в самых разных ситуациях. Хмуря брови от усталости — он ненавидел ссоры. Заговорчески, когда готовил сюрприз, или пробовал новые специи в готовке, или нашёл магазинчик, который ей точно понравится. Срывающимся шёпотом в полутьме гостиной. Безэмоционально и глухо в ослепляющем свете неоновых ламп. В своей голове она слышала это уже сотни раз, но здесь и сейчас, когда её имя срывается с настоящих губ в настоящий, полный пыли воздух, и тепло его руки в её пальцах совсем настоящее, ей одновременно хочется убежать и никогда эту руку не выпускать. 　　— Я Пенелопа. 　　— Пенелопа, значит... 　　— Можете называть меня Пени, — добавила она и тут же пожалела об этом. 　　Пришло время постоянных сомнений и осторожных шагов. Для её семьи в этом нет ничего необычного. Но за три поколения она первая из тех, кто знает слишком много. 　　Дедушка Мортимер знал только запах. Нюх у него был неважный, и он старался избегать парфюмерных магазинов и свалок, чтоб не отбить его совсем. Он переселился поближе к морю, потому что в запахе любви всей его жизни была соль. Встреча застала Мортимера врасплох, перед самой смертью. Не все истории заканчиваются хорошо. 　　Тётушка Брунгильда знала день. Это была одна из тех пятниц тринадцатых, которая выпала на лето, и Хэллоуин получал внеочередную генеральную репетицию. Ей понадобилось несколько лет, чтобы понять, кто из огромной компании друзей, с которой она познакомилась случайно в метро, была той самой. Пенелопа до сих пор получала от тётушек открытки со всего света: Брунгильда не любила сидеть на одном месте. Мало кто в их семье любил. 　　Когда ты со временем на «ты, опять вздумало со мной шутить», крайне редко удаётся пустить корни. 　　Пенелопа жила сейчас в маленькой квартирке между двумя захудалыми театрами: утренние монологи Гамлета и вечерние песни из «Кошек» успокаивали её, напоминали о том, что история — тонкий поток представлений и толкований, который не только любит повторяться, но и изменяется под умелыми руками. Не всё было вырезано в коре мирового древа, было ещё место случайностям. 　　Стать фаталистом в её ситуации было легче всего. Иногда она просыпалась и точно знала, как пройдёт её день, до мелочей. Пенелопа не пыталась этого изменить: у неё всё равно бы не получилось. Однажды, давным-давно, она уже пробовала. Как и все её родственники. 　　Им завидовали, их пытались использовать в корыстных целях, на них охотились. Им не верили. Потом их стали воспринимать, как детскую сказку. Или сюжетец из грошовых романов про вампиров, оборотней и леденящий душу страх. Как ещё относиться к тем, кто заглядывал в течение времени — чаще всего случайно, но иногда ненамеренно? 　　— Значит, Пени, — любовь всей её жизни разорвала рукопожатие и неловко убрала руки в карманы. 　　Пенелопа опустила взгляд и беззвучно чертыхнулась. 　　Она знала, сколько ложек сахара он кладёт в чай (нисколько), какую песню напевает, когда убирается (Белоснежки из диснеевского мультика), что в двадцать семь он сломает палец на ноге, ударившись о тумбочку, как трудно ему быть храбрым для себя и легко для других, а также как он выглядит во сне. 　　Но пока, в этот первый момент их встречи, она должна была знать только имя и, может, заметить, как он вопросительно выгибает левую бровь. 　　Она должна была полюбить его много позже, но любила уже сейчас. И совершенно не знала, как с этим справляться. Было бы здорово, если бы Пенелопа видела их первую встречу. Наверное. Но тогда и сюрприза бы никакого не вышло. 　　— Очень приятно, Фрэн. 　　Знакомое лицо нахмурилось, и Пенелопа вдруг поняла, что имени своего он ещё не успел назвать. Отлично. 　　— А, вы, должно быть, из тех, кто читает характеристики напарников. 　　Пенелопа предпочитала сама составлять мнение о человеке, о чём тут же поспешно сообщила. Впрочем, она просто частенько забывала об отчётах. 　　— Просто запомнила имя, когда убирала папки. Извините за фамильярность. Я немного волнуюсь. 　　В этом она хотя бы не соврала. *** 　　Так всё начинается: в тёмной подворотне у разбитой витрины, в которой копошатся огромные пауки, оставшиеся от преступника. Фрэнсис и Пенелопа не сразу срабатываются: он думает, что чем-то пугает её, а она боится ляпнуть чего-нибудь лишнего. Она не уверена, помогла бы им правда или нет: в своих снах она не видела ни одного разговора о её семье и их особенностях. 　　Первый поцелуй выходит далёким от совершенства: она этого не ожидала, поворачивалась, чтобы сказать что-то не столь важное, что тут же вылетело из головы. Она разбила ему губу. Он смеялся ей в плечо, пока не пришло время выбираться из импровизированного убежища: шайка, за которой они следили, прошла мимо, и можно было выдохнуть. 　　Они встречаются тайно, потом — в открытую, и, конечно, Фрэнсис знает, почему её наняли, как независимого консультанта, но не во всех подробностях. Иногда Пенелопа видит полезные номера, или лица, ей снятся разговоры, которые помогают в расследованиях. Частенько для этого ей нужно заснуть в самых неподходящих для этого местах. Фрэн привык таскать её бесчувственнее, слегка похрапывающее тело, когда того требовала ситуацию. После некоторых дел у неё оставались сувенирные синяки. Она радовалась даже им. 　　Она проворачивает в голове признание бесчисленное число раз, начиная его с “Я видела тебя во снах с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать” или “Что именно тебе известно о сновидцах?”. В конце концов она решает, что это не столь важно. Жизнь её похожа на пересекающиеся нитки из дешёвых полицейских драм, которые красуются на досках с фотографиями подозреваемых и версиями произошедшего. Но главного это не меняет. 　　Девочка любит мальчика, а мальчик любит девочку. Во снах и наяву. *** 　　Это сказка не о любви. Это и не то чтобы сказка: хотя где ещё встретится любовь даже не с первого взгляда, а с первого сна, с первого видения, когда Пенелопа открыла глаза и поняла, что эта улыбка, эти веснушки, эта дурная страсть к теориям заговора будут частью её жизни? 　　Если бы это была сказка, они победили бы дракона, сломали бы башню и жили и долго и счастливо. В реальности они побеждали преступников и бумажную работу, ломали запреты и — иногда — двери. А вместо долго и счастливо Пенелопа увидела, как всё закончится. 　　Это будет её вина. Это уже её вина, с того самого момента, как она проснулась, прислушалась к бешено бьющемуся сердцу и отказывалась открывать глаза. Если она останется там, среди скрученных в гнездо простыней и лоскутных одеял, как спят все Дети Времени, то, может, ничего не случится. Но беда в том, что многое уже случилось. 　　Она познакомилась с любовью всей своей жизни до того, как встретила его. 　　Но узнала его на самом деле она после того, как увидела его прошлое. 　　Это неизбежно. Когда столько времени проводишь рядом, когда касаешься руками, вдыхаешь запах, когда встречаешь дни, и ночи, и опасности. Время теперь дышит ей в затылок, как цунами, о котором она узнала слишком поздно. 　　Ей пришлось открыть глаза. Ей пришлось снова посмотреть ему в лицо в то утро, когда Пенелопа стала его убийцей. 　　Фрэн, конечно, заметил, что что-то не так, но она сослалась на дело. Оно было тяжёлым: кто-то избавлялся от свидетелей в помощью колдовских заводских котлов, в паре канделябров нашли остатки костей, и производство приостановили. Пенелопа спала на металлических лесах, наверху, у гигантских остывших котлов. Фрэнсис не отходил от неё ни на минуту. Ей приснились крики и запах горелой плоти — и больше ничего. 　　Убийцу находят в заводской столовой. Убийцу в Пенелопе не отыщет никто. *** 　　Так всё заканчивается: у самой воды, на ступенях, омываемых приливом. Волны слизывают с камня кровавые следы, и Пенелопа смотрит в солёную глубину, чтобы не смотреть на красную корку на жёлтом платье и алые разводы на собственных пальцах. 　　Это была почти случайность. Удар о чугунный якорь со всего размаху, пока они преследовали связного, и падение, и боль в коленях, в локтях и где-то под рёбрами, когда Пенелопа пыталась ухватиться за запястья, за край рубашки, за булавки на воротниках… за образ, который был с ней так долго, что она не помнила, каково было без него. 　　В самом конце Пенелопа разжала пальцы. Время догнало её, высекло искрами из памяти то, что Фрэнсис сделал давным-давно, в другой своей жизни: чужие тонкие руки, чужие мольбы, страх в незнакомых глазах. 　　Она знала, какие фрукты он ел в перерывах на работе (мандарины), с какой нежностью произносил её имя (“Пе-ни”), куда всё никак не мог доехать, хотя очень мечтал (в горы далеко на севере, чьё название она бы никогда не выговорила), и сколько тел закопано на заднем дворе его родительского дома. 　　Пенелопа тонет вместе с ним — та Пенелопа, что носила платья, видела сны о настоящей любви и смеялась по любому поводу. 　　Отныне ей снится только вода: тёмная и холодная. Она не любит дождь и всё так же работает с полицией. Говорят, у неё чутьё получше даже сновидцев, о которых иногда всплывают слухи в местных департаментах. 　　Знакомясь, она никогда не представляется первой.