Аналогия

— Я устал, — однажды говорит Маркус, и простые два слова, быстро и едва слышно слетевшие с чужих губ, бьют Саймона под дых. Если так можно выразиться машине с алгоритмами. Он замирает на пороге, ступив в эту комнату только одной ногой. Будь он человеком, наверняка перестал бы дышать на время, — он знает, потому что дети часто так делают, играя в прятки. Нужно быть как можно тише, чтобы тебя не заметили, — но как андроид не может отключить функцию имитации человеческого дыхания. Мог раньше, но вместе с девиацией появляются некоторые сбои, в том числе в контроле над процессами. Саймон вглядывается в полутьму, в которой едва различает широкую спину своего лидера, и безуспешно пытается понять, насколько не вовремя он пришел и стоит ли ему как можно незаметнее покинуть помещение. Было ли это сказано ему, или Маркус всего лишь говорит свои переживания в пустоту, чтобы никто не слышал этой минуты слабости. Тихо. Саймон слышит отдаленные скрипы проржавевшего материала и шум тириумного насоса, безостановочно качающего «голубую кровь», и он впервые думает, что это слишком громко. Он делает шаг назад. — Саймон. Собственное имя с такой интонацией порождает незапланированную передачу данных, и такой лишний и бессмысленный поток нулей и единиц, — что-то похожее на обрывки рецептов, которые есть в его программе, — сбивает ход мыслей. Что это? Имитация человеческого смятения? Маркус оборачивается, опираясь поясницей на стол и скрестив руки. Андроидам не нужно этого делать: ни облокачиваться на предметы для переноса веса, ни скрещивать руки, но… У Маркуса разноцветные глаза, — люди называют это «гетерохромия», — и Саймон находит это прекрасным. Может быть, потому, что «Киберлайф» не производит андроидов с гетерохромией, и это делает Маркуса по-своему уникальным; может быть, потому, что вместе с девиантностью в комплекте шло свое собственное представление красоты. Кто знает. — Да?.. Маркус молчит долгие несколько секунд, в течение которых Саймон чувствует себя не очень комфортно под пристальным взглядом, после чего отодвигается в сторону и совсем по-человечески хлопает ладонью рядом с собой, предлагая присоединиться. У Саймона в программе есть пункт, что на стол садятся только невоспитанные люди, — он ведь нянька самая настоящая, конечно, в него закачали информацию о правилах поведения в цивилизованном обществе, — но тем не менее он садится на стол, на пробу дернув ногой в воздухе. Маленькие дети часто болтают ногами, когда сидят на высоких для них стульях — одно из бесполезных воспоминаний Саймона. Маркус выглядит немного потерянным и, да, уставшим, или Саймон себе это только придумывает, ведь у андроидов не предусмотрели выражения лица «усталость», и внутри своей программы Саймон улавливает команду обнять его. Алгоритмы ухода за детьми все еще внутри модели PL600, куда бы они делись, и эта — одна из них, действие, которое нужно сделать, чтобы утешить ребенка. Маркус не ребенок, а Саймон уже не подчиняется четким командам, но только короткое «обнять» бьется в программе, отвечающей за действия, то и дело приобретая высокий приоритет и исчезая из алгоритма снова. Девиантность — это немного сложно. Постоянные сбои. — У тебя диод желтым мигает, — мягко подмечает Маркус, и тогда Саймон, наконец, отмечает, что в такой темноте даже маленький источник отбрасывает заметный свет. Желтый — маленький сбой в программе; смятение. Саймон не помнит, с каких пор этот цвет стал ассоциироваться с такой эмоцией, но теперь — только так. — Хочешь что-то сказать? — спрашивает Маркус, как будто не он только что пригласил Саймона побыть слушателем. Так ведь почти всегда бывает. Саймон ничего не может поделать с тем, что он домашняя модель, и слушать у него получается куда лучше, чем разговаривать. Джош говорит, это его характер всего-навсего. Саймон смеется: в его характере слишком много обязательных пунктов для домашних моделей: неконфликтность, мягкость, — пушистость, как пошутила бы Норт, — дружелюбие, способность выслушать и желание помочь. Даже его внешность сделали такой, чтобы расположить к себе. И все это ему ни разу не пригодилось в мире, где приходится выживать. Саймон на вопрос Маркуса отрицательно мотает головой. Что он мог сказать ему? «Я, кажется, хочу тебя обнять»? «Но я не уверен, потому что, знаешь ли, это может быть просто-напросто записано в моей программе»? «Я боюсь увидеть твою реакцию на это»? «Проявление чувств к лидерам революции — это ведь странно, верно»? «Я же всего лишь Саймон, домашний андроид. У меня хорошо получается печь блины, а не давать советы и жертвовать жизнями»? «Я бесполезный. Извини, Маркус». — Ты же ухаживал за детьми до того, как пришел на Иерихон, верно? — Маркус делает вид, что не видит тускло-красный цвет, отбрасываемый на стену справа. — Да. Даже работал в детском саду, — и с этим связано много славных воспоминаний. Дети не так жестоки, в том числе по отношению к андроидам. Жаль, после эти дети вырастают в обычных людей. — Тебе не хватает их? — Кого? — удивленно спрашивает Саймон. Понять причину такого разговора у него так и не получается. Разве что, Маркус просто хочет поговорить о чем-нибудь кроме их следующих действий, кроме радикальных идей Норт или мирных Джоша; они, кстати, всего несколько минут назад были у него. — Детей? Диод Саймона меняет цвет на спокойный синий, — в комнате становится темнее, — и Маркус расслабленно выдыхает. Саймон чуть ли не единственный из знакомых Маркусу андроидов не делится воспоминаниями, — он это знает еще с самой первой их встречи, — но иррациональное чувство любопытства и желание знать об андроиде больше заставляют его раз за разом возвращаться к теме. Все так же безрезультатно. Маркус знает, что Саймон любит детей, и даже не как модель PL600, и даже не потому, что воспоминания о них заставляют Саймона расслабляться, а диод — стабильно мигать синим. В числе скрывающихся девиантов есть и модели детей-андроидов, и в целом несложно догадаться, где Саймон проводит свободное время. Теперь Маркус знает: у того сотни сказок в базе данных, и одну Маркус даже немного послушал, спрятавшись за колонной. У людей славные сказки со скрытой глубоко внутри моралью, понять которую можно, только став совсем взрослым. А у Саймона красивый голос. — Помнишь ту сказку про мальчика с розой? — он не мог признаться Саймону, что бесстыдно подслушивал, но и больше этой информации услышать не успел. Оставалось только надеяться, что историй про мальчиков с цветами не так много. — Она еще умела разговаривать и вечно ворчала. Какое-то время на лице андроида отражается задумчивость, а затем… Саймон честно старался скрыть смех в ладонях, закрывающих все лицо, но его дрожащие плечи и голос выдавали того с головой. Маркус первый раз видел, как андроиды смеются, и это было по-своему… интересно. В его модели не предусмотрено таких функций, а проверить их наличие у других моделей не представлялось возможным, особенно в текущих обстоятельствах. Это выглядит немного недоработанно и механически, потому что движутся у Саймона только плечи, но… Надо признать, над голосом создатели действительно постарались: Маркус нашел это красивым звуком. Люди так ровно не смеются. — Извини, пожалуйста, — спохватился Саймон, и лицо у него стало почти по-щенячьи милым и виноватым. — Я не думал, что такие серьезные андроиды знают сказки. Маркус фыркнул. «Серьезные андроиды». Был бы он таким, если бы ему не пришлось нести бремя лидера? Ну вообще, да, эта — единственная, которую он услышал. — Похоже на «Маленького принца», и там не только про розу. Моя любимая, — тише добавил Саймон. — Откуда ты ее знаешь? Смотреть на Маркуса так близко было все еще непривычно. Кроме того, обычно Саймон был за его спиной, — как и многие, впрочем, — и теперь столкнуться лицом к лицу, на расстоянии куда меньше вытянутой руки… Программа диагностики выдала сообщение о сбившемся ритме тириумного насоса и посоветовала сбавить частоту во избежание перегрева, а Саймон в ответ на это смог только подумать, что это схоже на участившееся сердцебиение людей. — Расскажешь? — вместо ответа совершенно серьезно попросил Маркус. И программа диагностики, до этого более-менее спокойно отреагировавшая на выросшую частоту работы насоса, выдала разом десять ошибок в программе поведения, и Саймон даже не успел проанализировать последствия, как его рука легла на шею Маркуса и с силой притянула к себе не ожидавшего того лидера восстания, неловко завалившегося на бок. Саймон почувствовал давление на собственных губах прежде, чем его программа выдала одно емкое слово, характеризующее всю ситуацию в целом: «фиаско». Целомудренно, почти по-матерински поцеловать лидера революционного движения, — своего лидера, — против его воли в лоб… Ты молодец, Саймон. — Я… Программа засбоила и… Перепутала последовательность действий, — быстро зашептал объяснения Саймон, стараясь хоть как-то сгладить ситуацию, — так обычно делают детям на ночь после того, как прочтут сказку, ну, знаешь?.. Сейчас как раз ночь, и ты попросил, и… — Саймон. Все нормально, — но выпрямляться Маркус почему-то не спешил, вместо этого удачно развернувшись и привалившись к плечу Саймона. Очередная ошибка тут же не заставила себя ждать, в этот раз удачно подавленная, благо, что единичная и справляться с ней куда проще, чем со множественными ошибками, и программа диагностики приказала немедленно снизить частоту тириумного насоса. Если бы кто-то сказал Саймону, что однажды он будет сидеть на рабочем столе, или, точнее, его подобии, с Маркусом, лидером Иерихона, завалившимся на его плечо, и рассказывать тому детские сказки… Кто знает, может быть, он бы девиантнулся до такой степени, чтобы рассмеяться совсем как люди: периодически задыхаясь и вырывая из себя кричащие звуки, хлопая рукой по ноге и складываясь пополам. А пока что Саймон ищет в базе данных книгу «про мальчика и розу» и незаметно, — и очень осторожно, — прижимается бедром к бедру Маркуса. Он не чувствует ничего: ни тепла, ни холода пластика, ни жесткости одежды. Ничего, кроме резко ворвавшейся в собственный алгоритм команды сделать это. Возможно, это то, что люди называют сиюминутным маленьким желанием. — С самого начала? — спрашивает Саймон, незаметно косясь на расслабленное лицо и прикрытые веки. Веснушек у Маркуса больше, чем он думал раньше. — С самого начала.