familiary

Pentagon, Kim Hyun Ah, Triple H (кроссовер)
Гет
PG-13
Завершён
41
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
41 Нравится 5 Отзывы 6 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Это третье утро, которое он встречает на полу. Благо, в этот раз в собственной квартире. Наверное. Хвитек пытается пошевелиться, но все, что ему удается сделать, это приоткрыть глаза и захрипеть от боли, когда солнечный свет предательски лезет между ресниц и царапает зрачки под не снятыми с прошлого утра цветными линзами. Тело по ощущениям — металлический каркас, залитый бетоном, оно неподъемное, неповоротливое и, как ему кажется, противно-холодное. Подобное с ним уже было, когда он не мог проснуться, то и дело падая в многослойную и нудную дрему, где он пытается очнуться, просыпается, но это оказывается сном. Только тогда это был приступ, а сейчас — литры спиртного на пустой желудок и бессонные 24 часа. Он чувствует себя отвратительно липким, грязным, а еще слишком мертвым для того, кто еще, хотя бы физически, жив. И меньше всего ему хочется, чтобы его кто-то сейчас видел. Однако, не судьба. Спрашивать, кто это, не приходится, хоть перед глазами ничего, кроме пятен света. Легкие шаги, запах подгоревшей яичницы и кофе с лимоном, сочувствующий вздох. Хорошо, что это она, не так стыдно. Хёна задергивает шторы, предварительно, по привычке, выглянув в окно, поправляет на подоконнике опрокинутый долговязый кактус и только потом поворачивается, осматривая творящийся бардак, который венчает Хви, укрытый ее весенним светлым пальто. Безнадежно испорчен ковер, на котором нашло последний приют какое-то неприлично дорогое вино и не менее дорогой ликер. Жалко вино, она бы не отказалась. На кресле валяются чьи-то чулки, на кровати — ворох серебристого «дождика», разодранные на лепестки и листочки по всей комнате разбросаны герберы, розы, лилии. Она тяжело вздыхает и даже не хочет думать, что тут было накануне. Да и зачем? Она это проходила, даже лежала почти на том же месте, где и ее младший брат сейчас. Только, в отличие от нее, Хвитек одет и возле него не лежит сомнительного вида девица с черной помадой на губах. Ей до кома в горле жаль Хвитека, но это необходимость, противная, болезненная и постыдная. Она сама прошла через это не так давно. И шутить бы про то, что они настоящая семья и все у них общее, но это слишком… Просто слишком. Потому Хёна поправляет кардиган и опускается рядом с хрипящим братом, который все еще пытается хоть как-то пошевелиться, кладет осторожно его голову на свои колени и гладит по голове, перебирает спутанные волосы и успокаивает. — Все в порядке, все хорошо. Скоро все закончится, — она словно гипнотизирует, тихо-тихо повторяя эти слова. Хвитек пытается ей ответить, но горло предает, из него выходят только очередные хрипы и что-то похожее на бульканье. — Все хорошо, успокойся. Ты дома, я с тобой, тут больше никого, я всех выгнала. Хви затихает, когда слышит это, Хёна мягко гладит его по лицу. — Глаза открыть можешь? После минутного замешательства парень еле-еле кивает, а затем приоткрывает сначала левый, а потом и правый глаз, невидяще смотрит на нее и часто моргает. Хёна снимает с него линзы, стараясь не поранить глаза младшего длинными ногтями, и радуется, что с этим не возникает проблем. Ну, если не считать того, что она лезет в глаза человеку немытыми руками. Линзы теряются где-то в ворсе ковра. — Не носи эту китайскую дрянь, они жесткие, испортишь зрение, — больше для вида ворчит девушка, хоть и знает, что Хвитеку ее увещевания до лампочки, просто звуки на фоне. — Сколько членов видишь перед глазами? — она показывает брату средний палец. — Ни одного, я одет. — Раз пытаешься шутить, то жить будешь. Долго и счастливо не обещаю, но нудно и тоскливо — вполне. Насколько мертвым чувствуешь себя? От одного до десяти. — Минус девять. — Не минус десять? — Ноги и руки целы. Хвитек пытается улыбнуться — выходит криво и жутковато, но и это хороший знак. Хёна вспоминает отрывки из ее похожего пробуждения, когда ей даже, как ей казалось, думать было тяжело и физически невозможно, потому она рада, что хоть в этом брат до нее не дотянул. — Воды хочешь? — Молока. И пулю в лоб. — Тебе пулю, а мне срок? Так ты меня любишь, Хви? — Подстрой это как самоубийство, нуна. У тебя получится. Сомнительный комплимент, но Хёне нравится. Она осторожно помогает младшему приподняться, прислониться к креслу и принять сидячее положение. Пальто, которым он укрывался, сползло, открывая чудесный вид на усыпанные синяками, засосами и следами ядовито-розовой помады руки, ключицы, шею. — Понравилось? — Не помню. — Значит нет. Хёне тяжело видеть брата настолько сломленным и разбитым. Брата, который, будучи на год младше, всю жизнь защищал и покрывал ее и, несмотря на достаточно смазливую внешность и худощавость, сломал нос не одному ее воздыхателю. Особенно не щадил тех, кто посмел сделать ей больно или тех, кто был причиной того, что она на шатающихся ногах и босяком приходила домой под утро, в разорванных колготках и с недопитой бутылкой рома. И сейчас в нем, расцарапанном, измятом, тяжело дышащем, она видит себя. Настоящая семья. — Прости, нуна. Я жалок. — бормочет он, фокусируя взгляд. — Я… Я ненадолго такой. Сегодня…последний. Храбрится, только актер он никудышний, но эти потуги ее обмануть и заставить верить, что все хорошо, наполняют сердце девушки какой-то невыразимой нежностью. Потому что какая бы дрянь не происходила, Хвитек всегда ставил ее благополучие над своим, а она эгоистично это принимала, не чувствуя никакого неудобства. Такого для нее не делал ни один из многочисленных парней, и не будет делать никогда. Таких искренних идиотов, как ее брат, просто больше нет, сняты с производства. И правильно, мир был бы слишком идеальным, если бы все были похожи на Хви, а так такое славное чудовище есть только у нее. И что-то кричит внутри нее, надрывно и истерично: «Моё!» — Тщ-щ-щ. Побудь слабым, все в порядке, людям это нужно. Под короткий шумный выдох Хёна садится к Хвитеку на бедра и краем кардигана начинает стирать следы чужой помады с оголенных участков кожи, иногда касаясь кончиками ногтей особенно ярких отметин. Хви смотрит куда-то в стену, мимо нее, мимо всего в комнате и шипит, когда Хёна, увлекшись, слишком сильно давит на израненную шею или слишком грубо трет кожу на ключицах. Мысленно он не здесь, а где-то далеко, в своей голове, в самом темном углу, обнимает себя за плечи и не знает, куда деться от всепоглощающей жалости к самому себе. Он чувствует себя ничтожным, а то, что Хёна это видит, добавляет к осознанию себя еще и пеструю табличку «эгоист». Он обещал быть ее силой. Он обещал, но сейчас, кое-как снова заполучив контроль над собственным телом, он обнимает Хёну, прячет лицо в изгибе ее шеи и чувствует себя в безопасности. Как когда-то в детстве, когда глобальными казались разбитые тарелки и следующий за этим гнев отца. Сейчас бы грустить из-за разбитых тарелок, а не из-за разбитого себя. Когда Хёна берет его лицо в ладони и целует, на губах Хвитека остаются следы ее красной помады, и это не кажется «слишком», это чувствуется правильным и необходимым. В ней он видит себя, себя будущего, который уже пережил и отпустил. Он сам был для Хёны таким сигналом из будущего не так давно. Просто они слишком похожи, даже для родственников. Хёна целует его снова, стараясь забрать всю боль как у него, так и у себя самой. Сколько помнит, у них всегда все было общее: игрушки, подарки на Рождество, тетрадки, учебники, первая сигарета, плеер с музыкой. Теперь у них общий дом, бутылки с алкоголем в шкафу, проблемы с психикой, тайны и даже бывшие. И общее «мы» — разбитое, но не сломленное.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.