в голове

Чжунэ прикрывает глаза, выдыхает шумно и слишком резко, жмурится. Рука тянется к лицу, а меж обветренных губ оказывается зажат фильтр какой-то безбожно дорогой сигареты. Казалось бы, зачем тратить столько денег на простые палочки табака в бумаге, к которым рука тянется только в моменты отчаяния и слишком сильной тоски.. Но Ку тратит, покупает их каждый раз, а потом прячет в дальнем углу стеллажа, в собственном носке, чтобы не дай бог Чжинхван не нашел и не взглянул так тягуче-сочувственно. Вот только старший уже давным-давно знает, почему он оставляет окно на балконе открытым, а на себя выливает какие-то литры одеколона. Хван не тупой, да и почти все остальные обитатели этажа заметили эти глупые привычки. Разве что Чживон не обращает на это никакого внимания, с головой погрязнув в просиживании пятой точки либо за очередной игрой, либо в студии с Донхёком. Чжунэ вообще очень раздражает слишком близкое общение этих двоих, но он молчит. Молчит и запирается в комнате, выплескивая очередную порцию ревности на бумагу, вновь и вновь выводя аккуратным почерком пропитанные грустью и отчаянием слова, собирающиеся в предложения. Новая поэма, новая сигарета, старые проблемы и страхи. — Чёрт! — у вокалиста дрожат руки: то ли от холода, то ли от слишком большого количества выкуренного. — Грёбаные спички.. — за год с лишним он так и не научился прикуривать нормально, практически каждый раз обжигая подушечки пальцев и тихо шипя на ни в чем не повинные спички. В последнее время к сигаретам добавляется ещё и алкоголь, от которого даже становится легче, но о поэмах речь уже не идёт. Вместо этого Чжунэ просто сидит на балконе около получаса, курит и сдавленно всхлипывает в собственный кулак, потому что эмоций и сожаления с каждым днём становится всё больше, а места в грудной клетке для всего этого уже не хватает. С каждым выдохом сизого дыма становится чуточку проще свыкаться с мыслью о том, что он всё проебал по собственной глупости, а не по вине кого-то извне. Комната Донхёка совсем рядом, поэтому его приглушенный смех и громкие возмущённые высказывания Чживона слышны вполне отчётливо. Грудную клетку Ку сводит спазмом так сильно, что дышать становится невозможно, ровно как и двигаться. Но он терпит. Терпит и жмурится, лишь крепче сжимая и без того убитый фильтр меж пальцев. Кажется, старается силой мысли вернуть слезу обратно в глаз, чтобы не дай бог не. Он же сильный, он же Ку Чжунэ. — С-сука.. — губы сами собой кривятся, когда через минут пятнадцать, за которые он успел более-менее успокоиться и дойти до нужной степени опьянения, шум машин разрезает приглушённый стон. Высокий такой, но летящий явно не в воздух, а в ладонь Чживона. Вслед за ним до слуха доносятся ещё несколько таких же, от которых у вокалиста вновь начинают дрожать руки, а собственное сердце, кажется, принимается отбивать какой-то нечеловеческий ритм. Ку захлопывает окно резко, со всей накопившейся злостью, а после, опрокинув в себя остатки горячительного, возвращается в комнату. Гасит свет, падает на кровать и жмурится, надеясь, что хоть здесь он не услышит эти чёртовы стоны чёртового Ким Донхёка. Но он слышит. Рука тянется к столу, на ощупь пытаясь откопать среди хлама телефон и наушники, чтобы их хозяин хоть как-то смог избавиться от навязчивых звуков за слишком тонкой стеной. — Господи, да где же.. — хриплый, вымученный голос режет тишину не хуже танцора из соседней комнаты, но вскоре сменяется ликующим выдохом — нашлась пропажа. Пальцы уже привычно снимают блокировку, открывают нужное приложение и включают первую попавшуюся балладу. Чжунэ расслабляется, прикрывает глаза и устраивается поудобнее, намереваясь наконец-то заснуть и хоть на несколько часов отдохнуть от дикой тоски. — А-ах.. — чужой голос заставляет открыть глаза и подскочить на кровати, уставившись в темноту. Наконец-то Ку понимает, что танцор не за стеной, не в объятиях Чживона. Танцор у него в голове.