Выбор.

Я сидел на скамейке, держа в руке облезлую сломанную ветку и ожесточенно водя ее по рыхлой земле. Старик говорил тихим, спокойным голосом и тем ужаснее было слышать то, что он говорил. — Он умрет через три дня, в шесть часов вечера. Через три дня, то есть в понедельник. В этот день у него будет четыре пары в институте, после чего он поедет в гости к Виктору. Он уйдет от него в пятом часу. Без десяти шесть он сядет в «маршрутку», которая повезет его домой. Ровно в шесть часов автобус столкнется с грузовой машиной и перевернется. Погибнут два человека. Он в том числе… У меня дернулась рука, и ветка хрустнула. Я посмотрел на него: обычный старик, лет 60, старомодно одетый с жесткими морщинами у рта — он не производил впечатления сумасшедшего. Он подсел ко мне час назад, и он все про меня и про Юрк знал. Но как можно верить такому? Это был абсурд, ерунда, но что-то в его полуприкрытых глазах и невозмутимых движениях говорило мне, что он не лжет.  — Кто вы такой? — в горле был комок, мне было трудно говорить. — Это не важно, — он качнул головой. — Но ни к Богу, ни к Дьяволу я не имею никакого отношения, сразу вам говорю. Я все сжимал в руках ветку, я не мог успокоиться.  — Допустим, вы говорите правду, — я сглотнул и вспомнил, как старик сказал, что я подарил Юрию в годовщину нашего знакомства. Об этом не знал никто, кроме нас с Юркой! — В понедельник Юра будет дома, — решил я. — Я приеду к нему, и мы целый день будем сидеть дома.  — Этого нельзя будет избежать, даже если вы скажете ему и даже если он не будет никуда выходить, — старик взглянул на меня. — Но его не будет в автобусе! — вскричал я. Старик пожал плечами: — Тогда он умрет по-другому ровно в шесть часов. Разве дома так уж безопасно? Юрий вроде на десятом этаже живет, не так ли? Высоко!.. Мне захотелось ударить его в лицо. В его желтое, сухое, старческое лицо. Откуда он взялся? И почему Юра? Он же никогда никому не сделал ничего плохого, мой любимый, единственный Юрка! Я сжал зубы и закрыл глаза. — Это не справедливо! — я быстро повернулся к нему. — Но вы ведь не просто так это сказали! Чего вы хотите? Он поправил старенькую поношенную шляпу на голове, смахнул с плаща пылинки, сложил руки перед собой и сказал: — Я не говорил бы вам всего этого, если бы не существовало определенной возможности избежать данного исхода. Вы ведь, конечно, не хотите, чтобы ваш любимый Юрий погиб? — он посмотрел на меня. — Да, глупый вопрос. — Так вот, всякое событие, и смерть в том числе, безусловно, предопределено и не в силах человека это исправить. Люди умирают тогда, когда им суждено умереть, и меня всегда коробило выражение «неожиданная», «внезапная» смерть. Человеку можно облегчить страдания, но нельзя отсрочить день и время его смерти. Это исключено. Но, как говорится, нет правил без исключений. Я внимательно его слушал. Он говорил не по возрасту четко и быстро.  — Я могу вам дать шанс. Ваш Юрий будет здоров, счастлив, он проживет долгую жизнь. Он не умрет в понедельник. Это зависит от вас. Я схватил его за руку:  — Что я должен сделать? Он откинулся, потер костяшки пальцев и ответил: — Цена очень высока. — Юра для меня бесценен, — сказал я ему, глядя в глаза. — Что нужно сделать? Он усмехнулся, покачав головой. Потом сказал мне, указывая рукой:  — Посмотрите вокруг. Правда, красиво? Я невольно осмотрелся. Мы сидели в парке, мимо нас извивалась кружевная от листьев аллея, было еще светло. Место действительно было красивым. Деревья, самые разные, от клена до осины, вздымались по обе стороны аллеи, шурша прозрачной листвой. Пятнистая от теней земля грела воздух, а в небе разгонялись облака. Где-то вдалеке заливисто пели птицы, раздавались гулкие стуки. Густая крона деревьев радовала глаз. — Да, красиво, — сказал я. Старик удовлетворительно хмыкнул. — Я знаю, вы очень цените красоту. А на балет вы с Юрием ходите каждый месяц. Он знал и это. Я опять спросил его:  — Так что я должен сделать? — Вы очень любите Юрия? Я не ответил, я ждал. Он, не дождавшись ответа, продолжил:  — Кажется, кто-то из великих сказал: «Жить — значит чувствовать»… Ну, да ладно. Как вы понимаете, запланированную смерть просто так отменить невозможно. Человек должен умереть, срок подошел, и вдруг нарушается естественный ход событий. Это неправильно, — такая ситуация должна быть оплачена соответствующим образом. Человек не умер, его чувства живы, он дышит, говорит, видит, слышит и т. д. Вы поняли, к чему я клоню?  — Не совсем. — Хорошо, — сказал он, помедлив. Слушайте меня внимательно.  — Я слушаю.  — Юрий останется жив, но взамен вы, лично вы, должны отдать несколько вещей, а точнее три, которыми обладает каждый человек и которые являются его естественными функциями. Я сидел неподвижно, он сказал внятно и громко: — Вы отдаете слух, зрение, голос и Юрий будет жив. Вот и все. — Это и есть ваше условие? — Да. Иного пути нет.  — И как это произойдет? Он похлопал меня по колену:  — Не бойтесь, вы ничего не почувствуете. Если вы согласны, то уже завтра утром вы проснетесь без слуха, зрения и голоса. Никаких операций по выкалыванию глаз не будет. Все очень просто. Он взглянул на меня: — Но вы не обязаны соглашаться. Это ваше право, ваш выбор. Я глухо сказал: — Я не буду ни видеть, ни слышать, ни говорить. И что мне остается делать? — Вы будете жить. Как и Юрий. Хотя… — он побарабанил пальцами по дереву скамейки. — Он очень вас любит? Я промолчал. Я был уверен в его любви, но кто захочет любить «живой труп»? Я снова посмотрел вокруг, теперь уже другим взглядом. Боже, почему все так красиво?! Я закрыл глаза и попытался представить себе состояние слепоглухонемоты. Это же ужасно! — Еще раз говорю — это единственный выход, — сказал старик. — А иначе… — Иначе он умрет, — закончил я в бессилии перед неотвратимым. — Да, в понедельник, в шесть часов, — подытожил старик. Он взял меня за руку, заметя мое состояние: — Должен вам сказать, что вы не первый, кто столкнулся с таким выбором. И знаете, — он задумчиво похлопал меня по руке, — еще никто не захотел жертвовать собой. Я сидел, и тяжелая больная тоска душила меня. Я закрыл глаза, потом открыл их снова, начал говорить не своим, сдавленным, чужим голосом:  — Вы знаете, это очень высокая цена для меня. И слишком большая жертва. Я очень люблю Юру, но не могу… Это так сложно. Я не знаю… Я старался не глядеть на него, но я почувствовал, что он встал. Расправляя складки на своем плаще, он спросил:  — Это ваше последнее слово?  — Да, — тихо ответил я. — Ну что ж, это ваш выбор. Приятно было с вами пообщаться, — он посмотрел на часы. — Мне нужно еще кое с кем встретиться. Так что всего доброго. — До свидания, — еле слышно сказал я. Он повернулся и медленно пошел, постепенно удаляясь от меня все дальше и дальше, пока не скрылся за поворотом. Я продолжал сидеть в оцепенении, мне было трудно дышать. Я сжал голову руками, хотелось плакать. Но не получалось. Все произошло так, как он и сказал. Юра погиб в шесть часов вечера, в понедельник, попав в автокатастрофу. Все эти три дня, с пятницы по понедельник, я старался с ним не общаться, избегая его. Как ни странно, он и не стремился к этому, что на него не было похоже. Лишь в субботу состоялся между нами короткий телефонный разговор, в котором мы договорились встретиться во вторник. Мне было тяжело с ним разговаривать, а когда он сказал, что в понедельник поедет в гости к Виктору, мое сердце сжалось. Он говорил тоже не очень охотно, сказав, что немного приболел. Прощаясь, он сказал, что любит меня, и только потом положил трубку. В понедельник вечером, когда я уже знал о случившемся, в своем почтовом ящике я обнаружил письмо от Юрия. Оно пришло недавно: это было видно по свежим чернилам и недоклеенному уголку конверта. Я читал письмо, мои руки дрожали. Дочитав его до конца, я долго, минуту, неподвижно стоял, а потом начал сдавленно тяжело рыдать, втянув голову в плечи. Миленький, любименький, — писал он. — Я не знаю, когда ты получишь это письмо. Но наверняка тогда, когда меня уже не будет на свете. О, как тяжело осознавать это! Но я спокоен уже тем, что ты жив. Ты, наверное, ничего не понимаешь, но как мне трудно писать. Я плачу… Я люблю, люблю тебя! Почему так должно произойти и почему с нами?.. Он подошел ко мне в четверг, вечером, когда я возвращался из института. О, Боже, Бека, он все про нас знал! Какой-то старик в мятой шляпе, но он знал, что ты мне подарил в годовщину нашего знакомства — это же не знает никто! Он рассказал о нас все: и как мы познакомились, и какой наш любимый фильм, и как мы отдыхали прошлым летом. Он знал все! И он сказал, что ты умрешь! Да, ты должен был умереть в субботу. В одиннадцать часов, утром, тебя бы сбила машина. Так он говорил — о, как я тогда извелся, я ему не верил! Но он знал все. Он сказал, что твоей смерти можно будет избежать — для этого я должен был отдать свою жизнь… Бека, извини меня, но я так долго думал, рыдал. Я согласился. Он сказал, что я умру в понедельник, но не сказал, во сколько… Мне так страшно! Сегодня воскресенье — завтра я умру. Но зато ты жив, ты будешь жить; вчера я не выдержал, позвонил тебе — какое это счастье слышать тебя, знать, что ты есть! Ты должен жить, я так люблю тебя! Но почему так быстро летит время? Уже вечер! Я больше не увижу тебя. Никогда. Почему мы? Мы столько еще не сделали. А я так хотел! У меня дрожит рука… Отабек, мне трудно писать. Не забывай меня. Я буду всегда любить тебя!..