***
Стэну кажется, что его пытаются задобрить подарками, потому что вокруг его палатки слишком много картин, о чем шепчутся в лагере. Шепотки кунари не волнуют, а вот происходящее — да. — Кадан, — требовательно говорит мужчина, пока Кусланд, не обращая на него внимание, пытается расчесаться. — Господи, Стэн, ты напугал меня, — девушка в воде резко оборачивается и смотрит сквозь мокрые волосы, — на лагерь напали? Что где горит? Нужно убить кого-то? — Не скрывая улыбки, выдает она. — Картины, — возвышаясь над ней, продолжает грозно говорить он. — А что с ними не так? Поискать другого автора или у тебя какие-то особые условия для них? Ну, знаешь, только с женщинами или только с мужчинами, — от каждого взмаха ее руки разлетаются брызги, но Кусланд продолжает говорить с серьезным лицом, — а может... — Кадан. — Это все таки оскорбление? Я не знаю кунарийский, и ты это знаешь, — он закатывает глаза, —Вау! Сделай так ещё раз, ну давай, своими глазами! Не знала, что ты так умеешь! — Почему ты мне даришь их? Это какой-то особый способ людей показывать своё расположение? — Только что поняла, что мне неловко разговаривать с тобой так, — она подплывает к берегу и застывает. Стэн не отрывает от неё взгляда и ждёт ответа на свой вопрос. Девушка раздраженно вздыхает, — отвернись, я хочу вылезти. Кунари послушно отворачивается и, услышав треск ткани, только тихо хмыкает. — Да, ты прав, это означает особое отношение, но подарки я делаю всем в лагере, почему тебя они так смущают? — делает она акцент на последнем слове. — В Кун нет необходимости в подарках, мы не меняем от этого отношения к лидеру, всё решают поступки. — Но если это помогает мне? — Кусланд собирает волосы в хвост и поправляет влажную льняную рубаху. Стэн смотрит на неё пару минут, которые она стойко выдерживает, не отводя взгляд, и уходит. Гордая.***
— Стэн! — Кусланд подбегает к нему злая и раздраженная. — Почему ты не сказал мне? — Не сказал что, Кадан? — Кунари смешно с этой крошечной женщины, которая умудряется убивать врагов мечом так быстро, что в пору бы испугаться, если бы она так смешно не била его своим маленьким кулачком. — Вот именно это! Как долго ты собирался называть меня так и не говорить значения? — из ее причёски выбилась прядь, из-за чего она похожа на ребёнка, которому отказали в просьбе дать ещё одно печенье. Она резко успокаивается и спрашивает с преувеличенно нейтральной интонацией, — ты собирался мне сказать? — Нет, — у Кусланд резко становится больной взгляд, она отступает от него на пару шагов и улыбается. — Завтра выдвигаемся в Денерим. Импульсивная.***
Стэн был уверен, что она не возьмёт его на битву с Архидемоном. И поэтому, когда она назначает его командующим и оставляет стеречь ворота, он подходит к ней и, склонившись к ее лицу, говорит: — Когда битва закончится, я был бы рад отправиться вместе с тобой на Сегерон, Кадан, — и отходит к войскам отдавать приказы. Он чувствует спиной, как Кусланд улыбается. И, наверное, поэтому не замечает отсутствия ведьмы из Диких Земель.***
В следущий раз они встречаются на похоронах. Звучат стандартные людские заунывные голоса. Стэн знает, что пройдёт меньше пяти лет, как о ней забудут, как она станет эфемерным героем песен, без лица и забот. Стэн не хотел помнить ее такой. Он хотел запомнить каждый изгиб её лица, смешные серые кудряшки, громкий смех и горы подарков для друзей. Вечером, сидя за столом в комнате, которую ему выдал король Ферелдена, Кунари отправляет последнее письмо, запечатанное красным сургучом. Больше его здесь ничего не держит. За окном люди, эльфы и гномы отмечают в тавернах победу над Архидемоном, чевствуя память павших. Он опустошенный.