Тягучая и плотная всеоблепляющая и всепоглощающая волна жара вновь накатила и накрыла, укутала и опутала с головой, спеленав по рукам и ногам, затолкнув вдох в горло тугим кляпом. Воздух плавился, растекались и дрожали стены и крыши города, плавились в неясное марево сады и дальние горы, даже море, даже море казалось туманным курящимся миражом, в котором висели над призрачным колдовским зеркалом неясными колеблющимися фантомами шебеки и фелуки.
Реальными казались лишь берберы в белых и длинных свободных одеждах. Обведенные белоснежными тюрбанами и платками темные тонкие лица с резкими чертами, пронзительно черными бровями, глазами, усами и бородками. Ослепительно вспыхивающие в скупых улыбках жемчужины зубов. Зубы и глаза сверкали даже ярче камней в перстнях на тонких сильных пальцах породистых рук.
Да... Берберам в их одеяниях было хорошо. И привычно. А вот юный сын большого друга-чужестранца готов был кожу с себя содрать, не то что насквозь промокшую от пота шелковую рубаху, штаны и сапоги. Особенно сапоги. Даром что тончайшего сафьяна, практически перчатки. Даром что без них, без их толстой подошвы раскаленный зноем песок сожжет стопы, как забытое на углях мясо.
Внизу плавилась и прожаривалась желтая сковорода арены. У сына друга-чужестранца, тоже друга-чужестранца было почетное место. В тени полосатого навеса, на обдуваемом ветром возвышении над ареной, над людьми, над долиной и городом. И ветер приносил волны липкой, пыльной душной жары. Хотя... Надо было признать, запахов города в нем не было. Юный друг-чужестранец, поднимаясь от порта к верхним садам, проехал через город, проехал утром, еще задолго до полудня, и только недюжинным усилием воли удержал рассудок и сознание при себе.
Юноша взял с изящного подноса выточенный из толстого рога узкий кубок, долго сохраняющий прохладу напитка, и смочил губы в густой кисло-сладкой, чуть горьковатой влаге. Фруктовая мякоть, горный лед и горная же вода. Вина здесь не признавали. Достаточно смочить губы, язык и небо. Слегка. Чуть-чуть. По такой жаре чем больше пьешь, тем сильнее хочется. А вино и вовсе верный путь к потере разума и достоинства.
Из открывшегося в стене проема на арену практически скинули терракотового зверя. Если б не красно-охристый цвет, размер пасти и клыков и черная грива, его можно было б назвать львом. Но клыки его торчали из пасти, точно у легендарного саблезуба. Но тех зверей ученые-академики называли тиграми, а не львами...
Саблезубый лигр встряхнулся, потянулся и глухо зарычал.
Почетному гостю арена была видна полностью. Во всей красе.
Берберы азартно делали ставки на время, за которое зверь поймает жертву. Юный друг-чужестранец снял кольцо и поддержал уважаемого друга своего отца, поставившего на зверя, что догонит и убьет жертву, раньше, чем та обежит хотя бы один круг по арене. Распорядитель, он же какой-то там священный жрец, обещал зрелищную игру. Юный друг-чужестранец слушал его, смотрел на саблезубого лигра и... не верил. Зверь был хорош. Молод, силен и зол. И голоден. И плевать хотел на жару. Он поймает добычу одним прыжком.
Жертву вытолкнули из открывшегося прохода на стене дальней от зверя и лучше всего обозреваемой с почетного места. Жертва была более чем юна, нага, тоща и ослеплено прятала рукой глаза от безжалостного солнца.
Лигр заметил ее первый. Но жертва невероятным рывком ушла из-под опускающихся лап прыгнувшего зверя и выкатилась на середину арены, где, встав на четвереньки, выгнула спину и зарычала. Еще один зверь. Мелкий, голодный, беззащитный и очень-очень-очень злой!
Саблезуб удивился и отступил на полшага. Хищник на мгновение растерялся.
Уважаемым зрителям вышколенные слуги подали фрукты.
Юный гость, в досаде на проигрыш - жертва не убегала, и лигр ее не догонял, - очистив охлажденный апельсин, посмотрел на маленький изящный ножик в своей руке. Тонкое лезвие с палец длиной, изящная тонкой работы рукоять из полированного полосатого сердолика.
- Так игра будет честней! - ножик для фруктов полетел на арену. Хозяева-берберы вежливо улыбнулись. Друг-чужестранец был наследником очень влиятельного человека, отнюдь не случайно ставшего им другом-чужеземцем.
Нож упал на песок арены в паре локтей от жертвы. И локтях в пяти перед лигром.
Два тела прыгнули одновременно. Зверь. И жертва.
Зверь задел жертву когтями. Жертва завладела ножом.
Следующий прыжок зверя оказался удачней - он подмял жертву, но и та уже не была столь беззуба.
Шкура тигра или льва гораздо толше кожи человека. Юный кабальеро знал, какое усилие потребно, чтоб нанести серьезную рану себе подобному. Случалось ему охотиться и на кабанов, волков и медведей. Ранить зверя ножичком для чистки апельсинов? - немыслимо!
Рука, голова и половина туловища жертвы исчезли в пасти лигра. Но внезапно саблезуб отрыгнул человека и кровь. Отскочил, мотая головой и чихая кровью, и тут же бросился на жертву вновь.
Они слились в пульсирующий, катающийся по песку, брызжущий кровью ком и разобрать, где чье тело стало невозможно. Арену знойной крышкой накрывало нервное гудение завороженной толпы. Звери внизу дрались молча. Внизу дрались звери.
Внезапно ком распался. Большой и бесформенный вздрогнул несколько раз и затих. Маленькая изломанная кукла медленно собиралась в подобие человеческого тела. Поднялась на две ноги и подняла лицо к безжалостному солнцу и нервно переглотнувшей толпе, окаймляющей арену. Пестрое море отхлынуло от краев адской сковороды.
Юный кабальеро, гость и друг-чужеземец видел двуногого истерзанного звереныша, сжимающего игрушечный ножичек для апельсинов. Крохотный несерьезный клык. Но душную жару мгновенно сменил леденящий холод. И лишь фамильная честь, родившаяся за века до его отца, не позволила и ему отпрянуть от перил почетного места, заставила обуздать животный ужас, внезапно сжавший мошонку.
- Что будет дальше? - чуть усмехнувшись, вежливо поинтересовался он у не менее тщательно и гордо скрывающих эмоции хозяев.
- Свобода. - Друг отца тоже усмехнулся, делая кубком знак ожившей и взорвавшейся воплями толпе, или страже, вытесняющей пеструю массу с трибун. - Вывезут в пустыню и отпустят.
- Интересная вышла игра. Тебе повезло. - И второй друг отца сверкнул жемчугом обведенного черной бородкой рта. - Если в том помете, - кивок на арену, - есть другие щенки, их возьмут на воспитание в стражу.
Вывезут в пустыню и выкинут. Тело. Такая вот свобода. Такая же, как игра. Всего лишь игра.
***
Теплый родной ветер колышет легкие занавеси окна. Горько-соленый свежий запах моря, цветущей пижмы и полыни. Это запах ветра. Сладко-пряный теплый запах цветов, вина и хлеба - ласковый уютный запах дома. Нежный запах чистых прохладных простыней. Ночь. Дышит нежно и тихо уютная ночь. Внизу, между родовым замком и морем мирно спит родной город. Тихо. Сонно. Мирно и спокойно. Звуки и запахи. Ощущения. Мир в ощущениях. На грани яви. Причин просыпаться нет. Причин открывать глаза тоже.
Но что-то ведь его почти разбудило? Что-то... Что-то заставляет не верить покою звуков, запахов и ощущений. Что-то... Что-то требует стряхнут дремотную одурь и... Что?
Сонная расслабленность не пожелала покидать мышц. Это напугало и заставило резко открыть глаза. Резко не получалось. Медленно, словно чужие и склеенные размыкались ресницы, веки... Медленно и спокойно билось сердце, хотя паникующий мозг уже вопил, требуя пустить его в галоп, резко вытолкнуть воздух криком. Тело не слушалось.
Губ коснулось что-то сухое и теплое. Пальцы? Губы? Выбритая щека ощутила чужое дыхание. Легкое. Свежее. Молодое здоровое тело. Чужие губы, касающиеся его губ.
Глаза наконец раскрылись. Темнота ночи скрывала многое. Но не все. Не чужие внимательные желто-серые зрачки прямо над ним.
Тело не слушалось. Тело спало. Мирно и безмятежно и желало спать дальше. Может быть... Только... Дальше спать не одно. Шанс? Почему нет?
- Я возвращаю долг, - шелестящий, почти беззвучный, шепот. Что-то легло на подушку рядом со щекой. Что-то маленькое и металлическое.
Уцепиться за еще одно ощущение, пробуждая спящее тело. Надо заставить руку схватить...
Ночной гость. Гостья. Вот-вот уйдет. Надо проснуться. Надо...
Рука все же рванулась к добыче и поймала край чужой рубахи. Тело с грохотом упало на пол. Опрокинулся столик. Зазвенели, скатываясь с ковра, кувшин и кубок.
Гостья метнулась к окну.
- Живьем!!! - голос не слушается. Горло издает нечленораздельные звуки. Но его поймут! Его должны понять! Иначе он сам казнит проспавших убийцу стражей.
Он знал, что лежит на подушке. Знал, уже падая на пол с постели.
Нож для апельсинов, со скользкой ручкой из сердолика.
***
Он приручал свою убийцу, как хищника редкой породы. Он учил ее играть в шахматы и карты. Читал при ней письма врагов и друзей. Доносы на врагов и друзей. Он учил ее драться так, как умел он сам. Она учила его драться так, умела только она. Учила теряться в тенях. Раскрывала тайны запахов, трав и ядов, о которых знала больше чем он.
Они сплетали тела в борьбе и никогда в любви.
Она не была красива. Зато весьма экзотична. Таких шрамов не было и не могло быть ни у одной из известных ему женщин.
Он никогда бы не стал делать из нее жену. Но мог бы сделать любовницу. Из нее уже не нужно было делать ручную убийцу. Она могла бы стать метрессой-вдохновительницей, хозяйкой салона, приюта для поэтов, философов, музыкантов. Для этого она была достаточно умна и подходяще экзотична. И он мог бы стать одним из допущенных к телу...
Он предпочел создать из убийцы полководца.
Он предпочел женщине Игру.
