page

      Хруст.       Сломан указательный палец, и боль пульсирует, ноет, режет, отдаваясь звоном в ушах — настолько смешано и непонятно. Ясно лишь одно: больно, чертовски больно, хоть и привычно. Изуку стискивает губы в тонкую полоску. В надежде заглушить боль она кусает нижнюю до крови, и её вкус оседает на языке медным отпечатком своей никчёмности. Главное — не кричать. Не кричать. Не кричать.       Не кричать!       Изуку с ненавистью в глазах смотрит на него. Эти шрамы по всему лицу не пугают нисколько. Эта хищная улыбка не заставляет судорожно дышать от ужаса. Этот кровожадный взгляд не вызывает эхом в голове протяжные стуки собственного сердца.       Они въедаются в разум, будоражат кровь и дают понять, что сломанный палец — это лишь начало. Разогрев. Наваждение.       Игра ещё не началась.       — Мазохистка, да? Сломанные пальцы настолько привычны, что уже не чувствуешь боли?       Даби усмехается.       Даже он не знает, когда начнётся игра, которую он с таким нетерпением ожидает. Пока остаётся лишь продолжать готовиться к её началу. Медленно, растягивая удовольствие и мучительное ожидание.       А боль у сломанного пальца стала не только ещё больше пульсировать и резать тупым стеклом, но и жечь, беспощадно и жадно. Изуку сильнее кусает губы, нервно глотает кровь, неприятным комком в горле сдерживая крик, но не сдерживая слез, которые сжигает синий огонь, неторопливо проходясь по щекам.       — Нам все известно про твою причуду, Изу-чан. Извини, — она облизывается, рассматривая свой нож в руке, — но нам сказано заставить тебя отдать эту силу нам, — с наигранной обидой Химико вытягивает губы.       Тога проводит лезвие по открытой женской шее, оставляя долгожданный тонкий след. Порез быстро краснеет, набухает и едва ощутимо щиплет, а алые капли выступают на бледной коже. Изуку закрывает глаза и медленно считает до десяти.       Один… два… три…       И пусть ей не страшно, но чертовски больно. А этот коктейль боли ужасно сводит с ума.       Четыре… пять… шесть…       За чёрной полосой всегда следует белая.       Изуку в это верит, а потому ей не страшно. Скоро все закончится. Обязательно. Белая полоса придёт незаметно, а время мучений рассыпается песком меж пальцами.       Очередной хруст. Второй, третий… Волна безумной боли проходится по телу, пытаясь вырваться криком. Все пальцы на левой руке сломаны и горят в синем огне. Изуку жмурится и поджимает солёные от слез губы: сдерживать в себе вырывающиеся эмоции с каждым разом становится невозможно.       — Изу-чан, пожалуйста, отдай нам свою причуду.       Мидории так хочется закрыть уши, чтобы не слышать этот весёлый голос Химико Тоги, но руки подвешены в стороны. Переводя дух сквозь судорожно стиснутые зубы, она тихо произносит:       — Нет.       ...И раздаётся женский пронзительный крик.       Безжалостно и резко сломана рука. Боль пульсирует, и кажется, распространяется по всему телу, бьёт в ребра, будто ломает их вдребезги, режет горло тупым ножом, заставляя задыхаться и лихорадочно глотать воздух по чуть-чуть каждую секунду.       Семь… восемь… девять…       Сквозь тихие стоны Изуку шёпотом молит о спасении. Она просит о свободе, о лучике солнца среди этой кромешной тьмы. Где та самая, так нужная светлая полоса, что окрасит тёмную в белую?       Она не знает, как Альянс узнал о её силе, подаренной любимым героем. Она совершенно не помнит, как очутилась здесь, как эти чёртовы злодеи схватили её. Сейчас в голове — пустота. На сердце ни страха. А тело ломается от боли.       Десять.       Изуку ничего не слышит вокруг себя — один лишь звон, какой-то противный ультразвук, который невыносимо давит в виски. Она видит оранжево-красный огонь, что окутывает помещение, но совершенно не обжигает её. Тёплый. Его так хочется коснуться: не синий и не холодный, совершенно родной и успокаивающий. Она невольно улыбается — лишь на это и хватает сил.       Теперь игра началась.

***

      Мидория открывает глаза, издаёт тихий стон, и недавнее событие в мгновение всплывает тёмно-синей картиной. Краем глаза она замечает рядом сидящего Шото и с облегчением вздыхает: все наконец-то закончилось, обошлось лишь сломанными пятью пальцами и рукой. Но для неё это не столь важно.       — Как ты? — хрипло спрашивает Изуку, видя, что голова и рука друга перевязаны.       Там, в заточении, Изуку потеряла счет времени. Сколько пробыла, сколько времени прошло, сколько приходилось ей терпеть все эти жестокие пытки Изуку не знает, но тогда казалось, что время и вовсе остановилось, исчезло, растворилось в этой густой тьме помещения, в котором её держали целую вечность.       И теперь видеть, как лучи солнца пробираются в палату сквозь окно, жмурить глаза не от боли, а от света — уже даже как-то непривычно. Но приятно. Изуку чувствует свободу на кончиках пальцев, чувствует, что сейчас время — на её стороне.       — Этот вопрос должен был задать я.       Изуку смеётся. В такие моменты ровный спокойный голос Тодороки не перестаёт поражать и смущать. Но как же она чертовски рада слышать его, словно окунаешься в тёплое одеяло, чувствуя себя защищенной, как за твердой каменной стенной. Слышать родной знакомый голос — самое прекрасное, что может быть после всего того, что она вытерпела.       — Всё хорошо. Но меня удивило: давно тебя на эмоциях не видела.       — Те твои слова, сказанные на фестивале, вдохновили меня. И в тот момент дали мне сил.       Изуку внимательно слушает Шото, пристально глядя своими большими глазами в его и терпеливо ожидая продолжения. Она чувствует, что он ещё не договорил, мысленно подбирая нужные слова.       Хотя это так только кажется.       — Я, кажется, люблю тебя.       Мидория удивлённо смотрит на друга и ещё больше поражается. Она чувствует, как щеки заливаются алой краской и едва ощутимо горят. Девушка прикрывает глаза и легонько улыбается.       — Знаешь, Тодороки-кун, с таким лицом девушке в чувствах не признаются.       И хоть лицо выражает жуткое спокойствие, но в его глазах она видит боль, которую он, похоже, не в силах спрятать, как и безумное волнение, все это время пожирающее его внутри.       Мидория кладет руку на глаза, надеясь таким образом скрыть свои слезы. Не только Шото, все переживали за неё, и лишь благодаря друзьям она сейчас снова может видеть солнце и лица дорогих ей людей. Долгожданная белая полоса наступила, и Изуку надеется, что она продлится как можно дольше.       Вечно.