***
- Слушай, а ведь сегодня наш последний день в загородном имении, - сказал красивый темноволосый юноша своей младшей сестре. В этом году пришлось уехать в Олларию раньше обычного – Эстебану исполнилось шестнадцать, и пришло время учиться в Лаик. - Я знаю, - грустно ответила та. - Разве ты не хочешь вернуться в Олларию, Анни? Та пожала худенькими плечиками. - Не знаю. Матушка хочет. Она говорила, что тут ей слишком скучно. А в столице будет бал во дворце, а еще… Но Эстебан не дослушал сестру: - Давай обойдем все заветные места, где мы бывали летом. - Давай, - подхватила она. Дети спустились к пруду. Летом это был излюбленный уголок. В жаркие дни у пруда всегда было прохладно, а растущие поблизости вековые дубы давали густую тень. Сейчас он, казалось, тоже грустит об уходящем лете. На темной глади воды плавали желтые листья. – Как монетки, - задумчиво произнесла Анна. - Ну, монетки плавать не будут. Смотри. Эстебан достал из кармана суан и бросил его в воду. - На счастье. Чтобы сюда снова вернуться, - прошептал он сестре, но глядел не на нее, а в темное зеркало воды.***
Старый запущенный сад. Он стар, как и стар владелец имения. Хотя бывший комендант столицы не достиг и пятидесятилетия, он кажется сам себе древним стариком. Выходя в сад, он ежится от утренней прохлады. Еще восемь часов – по давней привычке Людвиг Килеан-ур-Ломбах встает рано. Все в саду такое же старое, как и его хозяин. Полуразрушившаяся беседка, запущенный прудик в углу сада. Высокая яблоня, на которой уже давно нет спелых плодов. Когда-то они были… Много чего было когда-то. Тихо шелестят листья, будто рассказывают графу о прошлых днях. Карты, красавицы Олларии, высокий пост коменданта… Все прошло, прошло… Поплотнее запахнув камзол, граф идет к дому. И встречает компаньона. Иорам Сэц - Энтраг припадает на правую ногу – рана давно зажила, но на ненастье ноет. А душа… впрочем, все в прошлом. И хозяин поместья, и его друг живут тут круглый год. Путь в столицу им закрыт. После той злополучной дуэли, когда Людвигу Килеану Рокэ Алва нанес не сильную, но унизительную рану, а Иораму прострелил ногу, их выгнали из Олларии. Тем более, когда всплыло то, что Иорам является сыном мэтра Капотты, ему словно в насмешку оставили титул, прибавив унизительную приставку Сэц. Графа Килеана же обвинили в бездействии во время Октавианских праздников, и после того, как сместили с поста коменданта, выкинули, будто ненужную вещь. Но судьба более не испытывала их на прочность. Все перепитии, обрушившиеся на Талиг, обошли стороной старое поместье в средней Придде. И даже эпидемия охватившая большую часть страны, не добралась до этих краев. А потом Рокэ Алва стал регентом при малолетнем короле Карле. Страна потихоньку залечивала раны. А этим двоим нет никакого дела. Оллария, ставшая на время Раканой, вернула себе былое имя и былое величие. Но там их по-прежнему никто не ждет. Жермон в Торке, Ги в фамильном склепе, Катари – в монастыре. Иорам прихрамывая, спустился с крыльца. - Доброе утро – он улыбался Людвигу чуть печально, робко, но искренне. - Мне снился бал. Множество свечей, танцы…. И анфилада нарядных комнат, через которые я шел, зная, что впереди будет зал, где я встречу всех… Тех, кто уже там. И Сэц-Энтраг показал на небо, где в просвете между хмурыми осенними тучами мелькнул солнечный одинокий лучик. - А что снилось вам? - Не помню, - ответил Людвиг, не глядя в глаза Иораму. Не хотел его волновать. А снился ему осенний сад. Почти такой же, как тот, в котором они гуляли. И там, по желтой опавшей листве шел темноволосый юноша, который так недолго служил у него оруженосцем. Эстебан Сабве, кажется…. У графа была плохая память на имена. Зато хорошая -на лица. И лицо мальчишки он запомнил до мельчайших подробностей. Эстебан улыбался и насыпал в ладони бывшего эра пригоршню желтых листьев. Будто монеток, которые так щедро раздает осень. - На счастье.