Крамола

       Ветер слегка колыхнул лёгкие кисейные занавеси в палате. Дверь почти бесшумно закрылась, и ткани вновь замерли. Под мягкими сапогами еле слышно скрипнули доски. Служка — мужчина лет сорока с растрепанными русыми волосами и клочковатой бородой — остановился, осмотрелся по сторонам.        Хозяин терема лежал на устланной подушками скамье спиной к двери. Грудь мерно вздымалась и опускалась, дыхание было ровным. Спал!        Служка снял сапоги, чтобы не издавать лишних звуков, поставил их у двери и на цыпочках двинулся к массивному столу тёмного дерева. На нём лежали драгоценные каменья, кольца, ожерелья. Но всё это не привлекало лазутчика, хотя его взгляд задержался на барских украшениях на несколько мгновений. Оторвав глаза от этой прелести, мужчина начал рассматривать бумаги, которых было не так уж и много.       На столе того, что необходимо было найти, не оказалось. Служка тихо выругался и принялся осматривать ящички. Они, как и сам стол, был просто загляденье: на одном изображены чудо-птицы, на другом — невиданные звери, на третьем — древа из заморских садов. Любит же всякую красу барин, никак денег не жалеет. Только эта краса его и погубит.       Будто услышал это господин, перевернулся на другой бок. От страха лазутчик выпучил глаза, весь сжался и замер, но барин не проснулся, засопел дальше, даже улыбнулся во сне. Видно, снилось что-то хорошее.       — Спи себе в сладость, пока можешь, Фёдор Алексеич. Не будет больше времени днём почивать, да и ночью кошмары замучают, — одними губами, чуть слышно сказал служка.       Он продолжил поиски. Искал бумаги в ящичках, искал, да так ничего и не нашёл, но отчаиваться не стал. Встал на колени, начал осматривать и ощупывать дно стола, искать потайные полочки. Наконец нащупал выдающийся край, потянул на себя. Ох и зря это сделал! Полочка с грохотом упал на пол. Вот теперь точно проснётся барин, и не сносить лазутчику головы. Однако никакого движения не было. Неужели господин всё ещё спит? Стало интересно, любопытство побороло страх, и мужчина медленно поднялся. И тут душа его чуть тело не покинула!       Фёдор Алексеич лежал, подперев гладко выбритое лицо рукой, и смотрел прямиком в глаза служке. Лицо молодца имело привычно распущенное выражение, взгляд заставлял лазутчика стоять истуканом и молчать. Больше всего на свете тому сейчас хотелось провалиться сквозь землю, сделать всё возможное, чтобы никогда не давать этому пронизывающему насквозь взору властвовать над телом и душой. Служка опустил глаза, убрал руку за спину, судорожно пытаясь нащупать спрятанный за поясом нож.       Басманов усмехнулся.       — Чей ты холоп?       Мужчина замялся.       — Ваш, Фёдор свет-Алексеич.       Рука за спиной крепко сжала рукоять ножа.       — И как же тебя звать?       — Прокопом Степанычем величают.       — Зачем ты ко мне без ведома в палаты прокрался, Прокоп?       — Весть от царя-батюшки донести было велено. Так я пришёл к твоей милости, а ты почивать изволишь. Будить-то я не решился.       Фёдор Алексеич сдвинул густые и чёрные, как мех соболя, брови.       — Врёшь, пёс проклятый! Что искал, отвечай!       Служка молчал, не решаясь поднять. Другой возможности уйти не предвещалось. Прокоп бросился на колени и подполз к скамье, на которой лежал барин.       — Прости меня, окаянного, батюшка Фёдор Алексеич! Не я в том повинен. Заставили меня, аспиды поганые, на тебя управу сыскать: письма ли, послания. А если не найду, обещали всю семью на кол посадить, а меня «железом попотчевать»! Пожалей не меня, детушек моих малых да жену молодую, барин!       Басманов прищурил глаза, с той же усмешкой глядя на жалкого холопа.       — Сладко поёшь, Прокоп. Да только меня эти песенки уж давно не трогают. Я тебя первее моих недругов убью, но сначала дознаюсь, кто крамолу куёт. Будешь честно отвечать — не буду долго пытать и семью твою быстро прикончу, а коли молчать или врать вздумаешь — тут уж отдам жену и детей молодцам потешиться, а потом у тебя на глазах повешу. Нам не помеха, а только потеха.       Служка пришёл в ужас. В приливе страха за свою жизнь он вскочил и замахнулся ножом на опричника, да только не уследил за хитрым господином. Басманов увернулся от удара, достал спрятанную под подушками саблю и со всей силы рубанул по лазутчику. Железо весело свистнуло, и покатилась голова мужчины по дорогому ковру, орошая его алой кровью.       Фёдор Алексеич с досадой посмотрел на кровавое пятно. Жалко было ковра, нового, у купца восточного купленного, да делать нечего. Басманов подошёл к столу, задвинул потайную полочку, с ухмылкой покачал головой. Смышлёный был холоп этот Прокоп, царство ему Небесное, да только барин всё равно умнее.       Опричник бросил взгляд на мертвеца.       «Поставлю свечку за упокой его души да за здравие батюшки-государя, а уж потом разведаю, кто Ивана хочет со мной поссорить.»       Закутав тело и голову служки в испорченный ковёр, юноша вытащил свёрток во двор и бросил у крыльца. Такое в доме было не в первой: кому надо — догадается, унесёт. Время было ещё непозднее, впору съездить в слободу, пожаловаться царю на горькую судьбинушку.