***
Земля, поросшая мягкой травой, кажется теплой, вокруг шумит лес, а небо над головой чистое и солнечное. Но значительно темнее, чем было до того, как… Лэнс резко садится, заработав зубодробительное головокружение, но даже это не отвлекает его. Воспоминания врываются ураганом, смывая волной эмоций. Чертов Кит. Чертов Захват флага. Лэнс протяжно стонет, схватившись за голову, что начинает пульсировать от тупой боли. Снова этот Кит. Лэнс поднимает голову, выжидая, когда боль пройдет, и вглядывается в небо. Сейчас около пяти часов, если судить по положению солнца. Лэнс смотрит на этот сияющий шар не больше тарелки и, тяжело вздохнув, просит отца избавить его от этих бесцельных проблем. Ответа не получает и, совершенно не удивленный, кое-как поднимается с земли, кряхтя, когда тело полностью выпрямляется. Надеяться на то, что Пидж или Ханк будут его искать, не стоит — они наверняка подумали, что он снова где-то гуляет. Семья Лэнса была крайне религиозна. К сожалению, когда оказалось, что Лэнс — никто иной как сын древнегреческого бога, ему немедленно указали на дверь, потребовав как можно скорее покинуть священный дом нечеловеческому отродью. Но даже после этого детство общих молитв и регулярных походов в церковь не могло бесследно забыться. Лэнс помнил каждую молитву даже сейчас, имея в покровителях отца-бога, не забывал о других богах, тех, что он ни разу не видел. Тех, что были с ним на протяжении всего детства и остаются впредь. «Господи» — подумал Лэнс, закидывая на плечо лук, зажимая в руках шлем, поскольку голова в нем болит еще сильнее, и принимаясь прорываться сквозь кусты к Лагерю, — «Раз дал мне эту ношу, то дай и сил выдержать ее». Он прошел уже не одну битву, повидал не одно кровопролитное сражение в свои семнадцать и перед ними всегда, без исключения, где бы он ни был, молился. Людям всегда нужны боги, что-то, что, они будут верить, защищает их. Иначе в жестоком мире не получится выжить. Лэнс читал коротенькие молитвы перед сражением — одну, как учила мать, за прощение всех грехов и очищение души, другую — для отца, чтобы помог крепко держать лук и пускать стрелы точно в сердце врага. Господь вселял мир в его душу, но Аполлон учил его руки сражаться. У Лэнса были другие боги — не как у обычного человека. Но даже они не могли уберечь его от чумы по имени Кит Коганэ. Кит — сын Ареса, сын войны. Жестокость — его бабушка, победа — мать, кровь врагов — сестра. Перечислять так можно долго, но Лэнс никогда не позволяет себе углубиться в размышления. Эпитеты к Киту находятся с трудом, как бы через силу, но остановиться не могут. Кит тот, кто убивает и сражается. Лэнс же — исцеляет раны, несмотря на то, что сам славится лучшим лучником. Он играет всегда за мир. В это время Кит несется на поле боя ради крови. Из этого следует лишь один вывод — они совершенно разные, как огонь и лед, но, тем не менее, почему-то все время сталкиваются и вновь, и вновь начинают раздувать костер соперничества, кружа вокруг друг друга разъяренными хищниками. Кит слишком отличается от Лэнса — он слишком резкий и жестокий, слишком ершистый и упрямый, вообще все в нем для Лэнса «слишком», но, вероятно, именно из-за этого Лэнс все еще продолжает с ним контактировать и соперничать. Чтобы стало все ясно, наверное, стоит копнуть к истокам. Началось это, что-то, все, нечто, давно, пять лет назад, когда Лэнс ребенком, брошенным семьей, пришел в Лагерь. Вокруг было много незнакомых людей, детей, которые все время хотели с ним подружиться и пожалеть. Кутерьма вокруг новенького, да еще такого молодого, могла продолжаться еще несколько лет, быть может, до конца его жизни, если бы внезапно к нему не подошел другой мальчик, его ровесник, и не сказал другим людям оставить Лэнса в покое. Он позже узнал, что этого мальчика зовут Кит. Тогда Лэнс был слишком хорошо образован и стеснителен, чтобы попросить всех отстать от него, и был благодарен этому мальчику, который появился в его круге общения так же неожиданно, как и исчез. С самого первого дня и до сих пор это был Кит. Кит, который почему-то обратил на него внимание, хотя всегда, даже если его звали, находился как можно дальше от остальных людей, исключая лишь одного парня, ставшего ему наставником. Кит, который внезапно так хорошо понял его. Намного позже он узнал о его печальной истории. Давно, имея в виду действительно давно, на семью Кита напали циклопы и убили всех, кого смогли найти не только в доме, но и во всем небольшом городке. Маленькому Киту чудом удалось спастись, тогда его нашел Арес и отправил в Лагерь, где Кит жил уже больше десятка лет. Он был чистокровным одиночкой. Что-то глубоко внутри, совсем тихо и неуверенно говорило Лэнсу, что они не просто соперники. Что-то поздно вечером, когда Лэнс оставался совершенно один, казалось, в целом мире, шептало, что они могли даже стать друзьями. Лэнс много думал о Ките, несмотря на то, что они связывались лишь проживанием в одном месте и такими вот перепалками во время Захвата флага или же других соревнований. И, чего греха таить, Лэнс не только ненавидел его. Здесь было и восхищение, и некая признательность, ведь после того незначительного случая в детстве, совсем неуловимо, между ними появилась связь. Лэнс так нуждался в поддержке и, что поделать, слишком легко привязывался к людям. Как безнадежный романтик и в жизни, и в смерти, и в житейских делах, он называл это именно связью. Как иначе охарактеризовать то, что, где бы он ни был, чем бы ни занимался, он все время обнаруживал рядом Кита? Умышленно иль случайно, но они раз за разом встречались и, расходясь, Лэнс чувствовал, что обязательно встретятся вновь. Сосновая ветка больно хлещет по щеке, наверняка оставляя неплохую царапину, и Лэнс, рванув в последний раз, вываливается из кустов прямо на поляну Лагеря, перед столовой. Игра закончилась, похоже, недавно — жители Лагеря еще в доспехах разгуливают по поляне. Коран, в своем настоящем обличии кентавра, внимательно осматривал подопечных на наличие ран. Он повернул голову в сторону, и Лэнс инстинктивно посмотрел туда же. Он с Кораном увидел Кита почти одновременно. Довольная ухмылка на лице сына Ареса сразу дала ясно понять, в чью пользу завершилась игра. — Кит! — закричал Лэнс вместе с Кораном и так же одновременно двинулся к нему, в то время как кентавр добавил: — У тебя рана! Немедленно в лазарет! Лэнс добежал до Кита и схватил того за руку, тут же уволакивая упирающегося парня. — Я им займусь! — бросил сын Аполлона и продолжил тащить Кита к лазарету. Он чудом избежал удара в челюсть и глаз, что почти наверняка выбил бы их, и одним, отточенным годами их совместных препирательств, движением забросил парня в дом. Кит, по своему обыкновению, отпрыгнул к дальней стене, смачно ругаясь, пока Лэнс закрывал дверь. Развернулся и привычным жестом указал на койку у стены. Они не сказали друг другу ни слова, даже когда Кит сбросил свои тяжелые доспехи на пол и уселся на койку. Они молчали, даже когда Лэнс положил лук и шлем на полку, стянул свою амуницию, вымыл руки, так, что можно было бы ими дезинфецировать и другие предметы, и двинулся к шкафам за бинтами и травами. Они проделывали это уже не в первый раз — Кит получает ранение, Лэнс его заштопывает, и они вновь становятся соперниками. Они могли бы быть заклятыми врагами, их жизни могли бы состоять из беспощадного соперничества и холодной ненависти, если бы не эти мгновения. Это все меняло, поднимало на совершенно другой уровень, и иногда Лэнс действительно путался в понимании, кто они друг другу. Потому что даже сейчас они не были простыми пациент-доктор. Лэнс сел рядом с Китом, разложив рядом медикаменты. На Ките была только футболка, и он мог видеть сотни тоненьких и крупных шрамов, оплетающих его руки. Некоторые из них оставил сам Лэнс, но на этот раз, как он и обещал, это ранение останется только в их памяти. Лишь детская забава, странная шутка, которая не должна занять место на карте сражений и подвигов — теле Кита. Лэнс лечил его много раз и знал все шрамы на его теле. Он знал, что на плече у Кита есть длинный светлый шрам, полученный в его первом Поиске в двенадцать, в который тот, кстати, отправился без разрешения. Лэнс знал, что на животе, ближе к тазовым косточкам у парня красовался узор из длинных и коротеньких шрамов, появившихся в результате неудачного падения с дерева. С дерева его тогда скинул Лэнс. На левой руке от локтя до запястья вилась едва заметная полоска, оставленная циклопом, убившим родителей Кита. А прямо на груди, неровным пятном был след от, пожалуй, самой болезненной травмы. Это произошло в обычный тихий день, обитатели Лагеря собрались у озера, чтобы устроить гонки на каноэ. Никто и предвидеть не мог, что тогда из воды появятся духи. До сих пор все произошедшее в голове Лэнса было лишь мутным воспоминанием, но он точно помнил, что в тот момент один из духов повернулся к нему и кинул какой-то флакон, а может, и банку. Мало людей обладало нужной реакцией, чтобы успеть среагировать на это, но у Кита она была. У Кита, который внезапно оказался перед Лэнсом. Кита, в которого попал тот флакон. И это могло бы быть слишком слащаво и картинно — как герои закрывают собой людей, спасая, если бы в том флаконе не оказался яд. Вся ситуация могла бы показаться невероятно показушной, если бы в следующий момент Кит не упал на траву с дикими криками. Им было всего пятнадцать, и это был слишком юный возраст, чтобы познать настоящий страх смерти. В тот день, удерживая кричащего Кита на койке, стараясь исцелить рану, Лэнс молился так, как никогда прежде. Молился, чтобы единственный человек, как ему казалось, понимающий его, не оставил его. Он до сих пор чувствовал вину, ведь именно из-за него Кит получил тот ожог, и он даже однажды сказал об этом Киту, на что получил раздраженное «Это был мой выбор, я захотел это сделать и сделал, ты тут не при чем». По крайней мере, Лэнс исцелил ту рану, и каким-то чудом Кит остался жив. После этого, кажется, они оба потеряли страх смерти и начали с пренебрежением относиться к ранам. Не боясь, что не смогут остановиться, они раз за разом дрались друг с другом, наносили травмы и увечья, что были не простыми царапинами. С ними было что-то не так, ведь человек, пусть даже ребенок богов, пусть даже дитя войны, но они не должны были относиться к этому как к детской игре, в которой все не взаправду и не сможет принести им реального вреда. Но они именно так и делали. Сейчас, зашивая шипящему Киту руку — сам, что ли, стрелу вытащил? — Лэнс чувствовал некое удовлетворение. Потерявшие семьи, но обретшие новые в виде бессмертных богов с многовековой кровью на руках, запечатленной в истории, и обреченные с раннего детства сражаться за свои жизни, они определенно точно были неправильными и сломанными, может, даже больше чем остальные. И не было ничего удивительного в том, что это ненормальное, доставляющее столько боли и переживаний соперничество одновременно делало их жизни чуточку легче. Лэнс делает последний стежок, обрезает нитку, наконец, дает Киту амброзию и откладывает инструменты. Когда они здесь, они никогда не смотрят друг другу в глаза. — Я же говорил, что все исправлю, — напоминает Лэнс, сгребая банки с травами в кучу. Поднимается с койки и принимается расставлять материалы по шкафам, стуча ящиками. За спиной тишина, и он уже думает, что Кит ушел, но обернувшись, видит того все еще сидящим на месте. Сын Ареса осматривает работу, дожевывая амброзию, и, закончив, поднимает голову, чтобы посмотреть прямо на Лэнса. — Ты всегда залечиваешь их, — замечает Кит с непонятным выражением лица. Лэнс пожимает плечами, облокачиваясь о шкаф. — Ну, это я ведь тебе их нанес. Да и это моя работа. Кит молчит, молчит долго и не уходит. Лэнс тоже стоит на месте, хотя прекрасно знает, что есть еще много раненых и, в общем, других дел, которые он, как целитель и житель Лагеря, обязан выполнить. Но он стоит и даже не думает о том, чтобы прогнать Кита. Кит ведь как бродячий кот — все время один, держится особняком и делает только то, что хочет сам. Приходит к порогу дома, когда вздумается, и так же уходит, а Лэнс отчего-то желает, чтобы тот остался подольше. И старается запомнить и впитать в себя каждую минуту, пока тот рядом. Это все больше становится похожим на зависимость, неправильную и больную, но Лэнс не знает, что с этим делать, и поэтому молчит. Наконец, Кит, нервно оглядевшись, поднимается с места и подбирает доспехи с пола. — Спасибо, — хрипит он, приторачивая к поясу меч. Некоторые детали в жизни проносятся мимо, а мы даже не знаем об их существовании, но есть те, которые врезаются в память, горят неоном и пищат сиреной, обращая на себя все возможное внимание. Именно такую деталь сейчас замечает Лэнс. Кит никогда не благодарил его за исцеление ран. И «никогда» означает действительно «никогда». Ни разу. Во всей. Гребанной. Жизни. Лэнс моментально напрягается и делает шаг к Киту, оторвавшись от шкафа. — Эй, приятель, все в порядке? Кит поворачивается, замерев, и смотрит на него удивленно, немного ошалевше, а еще — как зажатая в угол жертва — испуганно. — Рука сильно болит? — продолжает допытываться Лэнс. Он не говорил, что он — рациональный человек. Кит его соперник и, вообще-то, совсем не приятель, но это не особо волнует Лэнса, когда он продолжает расспрашивать того, что не так. Кит смотрит на него, о чем-то размышляя, и, тряхнув темной головой, вдруг скованно ухмыляется. — Просто пообещай, что не будешь плакать, когда проиграешь в следующий раз. Лэнс просто пялится на него. Что это было? Набирает в грудь воздуха, тут же забыв о беспокойстве. Кит, видимо, наслаждается чистым возмущением, проступившем на его лице и, подмигнув — подмигнув?! — вылетает из лазарета. — Ах, ты засранец! Я надеру тебе зад, слышишь?! — орет Лэнс закрывающейся двери и почти уверен, что, выглянув в окно, увидит довольную улыбку на лице Кита. Не так уж он его и ненавидит. Хотя, нет, Кит его все еще бесит.***
К ужину весь Лагерь собирается в столовой под открытым небом, и Лэнс, набрав в тарелку все, до чего смог дотянуться, и ссыпав немного в огонь в большой чаше для подношений, принимается искать Пидж и Ханка. Последний находится раньше, так как стол Гефеста ближе на пути Лэнса, а затем, уже вдвоем, одни идут за Пидж. Девушка, как и предполагал Лэнс, сидит за своим столом и, увидев друзей, машет им, предлагая сесть рядом. За столом Деметры всегда много места, во всяком случае, больше, чем у Лэнса и Ханка, так что они уже успели взять в привычку садиться здесь. — Привет, задроты, — здоровается Пидж, поправляя очки. Из нагрудного кармана ее водолазки выглядывает цветок Анютиной глазки, который Пидж упрямо всюду таскает с собой, называя его Ровером. Ровер, качнувшись от движений хозяйки, тоже кивает им. — Здоров. Лэнс и Ханк усаживаются за стол. Уже звенят ложки, тарелки, но Лэнс есть не начинает, заметив знакомую фигуру. — Я сейчас, — бросает он друзьям, прежде чем подняться с места и двинуться меж столами. Кит сидит за столом детей Ареса. Его братья и сестры весело болтают, смеясь, но этот кадр даже ухом не ведет, ковыряясь в своей тарелке, устроившись подальше от остальных. Он замечает Лэнса еще на расстоянии десятка шагов, что в таком гвалте кажется сверхспособностью. Щурит глаза, недовольно сканируя Лэнса взглядом, и, как тот подходит ближе, говорит: — Чего тебе? Лэнс останавливается около стола, стуча костяшками пальцев по деревянной поверхности. — Пришел поздравить с победой, опять, — что-то совершенно неуправляемое заставляет его улыбнуться. Кит еще больше хмурится. — Эта победа была слишком легкой. Как и все прочие. Лэнс на его выпад реагирует мягко. Однако это не значит, что ему не хочется надавать этому засранцу люлей. — Ты даже не знал, где наш флаг, пока я не сказал тебе. — А ты такой олух, что рассказал противнику, где ваш флаг, — парирует Кит. В его вечно недовольной физиономии Лэнс различает небольшую улыбку, и это каким-то образом поднимает ему настроение. — Ну и что, что олух, — весело выдает Лэнс. — Зато я красавчик. На это получает скупой смешок, а затем Кит посылает его, бурча что-то себе под нос, и, ну что, Лэнс идет. Идет, правда, не туда, куда его отправили, а возвращается обратно к столу, где встречает странные взгляды друзей, на что не обращает внимание. Вероятно, эти взгляды обусловлены тем, что он пытается съесть овощное рагу одновременно со сладкой булкой, и потом, вероятно, у него может случится понос, но все это не имеет значение, ведь сейчас ему хорошо. Это был тяжелый день, и он устал. А сейчас самое главное — не попадаться на глаза своей команде. После фееричного провала в лесу они, скорее всего, захотят его повесить. Звучит звонок, Коран, возвышаясь над столами на своих рыже-бурых лошадиных ногах, объявляет о победе красной команды в сегодняшнем Захвате флага, и треск пламени факелов и чаши подношений тонет в аплодисментах и бурных восклицаниях. Лэнс невольно находит Кита взглядом. Тот сидит за столом, а вокруг столпилась почти вся его команда — Широ, сын Зевса и его наставник, а также лидер красных; Аллура, дочь Афины, и еще десяток других полубогов, имена которых Лэнс не знает до сих пор. Внезапно Кит поворачивается, встретившись с ним взглядом. Он улыбается, все еще смотря на него, когда Широ хлопает его по плечу. И улыбается, даже когда показывает Лэнсу средний палец и что-то кричит, наверняка, хвастаясь победой. Лэнс отвечает ему тем же жестом, презрительно фыркнув, и отчего-то чувствует себя в высшей степени довольным. Их взаимные перепалки, кажется, не имеют абсолютно никакого смысла, когда Лэнс раз за разом залечивает Киту раны после сражений, и особенно когда они так же находят друг друга в многолюдной толпе и весело улыбаются. Правда, потом они тут же отворачиваются, словно обжегшись, но Лэнс еще долго мучает себя вопросами, зачем вновь обратил на Кита внимание. Он оправдывает себя лишь тем, что проверяет состояние своего пациента, но даже эта вполне серьезная причина не может оградить его от новых вопросов.***
Ужин заканчивается, и все жители Лагеря галдящей волной перетекают на поляну, где кто-то уже успел разжечь костер. Небо стремительно темнеет и к тому времени, как все рассаживаются вокруг огня, уже полностью окрашивается в обсидианово-синий, усыпанный алмазами-звездами. Легкий ветерок с озера колышет полы футболки, Лэнсу тепло. Рядом сидят его товарищи, его семья, все улыбаются, шутят, кто-то жарит зефир, кто-то распивает лимонад. Рядом расположились дети Гермеса, которые сейчас раздают кружки с напитками, зефир и пледы на случай, если кому-то станет холодно. Они часто засиживаются около костра до поздней ночи, пока Коран не решает проверить время и с возмущением обнаружить, что время перетекло за полночь. Лэнс знает, что за спиной у него прячется Пидж, завернувшаяся в плед, а рядом Ханк, щурясь на костер, распивает лимонад. Прежде чем он смог остановить себя, он развернулся и почти мгновенно нашел среди людей Кита. Парень сидит в первом ряду, вокруг столпилось несколько ребят, но даже при всем этом, он умудряется выглядеть так, будто расстояние между им и людьми — километры. Задумчивое выражение его лица заставляет Лэнса вспомнить о прошлом, о всех бедах, что случились с ними, и о том, что он до сих пор помнит о них и будет помнить всегда, а те беды действительно были и оставили в них свои, порой невидимые, следы. Все рассаживаются по местам, кто-то начинает спорить, но Коран быстро их успокаивает, и поляна погружается в тишину. Пошли шепотки, но так никто не начал петь, и Лэнс вспомнил, что парень, который должен был сегодня выступать, слег с простудой. — И кто будет петь вечернюю песню? Худощавый парень, кажется, Роло, сын Гефеста, обеспокоенно оглядывается, ерзая на месте. Ряды сидящих идут волной от бесконечных поворотов голов, а Лэнс сидит на бревне, грея длинные ноги у костра, и внезапно в его голове появляется странная идея. Хотя, это должно быть весело. — Я спою. Он поднимается с места, и, услышав его заявление, ребята поднимают невероятный гул. Лэнсу досталось немного от всех способностей его отца — стрельба из лука, врачевание и, вот, музыка. Он не особо ладит с музыкальными инструментами, и гитара в его руках лишь плачет да стонет, но пение… Он садится еще ближе к огню, рядом опускается девушка, Селена, его сестра по отцу, с гитарой в руках. Слышатся восхищенные вздохи предвкушения, но все разом замолкают, стоит первым аккордам мелодии наполнить поляну, освещенную ласковым огнем костра и далеким светом луны. Лэнс лениво прикрывает глаза, отстукивая ритм ногой и сердцем, и тихо начинает петь. Негромко, но так, что чувствует, как у всех разом перехватывает дыхание. Коран называл его любимцем Аполлона за прекрасный голос, многие люди говорили, что он красиво поет, но сейчас ему было интересно мнение лишь одного человека. Лэнс открывает глаза, чтобы встретиться с восхищенным взглядом Кита, в чьих темных как ночь глазах отражаются языки пламени. А, может, это пламя не костра, а его души, что горит еще ярче, когда он смотрит на него так… Что-то, шумя, шипя, звеня, расцветает у Лэнса под ребрами, но от этого так тепло и приятно, что он не отводит взгляда, пока сам Кит, вдруг вспыхнув, не отворачивается. Тягучая, но звучная мелодия, добирающаяся до сердца, разносится под небом Лагеря полукровок, и может показаться, что это место священно, как и благословлены все, находящиеся здесь. Лэнс любит такие песни. Под них хорошо думать, хорошо молчать. Под эту песню ему нравится наблюдать за Китом, отрешенно уставившимся в костер. Песня заканчивается, и воздух взрывается аплодисментами. Лэнс благодарно кланяется. Просьбы спеть что-то еще не утихают, становясь сильнее, и ему приходится усесться обратно и начать петь, на этот раз что-то более веселое. Вспоминается песня из его детства и, напев Селене мотив, он погружает Лагерь в атмосферу шумящего моря, дикого ветра и жаркого знойного воздуха Кубы, где жил до этого, до того, как его жизнь стала напоминать видеоигру или боевик. Воспоминания все еще жили в его сердце и, вероятно, не могли уйти никогда. Слушатели начали хлопать в ладоши, усиливая ритм, и Лэнс вскочил на ноги, принимаясь кружиться и танцевать вокруг костра. Испанская музыка имела необычный эффект, заставляя кровь нагреваться и быстрее бежать по венам, а сердце стучать громче. Музыка призывала его жить громче и ярче, и он позволял ей вести свое тело, вспоминая праздничные пляски на горячем песке у себя дома. Еще несколько людей присоединились к нему, но Лэнс почти не обращал на них внимания, растворяясь в тепле костра и наслаждаясь жизнью, кипевшей в теле. На какое-то время он прикрыл глаза, а затем быстро распахнул их, почувствовав на себе чей-то взгляд. Взгляд Кита, который прожигал его насквозь, съедал по частям и приковывал к месту, одновременно повелевая все существо метаться быстрее, танцевать больше. И еще один необдуманный поступок добавился в список сегодняшних дел — Лэнс прекратил танцевать и подошел к Киту, вытягивая руку. Кит, успешно отвернувшись и сделав вид, будто ничего не делал, удивленно поднимает голову, совершенно не понимая, что от него хотят, и отказываясь что-либо делать. — Отпразднуй победу, — сказал Лэнс ему, когда позволил себе глубоко вдохнуть, наконец, отдышавшись, и потряс руками, все еще протянутыми к парню, призывая присоединиться. Кит отрицательно покачал головой, сильнее прижимая руки к груди. Упрямство в его глазах разбавлялось неуверенностью, и Лэнс посчитал, что сможет добиться своего. — Пойдем. — Нет. Кит нахмурился еще сильнее, а Лэнс решил пойти в контратаку, еще приветливей улыбаясь. — Давай же. — Я сказал, нет! Кит резко подскочил с места, злобно рыча, и ударил Лэнса, когда тот схватил его за руку, намереваясь поднять силой. Лэнс едва не упал, удивленно отступая на несколько шагов. Кит, кажется, не особо понимал, что сделал. — Кит! Голос Широ заставил обоих вздрогнуть. Сын Зевса стоял неподалеку, грозно смотря на Кита. Тот что-то буркнул ему, обняв себя руками, будто ему было холодно, однако воздух около костра заставлял лица всех сидящих покраснеть от жары. Лэнс все еще удивленно смотрел на него, чувствуя, как руки и грудь болят от удара. Музыка закончилась, и ребята принялись жарить зефир, а Лэнс и Кит так и продолжили стоять. Кит не смотрел на него, уткнувшись взглядом в землю. — Кит, — позвал Лэнс, сделав небольшой шажок в его сторону, и тут парень резко вскинул голову, вдруг переменив свое настроение. — Что ты, блять, творишь?! Лэнс вздрогнул от его голоса, пропитанного злостью. — Я думал, тебе понравится. — Плохо думал. Кит резко развернулся и, переступив через бревно, на котором сидел, стремительно ушел. Лэнс успевает заметить лишь неровный отблеск старого клинка, прячущегося в ножнах за спиной Кита, и блики костра, красным теплом освещающие ровную спину парня. Так и не поняв, что произошло, растерянно опускает взгляд на руки. — Что я такого сделал-то? Вопрос остается без ответа. Когда Лэнса вновь просят спеть, он отказывается, сославшись на больное горло, и уходит в свой домик. Там на одной из кроватей лежит Фрэнк — парень, который должен был сегодня петь. Лэнс здоровается с ним, но после этого не произносит ни слова, пока укладывается в кровать. Молча сверлит потолок взглядом, переживания и вопросы, мучавшие его каждодневно, не дают уснуть еще долгие часы. Лэнс слышит, как дети Аполлона возвращаются, тихо переговариваясь, и поворачивается на бок, уткнувшись лицом в стену.***
Следующая неделя в Лагере полукровок проходит тихо и мирно, конечно, если под словом «мирно» можно подразумевать несколько переломов, внезапное воспламенение альпинистской стенки и обнаружение аллергии у половины жителей лагеря на одно блюдо, которым их решил побаловать Коран. В общем, все относительно, и Лэнс откровенно балдеет от хаоса, что появился в результате сооружения Пидж и ее брата кофемашины. Однако слоган Пидж на этот месяц — «Кофе пьет тот, кто платит» и Лэнс уверен, что его подруга — дочь какой-нибудь хитрой и беспощадной химеры. Но в целом и среднем все идет просто прекрасно до тех пор, пока в лагерь не проходит весть о взбесившихся гарпиях, разоряющих лес. Коран взволнованно отбирает самых умелых воинов, и Лэнс таки оказывается в их числе. На рассвете они облачаются в полную экипировку и покидают Лагерь, не забыв принести подношения своим божественным родителям. К двенадцати часам дня их отряд под предводительством Корана входит в лес, где, по последним слухам, видели гарпий. Лэнс удобнее перехватывает лук и поправляет аптечку, висящую на поясе. В голове отчего-то всплывает недавняя лекция Корана: «Гарпии — духи вихря и смерти, чудовища с женскими головами и крыльями. Эти монстры достаточно сильны, чтобы унести человека, и достаточно кровожадны, чтобы потом его съесть». По спине идет холодок, но, в конце концов, это далеко не первый его поход, и Лэнс запихивает свои волнения куда подальше. «Рассеянный воин — мертвый воин» — мудро повторяет он. Воздух с ночи еще холодный, пахнет травой, деревьями и жжеными спичками — запах монстров. Под ногами хрустят палки, а в кронах деревьев — только ветер. Все обитатели леса давным-давно ушли, спасаясь от гарпий. Они идут неровной колонной, потоком обтекая стволы деревьев. Впереди тихо переговариваются. Лэнс топает в конце, то и дело нервно дергая плечом. Он давно так не нервничал. В своем первом недопоиске он был с Пидж и Ханком, которые сейчас остались в Лагере, и тогда это походило на веселый пикник в парке, однако сейчас Лэнс едва не прыгает, ощущая нервное напряжение. По слухам, где-то в этой части леса прячется около четырех гарпий, и, как сказал Коран, это совсем не детская забава. Внезапно отряд останавливается от поднятой руки Корана, и все мигом затихают. — Они здесь. Тихий голос кентавра — и полукровки одним бесшумным движением обнажают мечи, вскидывают луки. — Лэнс, перестань. Чья-то рука ложится на его плечо, и до него только сейчас доходит, что он все это время барабанил пальцами по луку. Взгляд идет дальше, скользя к бледной руке, покрытой мелкими шрамами в перчатке без пальцев. Кит. Поднимает голову, видя раздраженное лицо Коганэ. — Прости, — бросает Лэнс, прежде чем отвернуться, почувствовав, как что-то в животе неприятно тянет. Он знал, что Кит идет в этот поход, просто не мог не идти, так почему все внутри взволнованно переворачивается от одной мысли о том, что этот засранец сидит рядом? Коран что-то тихо командует, и отряд растекается по сторонам. Лэнс прячется в тени ближайшего дерева, присев на корточки. Под боком кто-то топает, а затем присаживается рядом, и в поле зрения Лэнса попадает знакомое острие меча с искусной гравировкой пламени, который так много раз был приставлен к его собственному горлу. Кит все еще рядом. Коран дает команду «приготовиться», рядом с ним мелькает черно-белая голова Широ, но Лэнс может думать только о тепле тела, сидящего за ним. Кит совершенно спокоен, понимает он и невольно смотрит на него. Парень выглядывает из-за кустов, прищурив глаза, и уверенность сквозит в каждом его едва уловимом движении. Вдруг Кит поворачивается к нему, и Лэнс спешит отвести взгляд, как слышит свое имя. Кит зовет его, обеспокоенно подавшись вперед. — Лэнс, смотри, — шепчет он, кивая на одну из гарпий, появившуюся из-за деревьев. — Что это рядом с ней? Лэнс тут же двигается к парню, заинтересованно вглядываясь в низину, расстелившуюся впереди. — О, это… это ребенок?! — Тише! Кит зажимает его рот рукой, а Лэнс все еще смотрит на кучу веток и травы, среди которой угадывается очертание маленького тельца. Нет ничего удивительного в том, что гарпии похищают людей, и все же… — Как думаешь, он еще жив? — спрашивает Кит, убирая руку от его рта. Глаза Лэнса расширяются до размеров тарелки. — Надо сказать Корану! — Нет времени! — Кит подскакивает на месте. — Ты отвлечешь гарпию, а я убью ее и спасу ребенка. В этот момент звучит команда Корана. Отряд тут же срывается с места, но Кит со своей невероятной реакцией быстрее и мигом перемахивает через кусты, крикнув напоследок: «Не отставай!». Лэнсу не остается ничего, кроме как последовать за ним. Как только он выбегает из укрытия, все сливается в сумасшедший круговорот криков людей, монстров, лязга металла и слепящего солнца, отражающегося от доспехов. Он старается не потерять из виду золотой шлем Кита, пробираясь через кусты и уже сражающихся товарищей к одной-единственной гарпии. Кит бежит далеко впереди, сын Аполлона вскидывает лук, все еще следуя за ним, и пускает в гарпию несколько стрел, когда тот подбирается к ней ближе. Кит неуловимой кометой крутится вокруг чудовища, его меч вспыхивает на солнце пламенем, и Лэнс невольно засматривается на это великолепное зрелище. Все мысли разом останавливаются, словно врезавшись в бетонную стену — он делает еще несколько шагов и слышит детский плач. Сердце нервно сжимается, и Лэнс почти автоматически начинает шептать: «Боже, боже, Господибоже…» Но молитвы здесь не помогут, зато помогут тонкие стрелы, точно пронзающие цель — гарпия громко визжит, когда одна из стрел прошивает ее ногу. Монстр завалился на бок, недовольно рыча, но тут же выпрямляется, возвращаясь к своей жертве, спрятанной в ворохе веток. Лэнс не может понять, как гарпия может все еще не замечать Кита, находившегося на расстоянии каких-то десяти шагов, да к тому же почти не реагировать на другие не менее весомые раздражители — пару стрел, торчащих из ее жилистой птичей ноги — все еще кружа вокруг ребенка. Оставаясь все таким же бесшумным, Кит приближается на расстояние, допустимое для битвы, и Лэнс понимает, что настало время самых решительных мер, требующих от него всех сил, какие могут понадобиться для раздражения посторонних существ. — Где-то я тебя видел! Громкий крик Лэнса заставил гарпию обернуться, показывая свое кроваво-красное оперение. Проблема его положения состоит в том, что ему нужно находиться на расстоянии полета стрелы и при этом орать страшной женщине в перьях невнятные оскорбления. Кроме того, он не был уверен, какой у гарпий мозг — птичий или человеческий, и способны ли они воспринимать какую-либо информацию больше нескольких слов. Возможно, это из-за того, что больше половины лекций Корана он провел в царстве Морфея или за флиртом с девчонками. Сейчас он действительно жалел об этом, однако просить Корана о повторной лекции уже слишком поздно, и единственным выходом из положения является импровизация и находчивость, которой, спасибо богу и матери, было у него в избытке еще от рождения. — Никогда не бывала на Манхэттене? Гарпия еще больше развернулась к нему, на ее лице читалось замешательство, какое Лэнс частенько видел у девушек после его очередной шутки. — Я знаю там одного парня, он жарит курицу, очень похожую на твоих подруг! Удивление мигом сменяется злостью, но гарпия всерьез задумалась об атаке только после пущенной в нее стрелы. Монстр отошел от ребенка, спрятанного где-то в куче веток, и двинулся к Лэнсу. Краем глаза сын Аполлона видел, как Кит все ближе подбирается к ребенку, стремясь быстрее его спасти. Пока тело Лэнса скакало вокруг гарпии, посылая в нее оскорбительные комментарии, его сознание каким-то образом умудрилось полностью сосредоточиться на Ките. Одно неверное движение сына Ареса, подошедшего с неудачной стороны — и ветки звонко хрустят под ногами. Лэнс даже не успевает помолиться о том, чтобы эта оплошность осталась незамеченной, а гарпия уже оборачивается. Лицо Кита на долю мгновения почти смешно, типа «вот я попал», но затем меняется на твердую решимость, возникающую, когда человек точно знает, что делать, и уверен в своих силах. Такое самоосознание всегда восхищало Лэнса. Кит проделывает какие-то совершенно невероятные действия со своим мечом, отбиваясь от гарпии, пока та снова не отвлекается на Лэнса. Чудовище опять бросается к ребенку, но путь ей преграждает Кит, и гарпия оказывается зажатой с двух сторон. — Не подпускай ее к ребенку! Без него она не взлетит! — кричит Кит, и сын Аполлона кивает ему, поняв. Движения гарпии замедляются, затормаживаются ранениями, и Лэнс также понимает, что та начала ослабевать. И очень вовремя, ведь Кит медленно закипает от злости, из-за растянутого момента отвлечения, насколько может судить Лэнс по его сжатым челюстям и разъяренному виду. Их действия все же имеют эффект, поскольку гарпия увлеченно следует за Лэнсом, оставив жертву, чем Кит незамедлительно пользуется — добегает до горы веток и, немного замедлившись, выуживает из нее детское тельце. Он подзывает к себе Широ, который появляется незамедлительно, и передает ему ребенка, приказывая тут же убираться отсюда, что тот послушно выполняет. Спася ребенка, Кит поворачивается к гарпии и кровожадно улыбается. Лэнс знает, что за этим последует — головокружительная атака и неминуемая победа Лагеря. Вокруг звенит металл, кричат гарпии, его товарищи сражаются с остальными тремя чудовищами, голубое небо, лес, окруживший со всех сторон небольшую полянку — и в одно мгновение мир сужается до все той же гарпии, внезапно развернувшейся к Киту, и удивленному лицу парня, явно не предполагавшего такой поворот событий. Внезапно к ногам монстра падает какая-то банка, и земля взлетает на воздух, закрывая всех белесым дымом. Но прежде чем это случается — Лэнс отчетливо видит, как когти гарпии проходятся по животу Кита, как раз по месту, незакрытому броней, чтобы было удобнее перемещаться, и Кит с еще более шокированным лицом падает на землю. Крик Лэнса сливается с взрывом, но он не слышит ни того, ни другого — в ушах звенит, перед глазами пляшут черные звездочки, и чувство будто ударили в живот. Он срывается с места, на подсознательном уровне зная, что на него кричит Коран, приказывая остановиться. Земля еще дрожит от взрыва вдобавок к негнущимся ногам, что заставляет выкладываться на полную, заходя за пределы реальности, чтобы сделать хотя бы один шаг. Пыль и дым медленно опускаются, открывая тело гарпии, мертвой. Лэнс даже не обращает на нее внимания, прорываясь через клочки вывернутой земли. Лук выпал при взрыве и остался позади, валяясь на траве. Руки, его сильные и спокойные руки лучника, дрожат. Лэнс кашляет, задохнувшись пылью, и вытирает глаза, внезапно начавшие щипать. — Кит! Шум, гвал, гул и звон, и нет ни одного шанса, что тот услышит его, и Лэнс услышит в ответ. И все же он зовет еще раз, вновь кашляя от пыли, забившейся в легкие. Пыль везде — по сторонам, под ногами, среди уцелевших клочков травы, однако над головой — неизменно, небо. Но Лэнсу не нужно небо. Лэнсу нужен Кит. Сын Аполлона крутится на месте, ища слезящимися глазами знакомую фигуру, как итог — ничего. Бросается в другую сторону и застывает, резко, неожиданно для самого себя, а затем еще с большим рвением бросает вперед, падая на колени перед Китом, лежащим на серой от пыли траве. — Кит. Парень не реагирует, и Лэнс, занервничав, решает потрясти его, хотя прекрасно помнит, что раненых нельзя беспокоить. Но если их не беспокоить, они могут умереть. — Кит. И тут Кит резко подрывается с места, уже не выглядя так мертвенно, но ложится обратно, схватившись за рану на животе, стонет, выгибаясь от боли, когда рука касается раны. Лэнс решительно отнимает его руку, укладывая на землю, и принимается снимать с Кита пыльные латы. — Лэнс? Кит кашляет, вновь зашипев от боли. Его голос тихий, но, кажется, он рад видеть его. Лэнс не уверен, что сможет ответить ему, не выказав свое состояние я-сдохну-быстрее-тебя-от-страха, и руками разрывает футболку Кита, обнажая рану. Она чуть левее, чем он ожидал, но даже так нет уверенности в том, что жизненно важные органы не задеты… Лэнс быстро достает из аптечки бинт и начинает крепко заматывать рану, поскольку сейчас, когда вокруг кружится пыль, прямо на поле боя, он не может ее зашить. Этот случай тяжелый, понимает он. Такую рану лучше залечивать в лазарете, но пока они вернутся в лагерь… — Кит?! Это уже не Лэнс — Широ подбегает к ним, опустившись рядом, и Лэнс понимает, что почти весь отряд сейчас окружил их, что означает, что они убили гарпий. Победа не приносит радости, особенно когда Кит снова кашляет, и в уголке его рта собирается маленькая капелька крови. — Оооо, нет, нет, только не это, пожалуйста, — шепчет Лэнс, завязывая бинт. Руки дрожат, но он — целитель, и заставляет себя успокоиться. Лэнс прекрасно знает, что означает эта капелька. Повреждены внутренние органы. — Нам нужно как можно скорее вернуться в Лагерь, — громко говорит Лэнс, повернувшись к Корану. — В полевых условиях такую рану невозможно… — Я призову Личи, — перебивает его Широ. — Она довезет вас. Лэнс благодарно кивает, а в следующее мгновение на поляну рядом опускается пегас, черный с белыми пятнами. Лэнс бросает взгляд на лицо Кита, побледневшее и напряженное. Они должны долететь. Их двоих усаживают на Личи, мягко взлетают, и голубое небо перетекает вместе с землей к урагану внизу, деревья падают, облака с ветром смешиваются, заставляя прикрыть глаза. Лэнс не любит летать. Руки сами тянутся к Киту и вдруг замирают, наткнувшись на что-то мокрое и холодное. Лэнс резко распахивает глаза. На бинтах проступила кровь, окрасив их в кроваво-красный, холодный, опасный, угрожающий. Лэнс не любит кровь. Каждый раз она кажется угрозой ему, угрозой от природы: «Ты не сможешь спасти этого человека. Смотри, это кровь, ты уже проигрываешь». Словно вызов ему, его смелости и способностям. Вызов жизни. Вызов, который Лэнс каждый раз принимает. — Держись, приятель, — шепчет Лэнс, хотя Кит не может его услышать из-за ветра, свистящего в ушах. В Лагере их встречают немного удивленно. Радостные восклицания быстро сменяются испуганными вскриками. Ханк помогает Лэнсу снять Кита с пегаса и отнести в лазарет, но когда он уже хочет остаться и чем-то помочь вместе с еще парой целителей, Лэнс выгоняет их одним свирепым взглядом. Просит позвать Чарли, парня, которому в медицинском деле он доверяет больше, чем другим, и с его появлением операция начинается. На подоконнике в небольшом горшке стоит Гиперациус — Пидж вырастила его специально для лазарета, он умрет вместе с пациентом, находящимся в палате. Цветок медленно теряет свой первый лепесток. Кит что-то неразборчиво бормочет. Лэнс приказывает ему заткнуться и не терять сознание, но парень не сдается. — Прости меня, — хрипит он, схватив Лэнса за руку. Это хорошо, значит, еще есть силы. — Я причинял тебе боль… — Успокойся, — строго командует Лэнс. Чарли ставит рядом поднос с инструментами, переливающимися в свете ламп холодными искрами. Лэнс берет мокрую тряпку, отмывая края раны от запекшейся крови, на что Кит громко кряхтит, сбиваясь на стон. — Мы оба все время били друг друга, — договаривает Лэнс, стараясь контролировать свой голос, но вид крови, раны и мучающегося Кита не дают оставаться собранным. — Моя вина в этом такая же, как и твоя. Рано еще извиняться, запомни мои слова, мы еще успеем друг друга помутузить в будущем. — Я не… — Так, заткнись! — голос все-таки срывается, и Лэнс отворачивается в другую сторону, принимая из рук Чарли инструмент. — Послушай, Лэнс… Он не хочет на него смотреть. На такого бледного и испуганного, несмотря на то, что пытается храбриться. Не хочет слушать предсмертные речи. Особенно такие душевные. Он хочет, чтобы Кит просто выжил. — Я хочу поцеловать тебя. Лэнс замирает, уверенный, что ослышался. Чарли около другого бока Кита, кажется, не обращает на это внимания, продолжая готовить рану к операции, вкалывая анастезийное. И все-таки Лэнс смотрит на Кита. Темные глаза прикрыты на половину, смотрят на него в ответ. Они никогда не смотрели на него с такой… надеждой. — Я хочу поцеловать тебя, — продолжает Кит тихо. — Всегда хотел. Прости… Лэнс чувствует, как на его собственные глаза наворачиваются слезы, в горле появляется тугой комок, который он с трудом сглатывает. — Просто выживи, Кит. Выживи, черт возьми. И отворачивается, возвращаясь к ране. Операция продолжается. Цветок на подоконнике теряет еще один свой лепесток.***
Лэнс бежит по лесу, огибая деревья и кусты. Дыхание срывается от долгого бега, ноги нещадно болят. Марш бросок на несколько километров по непересеченной местности в лесу, где водятся вредные нимфы, любящие бросать в него шишки — задачка та еще. Он бежит уже полчаса, сворачивая, спотыкаясь, падая и вновь начиная бежать, а флага красных так и не видно, даже самих красных нигде нет. — Что за черт! Лэнс пыхтит, и валится на землю, придавленный чужим телом. — Куда бежишь? — Аааа, ненавижу тебя, гад такой, отпусти меня! — ругается Лэнс, пытаясь дотянуться до лука, чтобы ударить им незваного гостя по голове, но его останавливают, прижав руки к земле. Кит довольно смеется, победно скалясь, снимает свой шлем, положив его рядом, и быстро стягивает с головы Лэнса его шлем. «Вот попал» — думает Лэнс. — «Опять по башке ударит». Однако его не бьют — Кит наклоняется, взяв рукой за затылок, и целует. Лэнс мычит что-то, однако быстро сдается. Такому грех не сдаться. Точнее, именно это — тот еще грех. Лэнс улыбается сквозь поцелуй, отвечая на него и почти тут же углубляя. Кит горячий, его губы немного шершавые, а руки — нетерпеливые, и Лэнс каждый раз сходит с ума от этого сочетания. Просто. Невероятно. Прекрасно. Восхитительно. Лэнс понимает, что что-то не так, только когда Кит отстраняется с еще большей довольной улыбкой. — Прости, — бросает сын Ареса, прежде чем подняться на ноги, и голос у него совсем не извиняющийся. — Ты! Ты, куда пошел! — орет Лэнс удаляющейся спине не в силах подняться, потому что его руки привязали к корням деревьев. — Вернулся быстро и развязал меня! Кит! КИТ! Он слышит, как смеется Кит, скрываясь за деревьями, и откидывает голову на траву, раздраженно рыча. — Ну что за черт, опять! Ненавижу эту великолепную задницу.