Блеск средь туманных огней

      Средь искореженных старых ветвей и вековых стволов красных кленов яркими, слепящими вспышками пылает нежно-розовый закат. Исчезает за далёкой линией горизонта осеннее солнце, и последние лучи его, мягко проскальзывая сквозь тончайшие пятиконечные листья, едва касаясь, зажигают их оранжево-алым огнем. Темнеет бледно-голубая небесная высь, и крохотными белыми искрами вспыхивают далёкие звёзды. С наступлением вечерних сумерек древний лес, что испокон веков стоит на перекрёстке миров, погружается в дрожащую тишину, и лишь багряно-золотая листва, побуждаемая редкими порывами северного ветра, шелестя, кружится в неведомо-прекрасном танце.        Стертые носки вымокших кроссовок легонько скользят по замшелым валунам, что, своими серыми верхушками выпирая из-под земли, служат лишь плачевным напоминанием о былом: о забытом величии и по сей день скрывающегося во тьме тоннеля призрачного мира. Беловатый мигающий свет фонаря плавно ложится на застланную пожухлой листвой тропку, робко шелестят в ночи несмелые, временами затихающие шажки. Над увядшей травой серыми сгустками облаков стелется повисшая в воздухе сырость, и таинственные шорохи разносит меж деревьев ветер.       Тихиро боязливо жмурится и, обхватив своими тонкими ручонками худое и хрупкое тельце, чуть покачивается из стороны в сторону. Легкой дрожью по коже отдается соскользнувшая с игольчатого листа тиса прохладная капля. И, робея, девчушка лихорадочно и вовсе смазано ладонью касается побелевшей щеки. В серых глазах её поблёскивают шальные искорки страха, судорожно подрагивают кончики тоненьких пальцев. Опасливо озираясь в потемках и всюду встречая зловещие очертания корявых ветвей, она в растерянности, переминаясь с ноги на ногу, слегка треплет потёртую светлую ткань бесформенной ночной рубашки. Длинные тёмные пряди волос, шурша, спадают с девичьего плеча, и Тихиро, обречённо вздохнув, бесшумной птицей скрывается во мраке беспросветного свода алых крон. Лишь тусклый дрожащий свет фонаря да сиреневатый блеск талисмана изредка мелькают в густой поросли старинного леса.       Липкие нити паутин и комья мокрой грязи с облетевшей листвой впутываются и сосульками свисают с её растрепавшихся волос. Каждый робкий шажок глухо отдаётся затихающими трелями сверчков и ленивым кваканьем полосатых лягушек, и Тихиро, пошатываясь, ступает по редким кочкам небольшой лесной трясины. Меж тонких стеблей скудных болотистых трав снуют ночные огоньки — светляки, и мерцающий свет их золотистым волшебным ковром парит над зеленовато-мутной водой. Замерев, девушка с затаённым дыханием всматривается в мерное и плавное течение живого сверкающего потока, что, бесконечной вереницей огней кружа подле ней, ясно освещает узкую каменистую тропку.       Всё отчётливее в воздухе проступает шелестящий шум бегущей воды, и вновь густыми серыми клубами стелется по росистой траве туман. Тело окутывает лёгкая свежесть, и, трепетно вдыхая морозный ночной воздух, Тихиро с немым восхищением вглядывается в прозрачные воды тихого лесного источника. С шумом огибая накрепко сложенный мост, у ровной гряды покатых валунов водица звучно журчит и пенится, бурным течением проносится и сбивается цветастыми охапками листва. Рассыпается неспешное шествие светляков, и, стремительно вздымаясь ввысь, те бесследно растворяются средь холодных небесных огней. Оставшись без их колеблющегося света, мир снова погружается в тихую звездную ночь, а на душе её так неописуемо легко, будто во сне. Торопливо и чуть неуклюже она перебирается по врезанным в каменистое дно монолитным глыбам. К виднеющемуся краю скромного озерца с ледяными водами, куда столь отчаянно зовёт юное сердце.        По густо заросшему колючим кустарником берегу, петляя, тянется цепочка смазанный следов на песке. Тихиро тяжко вздыхает и, легонько облокотившись о причудливый ствол мёртвого дуба, касается ладонью лба и, утирая выступившие капельки пота, с едва слышным стоном вновь скрывается в тени деревьев. Порой осенняя ночь бывает столь коротка, а ведь ей непременно нужно поспеть — не упустить единственный шанс проститься с тем, кого так давно искренне полюбила.        Все реже встречаются толстенные стволы громадин-дубов, и все очевиднее проступает плавный подъём в гору. Тихиро настороженно подмечает чуть заметное расширение тесной лесной тропинки и резные рытвины в насыщенной влагой земле. Кое-где проглядывают белёсые насыпи мелкой щебёнки, и неясно, едва различимо ветром доносятся скрипучие отголоски чего-то неизведанного и до дрожи пугающего. Хрупкое ощущение покинутости здешних мест скоро рассеивается, поселяя в её дрожащей душе лишь растущее чувство вязкого страха. Вновь и вновь из-за гибких молодых ветвей ясно доносятся прерывистый скрежет, и, позвякивая, раздаётся звонкое дребезжание мелких камней. А сквозь сплошную стену листвы сочится блеклый желтоватый свет, что, сотворяя длинные когтистые тени, мельком проносится по ногам Тихиро.       Из-за стены зеленой изгороди внезапно прорывается оглушительный вопль, столь резкий, нечеловеческий, лишающий надежды. И Тихиро ощущает, как отчего-то всё тяжелеет тело, и учащенный пульс гулко отдаётся в висках. Взгляд её замирает на стремительно пикирующей с черноты небес тёмной фигуре. Внутри всё холодеет, яснее прорисовываются в сознании далёкие и столь же размытые образы причудливых созданий мира по ту сторону реальности. И её трясет, потряхивает лишь от мысли о неумолимо скорой встрече с чуждым её миру существом, ведь гнетущее чувство собственной беспомощности захлёстывает беспощадно, и ни единого шанса вырваться.       Громадная тень духа спокойно приземляется против её сгорбленной фигурки, и Тихиро замирает. Ни звука. Призрак из бесформенного клубящегося облака тьмы принимает облик сумрачного ворона-полуночника. Птица грациозно, ели соприкасаясь с землей, обхаживает остекленевшую девушку, и, издав короткое скрипучее карканье, всматривается в её поблёскивающие серые глаза. Угольные зрачки ворона зияют странной пустотой, что внушает оцепенение, не позволяя отвести взгляд. Дух топорщит перья, выгибает шею и, распахнув кривые чёрные крылья, мелкими скачками угрожающе надвигается на нее. Исходящий от него пронизывающий холод и сковывающее чувство обречённости давят и мёртвой призрачной аурой нависают над ней. Единственная слеза медленно стекает к уголкам её чуть приоткрытого рта. — Хаку, — одними губами шепчет она, и отчаянный шёпот её гаснет в нахлынувшем вихре колдовского ветра.