Let me go I don't want to be your hero I don't want to be your big man I just want to fight with everyone else
Иногда, когда я в сумерках стою на крошечном балкончике, который практически нависает над самой рекой Кеннебек, и смотрю на огни, медленно загорающиеся на другом берегу, я представляю, что умерла. Я никогда не верила в рай, но, если предположить, что он все же существует, то я бы хотела видеть его вот таким: полутемным и тихим, с мигающими вдалеке огоньками, которые отражаются в холодной, серой воде. Пока сигарета у меня в руке тихо шипит из-за падающих на нее редких снежинок, я закрываю глаза, и мне кажется, словно все земные заботы, тревоги и печали покинули меня. Я чувствую такой невероятный покой, что мне хочется раствориться, исчезнуть, пропасть навсегда и никогда больше не возвращаться к жизни. В зимние дни, вот как сегодня, когда ветер особенно сильный и безжалостно сечет по лицу, я раскидываю руки в стороны и воображаю, что лечу высоко-высоко над землей, там, где никто не сможет увидеть меня или достать. Сладкое чувство свободы растекается внизу живота и будто греет меня изнутри. Я улыбаюсь шершавыми, обветренными губами и улетаю все дальше и дальше… Вдруг чувство тепла сосредотачивается на кончиках пальцев и почти моментально превращается в болезненный ожог, который заставляет меня вскрикнуть и выронить окурок догоревшей сигареты из пострадавшей руки. Его тут же подхватывает ветер, вертит и кидает в разные стороны, но скоро теряет к нему интерес, и окурок падает в воду, чтобы по течению уплыть в океан. Я задумчиво провожаю его глазами, плотнее запахивая свою не слишком теплую осеннюю куртку, и отмечаю, что кончик носа у меня совсем заледенел, хотя столбик термометра замер где-то около нуля градусов Цельсия. Я знаю, что все дело в ветре — в феврале ветра здесь просто сумасшедшие. Мне действительно холодно, и я уже собираюсь наконец-то убраться с балкона, но, в последний момент передумав, останавливаюсь. Огни вдалеке не отпускают меня, и я снова погружаюсь в свои мысли. Когда я не раздумываю о том, какой рай вышел бы из маленького городка с огнями за рекой, я прокручиваю в голове нашу с Макс историю. Она такая невероятная, что, взяв ее за основу, можно было бы написать целую книгу, но у меня нет ни таланта, ни особого желания, чтобы заниматься этим, поэтому я просто достаю из пачки еще одну сигарету и отдаюсь на волю воспоминаний. С тех пор, как Макс после пяти лет отсутствия вернулась в Аркадию Бэй и открыла в себе не поддающуюся никакому научному объяснению способность отматывать время назад и изменять события прошлого, моя жизнь разломилась на «до» и «после». Каким-то непостижимым образом мы ввязались в круговорот странных и опасных событий, связанных с расследованием исчезновения моей близкой подруги Рэйчел Эмбер, и все вокруг понеслось так быстро, что я даже не успела как следует удивиться тому, что Макс с легкостью предсказывала события будущего и вообще знала то, чего обычным людям знать не положено. Мы с Макс несколько раз едва избежали гибели, дважды вломились в частную собственность, откопали труп, совершили кражу и попутно нарушили еще с десяток законов и правил, но, клянусь, никогда за последние пять лет в моей жизни не было больше смысла, чем за ту неделю, что мы провели с ней вместе. И, казалось, все должно было закончиться относительно хорошо, но тут грянул шторм. Возле побережья Аркадии Бэй поднялся огромный торнадо, грозящий уничтожить все на своем пути. И, когда мы с Макс стояли на утесе во власти ураганного ветра и ледяного дождя, а она пыталась объяснить мне, что все происходящее — ее вина, и говорила что-то о том, что она нарушила равновесие и разорвала ткань бытия, единственное, о чем я могла думать, это то, что, даже знай я заранее, как все обернется, я бы ни за что не изменила ни секунды из того времени, что мы провели вместе. И когда Макс, наконец, озвучила тот страшный выбор — моя жизнь против жизни целого города, — я спасовала. Я не хотела умирать, поэтому сказала, что она должна сама решить, в глубине души надеясь, что она выберет меня. Так она и поступила, и я до сих пор не знаю, почему. Когда буря утихла, мы покинули город, ведь у меня там больше не было дома. Мама погибла в закусочной, в которой работала, и где ее застал торнадо. Все люди, что были поблизости, укрылись там, но, к сожалению, она не выдержала напора стихии и погребла под собой нескольких дальнобойщиков, полицейского, друга Макс — Уоррена, местного наркодилера Фрэнка и еще с десяток жителей Аркадии, в число которых вошла и моя мама. И простить себя за это мне тяжелее всего. Сначала мы поехали к родителям Макс в Сиэтл, но чувство вины и ужасной утраты не дало нам долго там задержаться. Сломленные и потерянные, мы хотели оказаться как можно дальше от того места, где все напоминало нам о том, что мы сделали. По совету Дэвида (моего отчима, который всеми силами старался мне помочь, хоть я этого и не заслуживала), мы отправились на другой конец страны в штат Мэн, к его дальней родственнице, которая держала собственную художественную студию. Она помогла нам освоиться и разрешила пожить у нее, пока мы не найдем себе квартиру. Так нашим новым домом стал ничем не примечательный город Огаста. Первое время Макс подрабатывала у нашей временной покровительницы в студии. В основном ей приходилось поддерживать там порядок, мыть кисти и палитры, убирать художественные материалы и изредка помогать учащимся. Конечно, профиль Макс был больше связан с фотографией, но она любила живопись и неплохо умела рисовать. Я предлагала ей поступить в художественный колледж, но она, выдавив вымученную улыбку, совершенно серьезно заявила, что «рисование и фотография — это не профессия, а мы не можем позволить себе заниматься хобби, ведь тогда нам не на что будет жить». В тот день Макс второй раз за месяц пожертвовала ради меня чем-то важным — своей мечтой. Со своим образцовым аттестатом она легко получила стипендию и поступила в бизнес-колледж на управление ресурсами и персоналом. Я видела, что ей это совершенно не интересно, но она упорно занималась, стараясь быть на хорошем счету у преподавателей, успевала подрабатывать, а когда, три года спустя, она получила свой диплом, то почти сразу устроилась менеджером в небольшой ресторан, где на ее плечи легло большинство административных обязанностей, с которыми она, с присущей ей серьезностью и деловитостью, справлялась отлично. У меня же дела обстояли вовсе не так радужно. С моим личным делом, в котором было указано, что меня отчислили за прогулы и дисциплинарные нарушения, на стипендию можно было не рассчитывать, но сначала меня это не слишком беспокоило. Я с радостью согласилась отложить обучение до лучших времен и принялась за поиски работы. Когда я жила в Аркадии Бэй, и моей самой большой проблемой было попасть на закрытый концерт или найти деньги на пиво, я всегда думала, что, стоит только мне выбраться из этой дыры, я сразу же смогу заняться чем-то классным, например, стать рок-звездой, барменшей или, на худой конец, продавцом в музыкальном магазине. Я была уверена, что найти работу, которая будет тебе нравиться и в то же время не будет напрягать, проще простого. Что ж, я ошибалась. После первых же собеседований я поняла, что недостаточно просто прийти и сказать: «Я хочу это место». Оказывается, всем им хотелось узнать о моей учебе в колледже и опыте работы, получить рекомендации от бывших работодателей, просмотреть медицинскую книжку, а многих раздражали татуировки и синие волосы, из-за чего я получала отказ прежде, чем успевала пройти в кабинет. Думаю, все они видели, что я не дисциплинирована, не амбициозна, подавлена, что у меня нет цели в жизни и положиться на меня нельзя. Ну, в общем-то, так все и было. Единственное место, которое мне удалось получить — это место уборщицы в маленьком придорожном кафе. Я просто ненавидела эту работу, но заставляла себя ходить на нее, так как понимала, что деньги нам нужны. Однако, надолго меня все равно не хватило — через три месяца меня уволили за то, что я нагрубила посетителю. Я снова взялась за поиски. За те шесть лет, что мы прожили в Огасте, я только и делала, что меняла одну дерьмовую работу на другую. Я успела побывать уборщицей в трех разных местах, оператором колл-центра, разносчиком газет, продавцом в магазине хозяйственных товаров и бог знает кем еще. Это было похоже на замкнутый круг, в котором я, несмотря на постоянную занятость и усталость, чувствовала себя бесполезной и жалкой. Месяц назад я потеряла очередную работу, на этот раз доставщика пиццы, и снова готовилась к тому, чтобы погрузиться в бесконечный просмотр объявлений о вакансиях, но Макс, услышав новость, положила руку мне на плечо и мягко проговорила: «Думаю, тебе надо отдохнуть. Побудь немного дома, подумай, чего ты хочешь. Не можешь же ты бесконечно заниматься тем, что тебе не нравится». Сначала я отказывалась — мне вовсе не хотелось становиться для Макс обузой, но она, с неприсущей ей твердостью, настояла на своем предложении. В конце концов, мне удалось убедить себя, что так и правда будет лучше. Сама того не подозревая, я превратилась в домохозяйку — убирала нашу маленькую квартирку, ходила в супермаркет за продуктами, пыталась освоить несложные рецепты из интернета, чтобы к приходу Макс смочь приготовить ужин и хоть так оправдать свое существование. Сначала такая жизнь казалась мне неестественной и неправильной, но очень скоро я привыкла и даже смогла проникнуться спокойствием и уютом, когда с утра не нужно никуда бежать, а потом весь день проклинать все на свете. Впервые за долгое время я чувствовала себя хорошо. Мне нравилось наблюдать, как Макс собирается на работу. Как она, отдернув только одну штору, чтобы впустить в комнату серенький свет зимнего утра, на ходу пьет кофе, постоянно ставя кружку опасно близко к краю, задумчиво смотрит в шкаф, выбирая, что надеть, а потом, наскоро мазнув тушью по ресницам, долго и обстоятельно красит губы клубничной гигиенической помадой, не заботясь о том, что одного тюбика ей не хватает даже на месяц. Затем следует неизменное: «Ну, я пошла. Не скучай», невесомый поцелуй в щеку, а через секунду — хлопок входной двери — и только порыв ледяного воздуха из коридора проносится по полу, холодя мои голые ноги. После этого я остаюсь одна, и времени на раздумья у меня появляется хоть отбавляй. По какой-то злой иронии судьбы, хотя мы, спасаясь от воспоминаний, и уехали на другой конец страны, все вокруг напоминает о прошлом. Огаста, пусть он и центр штата, является совсем небольшим городом, сильно похожим на наш родной. Буквально в часе езды располагается Портленд, совсем рядом раскинулся национальный парк с режущим ухо названием «Акадия», а в прибрежных городках, куда мы пару раз выбирались на выходные, столько маяков, что ими можно заполнить целый город. Когда Макс впервые со времени торнадо увидела маяк, она сильно побледнела и изменилась в лице. Мне тоже было нелегко, и я предложила уйти, но Макс, взяв меня за руку, решительно ответила: «Нет, Хлоя. Мы должны научиться с этим жить. Прошлое пусть остается в прошлом». Больше мы об этом не говорили. Я в последний раз выдыхаю горький холодный дым и быстро захожу в квартирный полумрак, плотно закрывая балконную дверь. Обычно, жилье на набережной сдают по цене, которая нам не по карману, но этот дом — исключение. Какой-то предприимчивый человек сделал апартаменты из бывшего портового склада, который перешел в собственность государства после того, как компания, владевшая им, разорилась. Он выкупил здание, построил несколько дополнительных стен, наклеил новые обои и начал сдавать квартиры жильцам. Конечно, все выглядело хорошо только на первый взгляд. На деле склад так и остался складом. Через щели в плохо пригнанных окнах постоянно сквозило, водопровод работал как попало, а с реки постоянно тянуло неприятной сыростью, из-за которой у Макс, которая ненавидела холод и часто болела, развился хронический насморк. К сожалению, когда мы увидели все плохие стороны нашего нового жилья, было уже поздно — мы вложили в аренду все деньги и переезд мог бы стать проблемой. Но основной причиной было то, что мы устали бежать. Нам очень не хотелось снова сниматься с места, поэтому мы решили остаться. К тому же, были у этой квартиры и плюсы. Например, мне очень нравился вид с балкона. Убедившись, что в дверь не дует, я подхожу к шкафу, запихиваю куртку, пропахшую сигаретами, подальше в его глубины, а затем иду в ванную и на скорую руку чищу зубы. Макс никогда не говорила, но я знаю, она не любит, когда я курю. И я не хочу расстраивать ее, но избавиться от вредной привычки до сих пор не получается. Поэтому приходится заметать следы. Я выхожу из ванной и направляюсь на кухню, чтобы попытаться замаскировать запах сигаретного дыма и отчаянья ароматом готовящегося ужина. Знаю, что из меня плохой повар, я ведь не моя мама… Я вздыхаю, достаю нож и начинаю нарезать овощи. Я скучаю по маме. Последние несколько лет до ее смерти, с тех пор, как погиб отец, мы почти постоянно были на ножах. Я никогда не слушала ее и не старалась войти в ее положение. Мне просто было больно признавать тот факт, что она хочет снова быть счастливой. Двигаться вперед. В этом они с Макс похожи. Они нашли в себе силы, чтобы пережить горе. А я… Я, кажется, застряла. И теперь тяну Макс за собой. Мы никогда не обсуждали тот роковой день, хотя мне очень хотелось спросить, винит ли она меня. Жалеет ли о своем выборе. Я хочу спросить, но боюсь услышать ответ. Из-за того, что я не была достаточно смелой, чтобы пожертвовать собой, Макс пришлось взять выбор на себя и убить многих людей. Ненавидит ли она меня за это? Уверена, что нет, это же Макс, я знаю, что она любит меня. Но бесследно такое все равно не проходит. Иногда я думаю, что мы могли бы вернуться в прошлое и все изменить. Тогда город бы не пострадал, и мама была бы жива. Макс говорит, что ее сила исчезла. Не знаю, правда ли это, но я не хочу ранить ее, давая понять, что я ей не доверяю. Она этого не заслуживает. А я не заслуживаю ее. Макс просто невероятная. Кто бы мог подумать, что такая хрупкая девушка окажется настолько сильной. Хозяйка ресторана, в котором она работает, в ней просто души не чает, и я уверена, скажи Макс, что хочет переехать, она охотно помогла бы ей с новым местом. Макс могла бы уехать куда угодно, в Нью-Йорк или Чикаго, могла бы встретить хорошего парня, завести семью, снова заняться фотографией. Стать счастливой. Ведь сейчас я являюсь живым напоминанием о том, что мы потеряли. Если бы мы расстались, может у нее бы появился шанс. Какой странный парадокс. Никогда не думала, что можно любить друг друга и при этом не быть счастливыми. В замке скрипит ключ, и скоро в прихожую, громко хлопнув дверью, заходит Макс. Она бросает сумку прямо на пол и, заметив меня в кухне, говорит: — Боже, ну и холод. А затем небрежно бросает длинный шарф на вешалку так, что один его конец остается лежать на полу, и, не снимая перчаток, начинает расстегивать пуговицы на пальто. Она всегда так делает, потому что у нее постоянно мерзнут руки. Оставив ее возиться с верхней одеждой, я возвращаюсь к плите и не глядя мешаю овощи на сковороде. Через пару минут я слышу, как Макс проходит в ванную и долго отогревает ладони под горячей водой. Я закрываю крышку, и, оперевшись на стол, жду, пока она придет на кухню. Она заходит и с размаху садится на стул, с облегчением откидываясь на спинку. Я спрашиваю: — Как дела на работе? Макс закрывает глаза и с силой трет виски. — Настоящий кошмар. Поставки мяса снова задерживаются. Такое ощущение, что все это надо мне одной… Я подхожу к ней и успокаивающе говорю: — Ты просто устала. Она обхватывает меня руками за талию и утыкается носом в мой домашний свитер, пропахший специями и растительным маслом. Затем поворачивает голову и, уже прижимаясь ко мне щекой, отвечает: — Знаю. Просто в последнее время все идет наперекосяк. Я осторожно глажу ее по волосам. — Ты ведь помнишь, что если захочешь… — я запинаюсь. — Просто хотела сказать, что мое предложение все еще в силе. Макс отстраняется и немного хмурится, глядя на меня снизу вверх. — Хлоя, перестань. Мы не будем это обсуждать. Я не собираюсь бросать тебя. Я отхожу к окну и складываю руки на груди. — Просто, у меня такое ощущение, словно мы… Задыхаемся. В этом городе, где все напоминает об Аркадии Бэй. Словно мы умерли в том торнадо и попали в ад. Макс встает и подходит ко мне, останавливаясь прямо у меня за спиной. Я оборачиваюсь. Ее серые глаза смотрят на меня решительно и твердо. — Нет, Хлоя, в том-то и дело. Мы не умерли. Мы живы! Мы прошли через этот ужас, и теперь… — голос Макс срывается, но она заканчивает. — Я живу только ради тебя. Понимаешь? Я лишь киваю, не в силах объяснить ей, что я чувствую. Мы садимся за стол и не говорим ни слова. Макс берет вилку, подцепляет немного рагу, но потом устало опускает руку и говорит: — Прости, не хочу есть. На работе повсюду эта чертова еда. Тошнит уже. — Ничего, — я протягиваю ладонь и сжимаю ее руку. — Я знаю… Я не договариваю, что именно я знаю, когда Макс отодвигает стул и встает. — Может, заваришь свой любимый имбирный чай? — спрашивает она и, не дожидаясь ответа, уходит. Я подчиняюсь. Когда через десять минут я с двумя кружками в руках захожу в комнату, первое, что я чувствую — это пронизывающий холод. Дверь на балкон распахнута, и ветер шевелит шторы и ерошит брошенные на столе бумаги. Я сразу спешу к ней, чтобы закрыть, но на полпути удивленно останавливаюсь. На балконе стоит Макс, как была, раздетая, в одной тоненькой кофточке. Но она же терпеть не может мерзнуть... Я выхожу к ней. — Ты что тут делаешь? Она не оглядывается, лишь едва заметно пожимая плечами. Я ставлю кружки рядом с ней и бросаю: — Сумасшедшая. Сейчас принесу куртку. Я приношу ее пальто, и она благодарно принимает его, успевая греть ладони о еще не совсем остывший чай. Потом спрашивает: — Дашь сигарету? Я пытаюсь изобразить удивленный вид, но она улыбается и говорит: — Можешь не притворяться. Я знаю, ты их прячешь за той доской наверху. Я вздыхаю и достаю уже наполовину пустую пачку. Выуживаю из кармана куртки зажигалку, жду, пока Макс, неумело закрываясь от ветра, зажжет сигарету, и тоже закуриваю. Так мы и стоим на крошечном бетонном пятачке, продуваемом всеми ветрами, а пепел быстро гаснущими искрами уносится прочь. Наконец, Макс говорит: — Знаешь, я ведь тоже иногда об этом думаю. — О чем? — я непонимающе смотрю на нее, но не могу поймать ее взгляд. — О том, что мы могли погибнуть. В тот день, понимаешь?.. — она замолкает, но потом договаривает. — Что, если я сделала другой выбор? — Макс оглядывает пространство перед собой и добавляет. — Мне кажется, из этого места получился бы неплохой рай. От ее слов по телу бегут мурашки — мне страшно оттого, что она знает, хотя я никогда ей об этом не говорила. Не в силах унять внутреннюю дрожь, я поворачиваюсь к ней и говорю: — Но Макс… Если ты сделала другой выбор, это ведь значит, что… Значит, что только я умерла. Не мы вместе. Умереть должна была только я. Макс грустно улыбается и выкидывает догоревшую сигарету в темноту. — Ну и ладно, — отвечает она. — Все равно тебе бы не понравилось работать доставщиком пиццы. С этими словами она уходит в квартиру, на ходу стаскивая с себя пальто, а я поворачиваюсь обратно к реке, и отражения огоньков в воде дробятся от слез, застилающих мне глаза. Я смотрю вдаль на унылый, серый пейзаж, подернутый холодной темнотой февральской ночи, и впервые думаю, что это место вовсе не похоже на рай. Даже не близко. Я по привычке прячу пачку сигарет за доской и, не забыв старательно закрыть за собой дверь, захожу в комнату. Но там, разумеется, уже никого нет.Конец