Ворон

По свинцово-серому небу ветер гнал одинокое белое облако. Оно бежало так быстро, словно хотело догнать стайку своих товарок, уплывшую за горизонт еще с утра. На черную, будто обгоревшую верхушку огромного старого дерева присела птица. Ее четкий силуэт на сером, набухшем от воды небе чем-то напоминал быстрый росчерк суми-ё. — Символика ворона, — произнес скрипучий голос у него в голове, — амбивалентна. Ворон питается падалью, и его связывают с царством мертвых и с землей, но одновременно также с небом. Поэтому ворон наделяется функцией посредника между тремя мирами. — Прочь, — подумал Геллерт. — Мерзавец. Ворон каркнул и сел на подоконник. Широкое окно, казалось, зазвенело от магии, но ворона пропустило. — Ты скоро умрешь, герр Гриндевальд. Геллерт мотнул головой, изгоняя из нее навязчивый, как заезженная пластинка граммофона, голос. — Да уж скорей бы. Его собственный голос оказался таким же скрипучим. — Тебе не интересно как это будет? Опыт Nigredo, caput mortuum? Для таких, как ты... — Кто ты, — перебил его Геллерт. — Хугин или Мунин? Ворон покосился на него живым блестящим глазом и фыркнул совершенно по-человечески. — Тебе не все равно, кто будет клевать твою печень сегодня: я или мой брат? — Просто любопытно. Скоро умру, а так и не научился вас отличать. — А и не надо, герр Гриндевальд. Из окна потянуло сыростью и запахом водорослей. Крылья зашелестели совсем близко. Ворон сел ему на плечо. Геллерта передернуло: прикосновение птичьих когтей напоминало касание тонких крысиных лапок. Крысы тоже, случалось, пробирались к нему в узилище, привлеченные запахом крови и мяса. — Приступим? — из вороньей пасти несло тухлятиной, крылья на миг мелькнули у самых глаз, когти вцепились в плоть, рассекая ее с легкостью остро наточенного скальпеля: новая кожа была тонкой и рвалась легко. Местами же разодранная плоть не успевала нарасти в срок, и сквозь зияющие раны проглядывали исклеванные ребра. Ворон поскользнулся, каркнул — на этот раз недовольно, и уцепился покрепче. Красные струйки устремились вниз, к ногам Геллерта, к побуревшему от ежедневно повторяющегося действа камню. Геллерт дернул руками в невольной и бесполезной попытке защититься, но оковы держали крепко: они крепли с каждым днем. В этом месте кровь мага, смешанная с камнем его тюрьмы, увеличивала силу его уз. У того, кто придумывал для Геллерта наказание, было чертовски изощренное чувство юмора. — А когда у меня был выбор? — Никогда! — согласился Хугин, или Мунин, и дернул клювом, прихватив тонкую полоску мяса. Боль пришла, как всегда, не сразу. Сегодня между первым клевком ворона и ее слепящей вспышкой под веками прошло целых три тягуче-медленных удара сердца. За первым клевком последовал второй, третий, четвертый. Геллерт едва сдержал рвущийся наружу крик. Но усилие — и он знал это — было тщетным. Совсем скоро ему станет все равно. — Сожалеешь? — спросил его ворон, прервавшись ненадолго. Любопытный глаз скосился на искаженное мукой лицо. Клюв птицы, как и камни под ногами Геллерта, тоже стал красным. Ворон закинул голову, проглатывая очередной окровавленный кусочек плоти. Чтобы не видеть этого, Геллерт отвернулся. — О... чем? — О могуществе и потерянных возможностях, о своей палочке, о молодости, о любви, наконец? — спрашивал ворон, и каждое слово было клевком, пронзающим пульсирующую от боли печень. — Нет, — выдавил Геллерт. — Я уступил сам. Хугин, или Мунин одобрительно каркнул. — Когда ты умрешь, а это будет очень, очень скоро, обещаю, герр Гриндевальд, я выклюю тебе глаза.