***
Все начиналось как обычная депрессия. По расписанию, с мелкими ссорами и нежеланием Эвена понять очевидное. В общем, то, что доктор расписал. На второй день Исак даже и не заметил начавший скапливаться смрад квартиры — только пошутил о том, что всё на самом деле не так, как пишут в книгах или показывают в каких-нибудь сериалах. «Несколько… э-э-э… хуже», — добавил он с безобидным смешком. А в ответ — получил тишину. Эвен лежал лицом к стене, а Исак подумал про себя: спит. Едва эта мысль обосновалась в голове, Исак решил, что, похоже, весь вечер просидит в болезненном одиночестве. Он аккуратно прошел в гостиную занести любимые бургеры Эвена и еле отговорил себя от идеи заботливо поцеловать его в лоб. Пусть спит. И тут его как обдало ледяной водой. Уже выходя из комнаты, Исак почувствовал на себе холодный взгляд. Обернулся — и будто бы осип: Эвен все-таки не спал — провожал Исака совершенно пустыми и безжизненными глазами. От этого не по себе стало даже Исаку, хотя он, как считал, изучил все депрессии возлюбленного вдоль и поперек. — Что такое? — спросил Исак, неожиданно почувствовав страх. В ответ Эвен не проронил ни слова — только еле заметно покачал головой: все в порядке, не думай об этом. Только вот Исак не последовал совету парня. Остаток дня, до вечера, он просидел на кухне, заливая в себя кофе, который с каждой новой кружкой, казалось, горчил все сильнее. Учебник по биологии упорно не хотел читаться, а материал из него — запоминаться. В голову лез один только Эвен и его наводящие жуть глаза. С этим противным чувством жути и опустошенности Исак просидел до того времени, когда уже гулящие компании начинают рассасываться. Исак слышал, как стихает безвкусная музыка, а пьяные подвывания становятся неразборчивее и тише. Через какое-то время даже двор утонул в тишине — о жизни в нем намекал лишь тусклый свет фонаря (значит, к утру его обязательно кто-нибудь погасит), а о жизни в городе — едва уловимый ухом вой далеких сирен. Решив, что ему тоже пора бы, Исак и не заметил, как оказался в постели. Усталость куда-то пропала. Он прожигал взглядом Эвена и понимал, что у них ничего не было уже два дня. По ощущениям — не меньше добрых двух месяцев. В любом случае, чье бы ощущение времени ни брать за точку отсчета, желание почувствовать толчки Эвена никуда не пропадало — даже усиливалось. Исаку стоило огромных усилий преодолеть себя, и он кое-как заснул, продолжая сгорать от вожделения, которое вытеснило даже холодную пустоту.***
Раз пакетик чая. Два пакетик. Три. Четыре. Исак пересчитал в доме все чайные коробки до единой, а в них — все содержимое. Все осталось абсолютно неизменным. Эвен не пьет свой чай — ни одной кружки с тех пор, как Исак ушел на два дня. Исак вернулся в квартиру и с неприятным щекочущим чувством понял, что пересчитал эти вонючие пакетики в последний раз. А еще он так и не спросил Эвена, как же он все-таки заваривает свой чай, раз у них в доме нет чайника. На мгновение даже показалось, что этот вопрос был важнее даже плачевного состояния Эвена. «Эй, Эвен, так а как же ты чай-то делаешь себе? Да-да, мне плевать, что я сейчас уйду и не узнаю, а когда и вернусь (если вернусь) через надцать лет, ничего же не изменится!» «Да-а-а, — с горечью, переходившей в жжение, подумал Исак, — не изменится…» И, черт возьми, он действительно верил в то, о чем думал. Пройдет много лет — и Эвен будет так же лежать, лежать, лежать. Застывший в анабиозе, не нуждающийся ни в еде, ни в воде, ни в сексе. Потребность у него только одна — периодически сопеть в пустоту: «Исак Вальтерсен, ты все еще здесь?» — не получать ответа и через некоторое время спрашивать снова. И кто его знает, что он чувствовал, когда вопросы съедала тишина. Исаку от этих мыслей стало дурно, а повисшее в квартире гробовое молчание, казалось, разучило его разговаривать. Надо валить. Срочно — надо валить. Пока не поздно.***
Это случилось в ту же ночь, когда Исак до позднего времени засиделся на кухне в полной тишине. Ему снился на редкость пакостный и особо мерзкий кошмар. В нем Исак шел в густой непроглядной темноте под стук невидимых настенных часов. И каждый свой шаг он подстраивал под выщелкивания этого невидимого маятника. И так — весь сон. Ни одного монстра, ни одного маньяка и даже ни одной капли крови. Вообще ничего. Во всех смыслах. Исак плутал в непонятной черной пелене и не испытывал ни единой эмоции. Ни страха, ни грусти, ни разочарования. Только темнота и адский холод, пробирающий до мозга костей. Проснулся Исак весь в холодном поту. И испытал то самое ужасное чувство, когда человек не понимает, в каком месте находится. Сначала ему казалось, что он на кухне и слышит ночное жужжание холодильника, то ему казалось, что в коридоре, потом глаза начали малость привыкать и Исаку вообще привиделась квартира Юнаса. Последнее представить было легко — затуманенный мозг отмотал время на пару дней назад, когда Исак действительно остался ночевать у лучшего друга. И лишь когда Исак услышал глубокое дыхание парня, то понял: он всего лишь в их с Эвеном любовном гнезде. Слух выровнялся и стал менее острым, и вновь послышались звуки холодильника, но на этот раз — тише и уж явно дальше. Сонливость начала брать верх, и Исак, про себя уже матерясь на вспотевшую спину и не менее мокрую простыню, решил лечь на другой бок — и от неожиданности вскрикнул. На него смотрели голубые глаза Эвена. Такие же пустые и безжизненные. Исак еще не раз вспомнит этот взгляд, когда вернется в квартиру в последний раз. Ему станет тогда так же жутко и не по себе, как стало сейчас. — Блядь! — не выдержал Исак и даже рассмеялся. — Напугал! — Прости, — Эвен сказал это таким же бесцветным, каким был его взгляд, голосом. — И когда ты образумишься… Исак, как и всегда, мигом понял, к чему была последняя фраза. Эвен всегда считал эти слова козырем — сетования на то, что его парень все еще лежит рядом и чувствует непреодолимое возбуждение, а не обжимается с каким-нибудь загорелым качком на Мальдивах, были неотъемлемой частью депрессий Эвена. И его парень к этому привык и уже давно разучился злиться или, прости господи, обижаться на такие глупости. Почти научился… Исак стянул с себя налипшую футболку и почувствовал приятную прохладу. Но только на секунду — потом, как и прежде, его поглотила жара комнаты. Кинутого на Эвена взгляда оказалось достаточно, чтобы похотливо облизнуться и проникнуться мыслью: сегодня, может, и получится. — Ты забыл, что я тебе говорил, да? — промурлыкал Исак. — Мы думаем только о следующей минуте. Эвен на это ничего не ответил — поджал губы и отвернулся на другой бок, хрипло буркнув что-то наподобие обыкновенного «Как знаешь». Исак снова закатил глаза и внутри уже выругался оттого, что его парень упорно не хочет его слышать и витает где-то у себя в голове, которая сейчас явно не была здоровой. — Малыш, — прошептал Исак и аккуратно, стараясь не навредить Эвену в его хрупком эмоциональном состоянии, перевернул того на спину и прижался своими губами к его: — Я хочу тебя. Тело под ночной майкой было горячим и соблазнительно вспотевшим, но ни черта не податливым. Поцелуй — неестественно пустой и безвкусный, но стараниями одного только Исака жаркий и глубокий. Исаку — мокро и пока еще хорошо, но духота августовской ночи мастерски сделала свое дело — невыносимая жара давила физически, а пропитанный потом пододеяльник долгое время не хотел скидываться, чтобы можно было прийти в себя и охладиться хоть на пару мгновений. Исак кусал губы Эвена, проводил по ним языком, но нет. Все не то. Жесты и движения — неправильные, а Исак расслабляется и старается отдаться полностью просто так, лишь для собственного удовольствия. Напряжение сковало их обоих, и сложно было сказать, кому было хуже. — Не хочу так, — просипел Эвен в губы Исака, — давай без суеты сегодня. И побыстрее. Исак от растерянности даже протяжно вздохнул. Он не знал, чего желает его парень. Впервые за… за… Пожалуй, впервые за все время их отношений. Да, за все время. И рвать и метать хотелось только оттого, что с этим ничего нельзя было сделать. Раньше Эвену стоило издать лишь полузвук — и Исак понимал, чего от него хотят. Он мог за секунду угадать, что делать дальше. Позволить себе ласкать своего парня или дать ему сделать то же самое с собой; взять в рот, сделав неприличные причмокивания самым громким звуком в доме, или сразу приступить к делу; остаться на кровати или пойти в ванную — все это Исак знал, как таблицу умножения, но сейчас не мог сделать ничего. Скоро из ткани на кровати остались только простыня и наволочки. Пусть гортанный стон и наполнял комнату, неосторожные и небрежные движения Эвена (хотя двигался, в основном, не он) не удовлетворяли от слова «совсем» — только заводили сильнее, что действовало на нервы обоим. Напряжение никуда не спадало и нарастало с каждым новым толчком. Исак ненавидел эту позу, ненавидел сидеть сверху и сдавливать своими ногами чужие, почти ненавидел бездействующего Эвена и готов был рыдать оттого, что секс ему не приносит должного удовольствия и сделать с этим ничего нельзя. У Исака получилось кончить — мучительно и с протяжным недовольным стоном, — только когда он почувствовал, что Эвен слегка сжимает его ягодицы. Когда на прикроватной тумбе не обнаружилось привычно лежащих салфеток — они очень вовремя закончились, — Исак снова выругался и протер живот от белесых капель углом простыни. Уже было все равно. Настроение и так было хуже некуда, а робкая мысль в голове говорила, что надо было лечь спать и не заниматься глупостями, делать хуже и доставлять дискомфорт себе и своему партнеру. Исак готов был послать в ад весь этот чертов мир. Может, он просто недостаточно расслабился, чтобы Эвен тоже получил удовольствие. Или не сжал сильнее, когда можно и даже нужно было. Может, он просто слишком сильно давил на грудь Эвена или не купил его любимые презервативы, на которых было написано что-то о дополнительной стимуляции. Впрочем, уже не важно. Сон пришел нескоро, а когда Исак за пару часов до звонка будильника все же заснул и постельное белье было по-прежнему мокрым, а чувство неудовлетворения нифига не растаяло, он понял: что-то у них с Эвеном поменялось и пошло на спад. Он провалился в сон с мыслью, что его парень, скорее всего, уставился в пока не зашторенное окно — в ожидании предрассветной серости.***
Исак ворошил кучку раскиданных по столу чайных пакетиков, что были сосчитаны в последний раз. Он вспоминал о своей тяжелой, муторной ночи с Эвеном. Больше секса у них не было. Конечно, Исак отчаялся не сразу и пару раз попытался уговорить парня на что-то более интересное, чем скучный акт в позе наездника, но с треском провалился. С каждым днем Эвен уходил все глубже в себя, а единственными его словами очень скоро стало это мерзкое «Ты все еще здесь?». Вскоре Исак даже научился не отвечать на этот ужас — только пожимал плечами и уходил на кухню, глотая — иногда вместе со слезами — обиду и полнейшее непонимание. Боже, ничто, ничто не выводило из душевного равновесия так, как этот вопрос. Интересно, понимал ли Эвен, что с каждой новой попыткой только рисковал получить на него отрицательный ответ? Возможно. Может, он отчасти этого и добивался. Подумав об этом несколько дней назад, Исак с криком разбил кружку с кофе о стену. Липкие темные пятна до сих пор красовались на полу, и никто даже не думал о том, чтобы смыть их. Один раз Исак даже рискнул позвонить Соне, но единственным приятным в диалоге стала последняя фраза «Да пошла ты, сука, нахер!». Исак не пожалел о своем выкрике до сих пор. Из раздумий Исака вытянуло только почти севшее солнце и выросшая тень от рюкзака. Таки да, пора уходить. Стук ботинок раздавался в квартире чуть ли не эхом. Исак выходил из кухни и не оборачивался, чтобы снова не увидеть их романтический ужин, ребячество в виде закидывания друг друга едой и совершенно прекрасный секс на обеденном столе. Даже забавно. За последние дни кухня стала самым популярным для Исака местом в доме. А подумал обо всем этом он только сейчас. И продолжал думать уже возле входной двери, нацепив на себя рюкзак и накинув осеннее куцее пальто. Он уже открыл входную дверь, которая обдала квартиру громким скрипом, как вдруг… — Ты все еще здесь? И, как всегда, в ответ — тишина. Только Исак не был ни раздражен, ни зол — лишь ощутил огромное давление выбора. Посмотреть ему на Эвена, чтобы убедиться в его тяжелом состоянии, или уйти, пафосно хлопнув дверью, и никогда сюда не возвращаться? Впрочем, он уйдет в любом случае, и взгляд на Эвена вряд ли помешает ему. На улице — долгожданная свобода. Там много нормальных парней, которые не отталкивают своих в благодарность за помощь. Там Юнас и Сана. Там Ева, с которой Исак так и не продолжил общение, хотя обещал. Здесь ему делать было нечего. Исак старался, старался долбаный месяц, чтобы выжать хоть какой-то результат. И тут Исак осознал, что идет в гостиную, и каждый шаг его отдает тем самым стуком ботинок. Едко-синяя надпись на телевизоре слепила глаза. И смрад, этот чертов смрад. Эвен был таким же, как всегда. Эвена-настоящего от Эвена-три-недели-назад отличала только пробившаяся щетина. Конечно, растительность на лице не шла Эвену — вот что Исак отметил в первую очередь. Он пережил очередной рвотный позыв — Эвен брился всегда и терпеть не мог волосы на своем лице. Впрочем, на лице Исака — тоже, поэтому, чуть что, заставлял его бриться и слушать не желал никаких отговорок. — Тебя не было два дня, — сказал Эвен, а Исака отшатнуло: впервые за сколько времени с губ его парня слетел не вопрос? — Три, — поправил Исак и удивился своему хриплому голосу. — Ты одумался? — спросил Эвен и растянул губы в улыбке. — Уходишь?.. Эта улыбка больно кольнула Исака. В ней не было ни капли грусти, даже намека. Только тихая радость. Черт его возьми, иногда этот парень был просто невыносим, и эта блевотная черта перечеркивала все хорошее, что было в их отношениях. Тишину нарушил звук пришедшей эсэмэс. «Скоро тебя ждать?» — спрашивал дисплей телефона, передавая беспокойство отца, у которого Исак хотел пожить первое время. Исак настукал пальцами краткое «Скоро» и посмотрел на Эвена. Тот по-прежнему улыбался. — Да, — ответил Исак и, поняв, что сомнений не осталось, направился к двери.***
— Повтори, что я сейчас сказала. Голос Саны был абсолютно спокоен, но взрывоопасен. Глаза, обведенные ярко-черными тенями. В руках у себя Исак нашел старое, явно подержанное пособие прошлого века по биологии, открытое на какой-то связанной с генетикой теме. Исак с удивлением обнаружил, что сидит дома у Саны, а в кружке у него остывший кофе. Мыслями он находился не здесь и даже не в монастыре, в котором жил Мендель*, и уж точно его не интересовало дигибридное скрещивание. — Э-э-э… ты говорила про-о-о… — Исак изо всех сил напрягал память, но в ней упорно всплывал пустой взгляд Эвена. — Строение ДНК? Сана с глубоким вздохом закатила глаза, и Исак морально приготовился получить книгой по голове, но вместо этого с удивлением понял, что слышит сочувствующий голос: — Рассказывай. — А? — Чем раньше мы разберемся с этим всем, — раздраженно сказала Сана, — тем лучше подготовимся к самостоятельной, а мы не хотим, чтоб ты опять получил оценку ниже моей. Исак смотрел на старающуюся сочувствовать Сану, в голове которой, конечно, были только выпускные экзамены, поступление в вуз и живший в телефоне Юсеф, и думал, можно ли перед ней вывернуть свою душу наизнанку. — Эвен опять чудит, — отмахнулся Исак и понадеялся, что этого объяснения более чем достаточно. — Забей. — Ты плохо врешь, — покачала головой Сана. Исак зажмурился и подумал, что уже нечего терять. После разговора он придет к Эвену, расстанется с ним раз и навсегда — и забудет их отношения как страшный сон. Конечно, первое время он поживет у отца и придется несладко. Может, даже придется пару раз слезливо высморкаться в хиджаб Саны, которая подтолкнет его к этому решению и пальцем не поведет. Поэтому, решил Исак, она имеет право знать. Да что там, в глубине души он даже хотел поделиться. — Я просто устал, — сказал Исак на выдохе и почувствовал, что вот-вот заплачет. — Ты ведь не знаешь, как это невыносимо! Он лежит, сука, на постели целыми днями и прогоняет меня! Ты когда-нибудь посылала к черту Юсефа только потому, что он старается помочь тебе, а? Мы с Эвеном… мы даже разговаривать перестали, не то что спать вместе. «Исак, ты все еще здесь, а, Исак?» Я думал, он пострадает недельку. Но месяц... Месяц! Мы с отдыха прилететь не успели! — Я думала, ты знал, на что идешь, — скривилась Сана. — Я знал, да, но… но… Такого у нас не было никогда. Меня гнали в шею, да, но… не так бесчувственно. И я не знаю, будет ли какое-нибудь «мы» завтра. Я даже не знаю, доживет ли этот кошмар до ночи. Исак замолчал и старался не зареветь оттого, что весь ком слов и эмоций наконец-то вышел на свободу. Сана по-прежнему смотрела на него выжидающе и не спешила давать советы. Договаривай, как бы просила она. — Он меня просто не слышит, — прошептал Исак. — Я хочу, чтобы все закончилось. — Так почему не закончишь? — Сана говорила уверенно, но также тихо. Исак обхватил руками голову и подумал о том, что пришел сюда, на самом деле, не биологию учить — спросить, что обо всем этом дерьме думает Сана — человек, который как-никак знает Эвена дольше. — Я хотел сегодня, — сказал Исак. Сана вздохнула. — Понимаешь, — начала она на выдохе, — у нас выпускной год, выпускные экзамены, мы с тобой прямо сейчас сеем то, что будем пожинать всю жизнь. Тебе и без Эвена хватит дерьма. По-моему, тебе просто пора расслабиться. Но это твой выбор, понятно? Я не хочу подталкивать тебя к тому, о чем ты будешь жалеть всю жизнь. — Только поэтому? — От удивления и неожиданности сказанного у Исака потемнело в глазах. — Потому что надо отдохнуть? И ты мне не скажешь выждать? Поговорить? — Одни уже выждали, — поджав черные губы, ответила Сана, кивнув головой на компанию брата во дворе. — А другая уже поговорила. Что-то изменилось? У тебя слишком много нервов уходит на то, чтобы взамен просто получить удовольствие от отношений. Уходя от Саны, Исак почувствовал на себе до тошноты сочувствующие взгляды парней.***
Исак стоял возле арки в зал и глотал вместе со слюной горечь, что каменным налетом оседала на стенки шеи. Сзади лежал, наверное, улыбающийся Эвен, и ничего ему больше не надо было — только видеть, как Исак уходит. — Эй, — позвал Эвен. — Помнишь, ты мне говорил о том, что нужно думать только о следующей минуте? Исак от неожиданности обернулся. Интерес заставил его на время застыть на месте, а после — аккуратными шагами приблизиться к кровати. — Помнишь, — ответил Эвен за парня и снова тепло улыбнулся. — Я следую твоему совету, видишь? Да, он правда следовал. И, садясь на диван, прямо на рассыпанные крошки, Исак понял, что облажался. Его парень думал только о каждой следующей минуте. И там все оставалось таким же — телевизор, крошки, шторы. И в следующей. И в следующей. Продолжать нет смысла. Попробуй еще не лежать комом на диване, когда у тебя нет ни желаний, ни стремлений — только блядская следующая минута, в которой будет то же самое. Черт. Исак бы даже заплакал, если б внутри не было так пусто и нафиг перевернуто вниз головой от многонедельного стресса. Он ведь всего лишь пришел бросить парня и уйти на долгожданную свободу. И опять нервничает и думает. Эвен аккуратно, боясь нарушить шаткое эмоциональное равновесие, продвинулся к Исаку и положил тому голову на колени. Внутри Исака что-то неприятно закололо. — Знаешь, — прошептал Эвен, млея от присутствия парня, — а мне все-таки было очень хорошо с тобой. Исак смотрел на зажмуренные глаза Эвена. Волей-неволей он запустил руку в засаленные русые волосы и сам прикрыл глаза. Он гладил по голове Эвена, перебирая его волосы, и думал о том, что ему, вообще-то, тоже было хорошо. Вот так все и кончится — после приятных слов Эвена и громкого хлопка дверью. Исак пытался сглотнуть ком в горле — и не смог. Он пытался заставить себя действовать по логике Саны — и не смог. В конце концов, кому он что должен? Он пришел сюда бросить Эвена, забыть о его депрессиях и хождениях голышом по улицам. И не смог. Ощутив глубокое и томное дыхание Эвена, Исак понял — он спит. А Исак думал. Очень много думал, не смея убирать руку и, что греха таить, побаиваясь это сделать. Но ведь рано или поздно — придется. Когда все же пришлось, он встал, не задев чужой сон, и на ватных ногах направился к двери. В какой там раз уже? В третий? Выйти из этой квартиры, в которую он наведался на прощание, оказалось намного сложнее, чем войти внутрь. Вот такой вот парадокс. Но Исак смог справиться с ним и переступить порог квартиры, прекрасно зная, что Эвен проснется и не застанет его рядом. Ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра. Жить одной минутой. Это ужасно смешно и нелепо. Исак, похоже, пал жертвой собственных слов. И пока Эвен не хотел слышать собственного парня и менять свою жизнь, Исак вливал яд в его уши и сам верил в то, что говорил. Вот почему он уходил из квартиры, а Эвен позволил ему это сделать. Потому что они оба жили следующей минутой. Забавная игра, пока не приходит осознание того, что ты проиграешь в любом случае. Исак уходил, но внутри пообещал себе, что в скором времени вернется. А когда вернется, — обязательно вернется! — Эвен, может, уже и не будет жить одной минутой. А Исак поймет собственные проблемы и решит их. Он шел к отцу, чтобы рассказать о своих проблемах, и старался не смотреть на последние солнечные лучи. Квартира осталась далеко позади, но не их с Эвеном отношения. Нет, сэр. А когда Исак возьмет себя в руки, то обязательно поговорит с Эвеном. Они оба перестанут жить по ограниченному отрезку времени и разучатся отмерять минуты. И лишь после этого, в одну из этих самых минут, Эвен наконец-то услышит.