Каждый раз

Где ты, когда ты не онлайн, когда я жду тебя в сети? В какие ссылки перейти, чтоб просто оказаться там? Юнги мониторит страничку Чимина в фейсбуке и кусает губы от безысходности. Чем же он таким занимается, что так долго не подаёт признаки своей интернет жизни? Безысходность как хозяйка парада села на главный трон где-то в глубине его души и ликует своей маленькой победе над Мином, и это настолько встаёт комом в горле, что Юнги едва ли не выплёвывает свой холодный кофе. За последние сутки он настолько приелся, что даже не спасает от бессонницы. С аватарки на него смотрят два глаза-полумесяца, на которые Мин готов залипать часами, была бы только возможность; приманивают чертовски мягкие губы, которые Пак любит кусать, когда рядом нет колпачков от ручек или конфет. Их почему-то он любил грызть особенно. И нет, Юнги не засматривается на это при каждом удобном случае, нет. Просто Мин хочет залезть в его голову, чтобы понять, о чём думает тонсен в такие моменты. Может быть, это планы о спасении амурских тигров, а может он мило улыбался мыслям о том, как убивает всех сидящих в аудитории самыми извращёнными способами, но почему-то Юнги уверен, что был бы доволен при любом раскладе. Просто потому, что Чимин оставил бы в покое свои губы хотя бы на мгновение. И Мин бы даже взломал его компьютер, прочитал бы все его переписки, прошёлся бы по всем его любимым сайтам, но он не хакер и, если честно, в технике не разбирается совершенно, да и закона боится. На телефон приходит уведомление, и Юнги заученными движениями хватает и разблокировывает смартфон. У Чимина обновление в инстаграме. Без задних мыслей открывает фотографию и мечтает ослепнуть, ведь, ну, нельзя же так прекрасно. У Чимина новый нежно-розовый цвет волос, и он идёт вразрез с прошлым холодным серебристым. От нежного, мягкого фильтра на фото и самого нежного Чимина во рту появляется фантомный вкус сахара. Сердце совершает кульбит, когда он видит небольшие ранки на нижней губе Пака, и маленькая фанючка внутри кричит и пополняет коллекцию «Лучшие фотографии Пак Чимина». Юнги листает дальше и понемногу его обнимает подружка-ревность. Мин с раздражением сжимает пластиковый стаканчик, откидываясь на спинку стула. Она нежно скользит ладонью по груди парня, заставляя его тяжело вздохнуть, а затем обхватывает своими тонкими пальцами белоснежную шею Юнги, заливисто смеясь с его беспомощности. На фотографии Чимин мило смущается, когда Чонгук обнимает его за плечи и, улыбаясь, смотрит с фотографии прямо на Юнги. И Юнги вроде понимает, что это просто дружеская фотография и Пак как бы натурал, но ничего не может с этим поделать. Чимин пишет ему на Kakao, и Мин запоздало смотрит на новое сообщение, которое он очередной раз игнорирует.

Хён, как тебе новый цвет? Гукки говорит, что мне идёт с:

О, да, он прав. Чимин всё равно будет думать, что он безразличен Юнги, что тот даже не думает о нём. Это наилучший вариант развития событий. Это лучше, чем узнать, что Юнги шифруется постоянно и не оставляет за собой следов. Чёртов инкогнито. О чём ты думаешь сейчас? Давай среди берёз густых Читать любимый твой рассказ — страничку я, страничку ты Чимин наклоняется к почти заснувшему Юнги и легонько ударяет по лбу, а затем тихо смеётся, когда старший начинает ворчать, и тыкает пальцами в его бока. Знает ведь, как Мин Юнги это ненавидит, но всё равно продолжает. Чимин начинает недовольно бубнить о плохой успеваемости Юнги, а после переходит к повествованию о маленьком принце, который повстречал лиса. Пусть и понимает, что Юнги его даже не слушает. Пак всегда любил читать и читал постоянно, при любой возможности. Было даже неудивительно, что Чимин сам изучил всю свою программу на этот год раньше всех. — Хён, почему ты меня не слушаешь? — Напомни мне, для чего ты мне вообще читаешь «Маленького принца»? — Потому что это моя любимая книга, а ты согласился её послушать? — Действительно. Вновь устраивается удобнее под деревом и прикрывает глаза. Сегодня было чертовски жарко, и Юнги убедился в своих суицидальных наклонностях, граничащих с мазохизмом. Во-первых, на улице жара. Во-вторых — грёбанный Пак Чимин, читающий ему вслух Маленького принца (хотя, это, скорее, первое). — Хён, ну что мне для тебя сделать? И Юнги хочется плакать и смеяться одновременно. Перестать быть настолько милым и одновременно сексуальным, а ещё резко поменять сексуальную ориентацию, нет? Приручил Мина, значит, как принц лиса, а ответственности никакой. — Нет, всё в порядке. Я слушаю.. — О, я знаю! Пак садится ещё ближе к Юнги, плечом к плечу, свою ногу на чужую, сантиметрами между лицами. — Будем вместе. Страницу я, а другую ты. И Юнги просто не может отказать. Но если б мне платили, милый, каждый раз, когда взгляд твой дымный Мне мерещится где-то мимо, каждый раз, когда снишься ты мне Сессия закрыта, в голове пьяный ветер от внезапного облегчения, а в сердце гниёт дыра, ведь Пак уже несколько дней как уехал домой на каникулы. И вроде его не стоит винить, но Юнги это делает и очередной раз разочаровывается в себе. Чимина не хватает катострафически. Как будто Юнги выкинули в открытый космос без скафандра, воздуха и шанса на нормальное существование. Оказалось непросто поймать себя на том, что ты уже по привычке ищешь среди толпы родной силуэт, выискиваешь до боли знакомую макушку в каждом из прохожих и прислушиваешься к чужим разговорам, желая услышать почти родное имя или тот самый голос. Это напугало, но не удивило. Юнги бы не назвал свои чувства какими-то высокими словами и согласился бы с тем, что это всё ненормально с любой стороны. Это уже отклонение, но Юнги не знает, как это лечить и к какому врачу обращаться. Ему бы Чимина в качестве лекарства, но не будет ли от этого только хуже? Ведь даже во снах он преследует Юнги и тому не хочется просыпаться. Я опять кручу на пальце прядь, пахну, как мамины духи Ты хочешь меня снять-снять-снять, а я хочу писать стихи-стихи Юнги молча моет тарелки и пытается сосредоточиться на недавнем разговоре с матерью, но не может, потому что всё равно возвращается к мысли, что буквально за стеной лежит бухой Пак Чимин, и это для Юнги сравнимо с Армагеддоном, началом конца света. Наверное, в прошлой жизни он ел младенцев на завтрак. — Чимин? — Юнги тихо заходит в комнату и ставит рядом с хнычущим Паком стакан с водой и таблетку. Он ненадолго задерживает взгляд на тонсене и ему хочется взяться за ручку, карандаш, перо и написать целую оду, восьмитомник стихов о великолепии Пак Чимина. Не то чтобы он был идеальным сейчас, но Юнги не смущает его опухшая рожа, вонь на всю спальню и перспектива в скором времени оттирать чужую блевотину с ковра. В такие моменты Чимина сложно идеализировать, но не любить в любом состоянии ещё сложнее. — Юнги-я... мне плохо. Старший присаживается около Чимина и аккуратно снимает с него одежду, стараясь не думать вообще. Чимин что-то говорил по телефону про расставание с девушкой, и Юнги отдаёт молчаливую поддержку. — Если бы ты не набирался так, то было бы нормально. В последние дни ты вообще много пьёшь. Да и стоило её бросать именно сейчас, когда ты так нахлебался? Чимин что-то ещё неразборчиво бормочет, и Юнги уже радуется последней пуговке на рубашке Пака, как тот резко садится и смотрит на Юнги в упор. — Чимин? Старший съёживается весь и хочет отступить, когда Пак аккуратно касается пальцами плеч (и Юнги уверен, что наутро там будут ожоги) и наклоняется к нему. — Чимин? — почти с мольбой пищит Юнги, но не может сдвинуться с места. А затем мир вдруг рушится. Планеты останавливают движение, а время замедляет свой ход. Звёзды взрывались одна за другой, и осталась лишь одна звезда в этом мире — Чимин. Но звёзды — это бомбы замедленного действия, ядерные станции, которые готовы взорваться в любой момент и убить всё в поле зрения. Звёзды не самое романтичное в этом мире, и Чимин был таков. Чимин целовал медленно, напористо, полностью отдаваясь моменту. Его маленькие пальчики перебрались на затылок Юнги, чуть сжимая уже отросшие волосы. Когда тот отстраняется, Юнги всё ещё не может прийти в себя, смотря на Чимина и не видя при этом его самого. Как будто пелена перед глазами и мир звучит лишь бешеным сердцебиением где-то в ушах. — Хён, пожалуйста.. Мне это нужно.. — Чимин тянется снова, и на этот раз Юнги нависает сверху, отвечая на поцелуй и поглаживая ладонями податливое тело младшего. Рубашка уже где-то на полу, а ладони старшего — в чиминовых джинсах, сжимают крепкие ягодицы. — Чёрт, ты.. — Мин осторожно кусает чужую ключицу и, оставляя дорожку поцелуев и с трепетом вслушиваясь в пьяные стоны, возвращается к шее, на которой уже расцветают алые засосы. Всё равно рано или поздно Юнги бы облажался, потерял Чимина и свою последнюю надежду на хоть какое-то нормальное сосуществование рядом. Границы всё равно стёрты, да их и не было никогда, так почему бы и нет? Сейчас Юнги даже не жаль Чимина. И всё происходящее старший принимает как должное: все метки, все чиминовы стоны. Слушает, сохраняет внутри и прячет за массивными замками. Возможно, потом он захочет за это застрелиться, но не сейчас. Сейчас хочется идти на поводу своих демонов и насладиться всем сполна. Хочется наконец утолить этот голод. Потому что Чимина не хватает Юнги максимально. Уезжай, чай не допивай. Снег или дождь там — уходи Пусть хоть всего переморосит, пусть хоть торнадо унесёт вдаль Утром Чимина не было. Не было в спальне, в ванной, на кухне. Лишь недопитая кружка чёрного чая с двумя ложками сахара. Юнги уверен, что их две. В принципе, он этого и ожидал. Юнги даже не удивился, когда за окном был настоящий снегопад, закрывающий видимость на улице. Юнги знал, насколько Пак теплолюбивый, и от этого было даже немного грустно. Было плевать на то, как там Чимин, нормально ли добрался, просто если он настолько не хотел видеть Юнги, то это его дело. Уже на всё плевать. Когда Мин открывает форточку с трещиной в углу и съёживается от резкого порыва ветра, он не обращает внимания на свою тонкую футболку, неплотные штаны и редкий снежок на кухне. Просто прикуривает и чиркает карандашом по салфетке, понемногу умирая в душе. Перед глазами — всё ещё пьяный Пак Чимин, выгибающийся змеёй, хватающийся своими ручками за плечи и срывающийся на стон. И из-за него у Юнги сердце останавливается, уши краснеют и вселенные вымирают, оставляя только одну — Чимина. От этого с каждым разом тело будто свинцом наливается, а душу терзают копьями и тупыми ножами. Эти чувства дышать не дают, ограничивают мысли и движения, просто жить не хочется. Мин смаргивает с глаз влагу и не понимает почему. Почему именно он, почему именно Пак Чимин, почему он вообще продолжил, ведь видно было, что Пак пьян и разбит, а Юнги трезв, хоть и немного не в себе. Стискивая зубы, тот комкает бумажку и выбрасывает окурок в раковину с недомытой посудой. «Если б мне платили каждый раз Каждый раз, когда я думаю о тебе Я бы бомжевал возле трасс Я бы стал самым бедным из людей» Понемногу у Юнги начинают неметь руки, и он запоздало замечает хлопья снега на кухне. Столько только с одной форточки? Юнги глядит в окно и не понимает, какое сейчас вообще время суток. Почему так темно, если это не ночь? Он едва ли может разглядеть огонёк от лампочки в парке под его домом. Чимин вообще нормально добрался до дома в такую метель? Хоть какой-нибудь транспорт работает? Может, есть ещё твой трамвай? Может, нет? Всё равно иди Там промозглый седой февраль — он теперь, как и ты, один Он не слышит хлопка двери, шуршания пакетов и чужого крика на кухне. — Юнги!.. Розоволосая макушка умудряется всё же закрыть форточку и проводить ничего не понимающего Юнги в зал, укладывая на раздвижной диван, а затем укутывая в найденный плед и заставляя поспать. Юнги не спит, но послушно пьёт какой-то горький чай и не понимает ровным счетом ничего. — Ты совсем как дитя малое... Зачем ты решил покурить именно сейчас и при этом даже форточку открыть? Я просто уверен, что у тебя температура.. — Что ты здесь делаешь? Ты забыл, что было ночью? Пак как-то сразу сдувается, как шарик, и замолкает, не решаясь смотреть на Юнги. — Наверное, я би. — А я гей, и что? Ты к чему это сказал? Чимин как-то сразу начинает теребить краешек пледа, и Юнги насмешливо фыркает. Надо же, всё это время шансов было немного больше, ого. Но Пак резко приходит в себя и хватает старшего за руку, затем поднимая взгляд и уверенно смотря в чужие глаза. — Мне жаль за то, что ты мог себе надумать утром. Я хотел тебе сделать завтрак, а у тебя пусто, поэтому... Мм, я пошёл, когда снега ещё не было, и мне пришлось немного переждать в магазине. Что ж, это многое объясняет, но всё так же ничего не решает. Но Пак ответить не даёт — продолжает: — Я знаю, что не нравлюсь тебе. Ты игнорируешь мои сообщения, тебе приходится постоянно выручать меня, терпеть и прочее. Но мне нравишься ты, и ты ничего не сможешь с этим сделать. Что значат твои слова на салфетке? Юнги не слышит, он лишь запоздало кивает и не понимает ничего. Пак перескакивает с темы на тему, оставляя Юнги в недоумении. Шестерёнки в голове отказываются работать, давая волю накатывающей панике. — Это о тебе, — говорит Юнги и слабо улыбается. — Наглая ложь. Если бы мне платили каждый раз, когда я думаю о тебе, я стал бы самым богатым человеком. — Так в чём всё время была проблема? — вспыхивает Пак и крепче сжимает руку. — Почему ты вёл себя, будто тебе наплевать? Ты хоть знаешь, как я мучился? Юнги хмыкает и тянет на себя парня, не слушая возмущенные возгласы, и взлохмачивает его волосы. — Я ужасен. Я боялся сделать первый шаг, сталкерил тебя в соцсетях, ревновал к каждому столбу и всё равно отталкивал тебя, потому что боялся всего этого. — Но я, в принципе, не против. Это реально звучит стрёмно, но я не уверен, что это не любовь. Юнги хохочет, а затем срывается в кашель, заставляя Пака подскочить, ища аптечку, и что-то лепетать. Мин усмехается и проваливается в сладкую дрёму, затем ощущая приятную тяжесть рядом. Если б мне платили каждый раз Каждый раз, когда я думаю о тебе Я бы бомжевал возле трасс Я бы стал самым бедным из людей