Ёжик в дурмане

      Я всегда знал, что после смерти попаду в Ад. Во-первых, я был плохим еврейским сыном. Я не слушался маму, не учил иврит, не ел кашу и не играл на скрипочке. Вместо этого я втихаря лопал солёное сало, грыз прокопчённые свиные ушки, слушал The Rasmus и воровал соседские яблоки. Во-вторых, я был плохим мужем. Моя бедная Сарочка ходила с такими рогами, что любой олень умер бы от зависти. Даже закрыв глаза, я не смог залезть на это чудище и сделать ей хотя бы одного ребёнка, не говоря о десяти, как мечтала моя мама, за что, естественно, пилила Сару, а не меня. Ну, а в-третьих, я был просто плохим. Я любил мужчин, а мужчины любили меня. В шестнадцать лет, когда все ходили молиться в синагогу, я ходил совращать двадцатилетнего женоподобного Додю, который работал при храме и который даже не знал, что его могут поиметь ТАК, как до этого жизнь не имела весь еврейский народ.       Работая учителем географии в частной школе для мальчиков, я и там успел совратить не одну — всё же имею совесть — совершеннолетнюю аппетитную попку. Даже учитель математики не устоял перед моими чарами и в позе звезды Давида отдавался мне, как лучшие проститутки на Окружной. В общем, горя я не знал, но за всё сладкое приходится расплачиваться, и вот кара настигла меня в возрасте двадцати семи лет, когда я в свой законный выходной отправил Сару к маме, а сам ублажал смазливого русского мальчика на семейном ложе. Сердце ёкнуло, в ушах зашумело, и я понял, что это вовсе не ангелы трубят в свои трубы, призывая меня к небесам. Это шкодливые бесята ржут во весь голос, ведь в их полчище пополнение. Но если для одних чистилище — это боль и муки, то для гея это возможность завести новые связи и подцепить красивую мордаху. Так я думал, пока не открыл глаза и не увидел, что у каждого свой Ад. Мой же оказался куда интереснее, чем всё, что я слышал о загробной жизни…       Ещё две недели назад меня звали Осипом Лори и моей внешности мог позавидовать каждый второй голливудский актер. Высокий, поджарый, с правильными чертами лица и членом, как у моржа. А теперь? Я щуплый, мелкорослый и остроухий эльфёныш по имени Зоин (хотя, судя по роже, мне больше подошло бы имя Колокольчик Не Дзинь-Дзинь), которого семейка сбагрила в мужья какому-то мерзкому животному взамен на мир и покой между их народами и землями.       — Вставай! — широкая ладонь легла на моё плечо и грубо встряхнула. — Остроухий, подъём!       К тому, что с недавних пор я по-иному, как ОСТРОУХИЙ, и не величался, я почти привык, но кто посмел в такую рань столь по-хамски со мной обращаться? Левый глазик открылся, правый глазик открылся, вокруг никого, клип-клип, оба закрылись. Приснилось, что ли? Но тяжёлые шаги снующего туда-сюда убеждали меня в обратном.       В комнате было темно, и лишь серые полоски света, что тускло пробивались сквозь задёрнутые шторы, намекали, что время близилось к утру. Я сонно потянулся в постели и уже более осмысленно посмотрел на мир божий.       — Что за бля… — запнулся я на полуслове.       Я находился в неизвестном месте, в чужой убогой постели, рядом со мной, на краю кровати, сидел видный темноволосый мужчина, который отсчитывал монеты в маленький тряпичный мешочек, но самое главное — он почему-то был полностью голым. Отсчитав деньги, он бросил мешок на постель и стал не спеша одеваться.       Рослый, метра под два, с рельефным загорелым телом, мужчина лет около тридцати мне был абсолютно незнаком. Его чёрные как смоль волосы ровными прядями спадали на плечи и еле-еле касались ключиц. Лицо, если бы не суровый взгляд и эта растительность в виде тонких усов и стриженой бороды, можно было бы назвать красивым. Я бегло окинул его взором с ног до головы, и восторженное «Ах!» застряло где-то между ягодиц.       — Чего застыл, остроухий? Или хочешь закончить начатое? — натянув на себя невзрачные синие рваные джинсы, незнакомец залез в постель и навис надо мной всем телом. — Одними поцелуями сыт не будешь, — прошептал он мне в самые губы, и я поплыл от его глубокого с хрипотцой голоса, опьяняющего древесного, с примесью яблока и корицы аромата и темно-карих, как омуты, глаз.       — Ты кто? — томно спросил я красавца, и тот мигом изменился в лице.       И без того тяжёлый взгляд стал почти свирепым и до жути угрожающим. На лице появилась ядовитая ухмылка, и глаза алчно скользнули по моему, как я только что заметил, обнажённому телу. Робко прикрывшись тонкой простынёй, я всё же не мог оторвать от него глаз. Не знаю, магия это или я просто с ума сошёл? Но я всем естеством желал этого незнакомца, и, судя по его тяжёлому дыханию, наше физическое притяжение было взаимно.       — Держи, шлюшонок, — он бросил мне на грудь горсть золотых монет. — Заплачу ещё столько же, если раздвинешь ножки пошире.       А вот теперь перекосило меня и всё, что, как сквозь дуршлаг, вытекло из моей памяти, мигом вернулось и обрушилось на моё хрупкое, ещё не совсем устоявшееся в этом мире сознание. Очнувшись после смерти в теле эльфа, я, конечно, охерел до кончиков этих длиннющих пепельно-белых волос, которые, оказывается, под страхом смерти нельзя было состригать. Острые уши меня бесили, а отсутствие какого-либо волосяного покрытия, кроме как на голове, вообще выводило из себя. Я почти до семнадцати лет ждал, когда мои яйца обрастут чёрными кудряшками, а теперь у меня там всё вновь лысо, гладко, как у младенца. Даже такое же розовое и бархатистое. Мерзость.       Мало мне горя, что в этой жизни я оказался младшим сыном-омегой (хотя хрен его знает, что это такое) какого-то рода не людского и меня без сопровождения, только вручив карту, отправили одного в дорогу к будущему мужу, так ещё и вчера вечером, когда я был почти у цели, сломалось то нечто в виде тележки без коня, на чём я добирался до земель рода Вернер. Почему, спросите, я столь послушно на всё это согласился? Так а что делать? Мир этот мне был незнаком. Свою новую семью я вообще не знал и радовался, что им до меня делов, как собаке до блох. Я скорее мешал, чем играл какую-то важную роль.       Весть о том, что я жених, меня взбодрила, и я тут же согласился на условия, даже не зная той, на ком женюсь. Это потом, при выезде, когда документы на брак с моей подписью укатили раньше меня, до меня дошло, что это не я, а на мне женятся, точнее, выходят замуж. Ведь я омега и тут нет никаких женщин. И сейчас, когда этот манящий мужлан попросил раздвинуть ножки пошире, я во всей красе понял, что в ЭТОЙ жизни я снизу.