Плохая мечта

      Ганнибал Никкалс никогда не верил в ад, так уж вышло, а вот ад вероятней всего очень верит в него. Жаль, не взаимно. Потому что, когда Мёрдок снова начинает жить вместе с ним — каждый единственный день после этого становится самым настоящим адом для Никкалса. По другому это не назовёшь.       Куда бы он не посмотрел, чтобы не собирался сделать, он постоянно натыкается на эту наглую, ухмыляющуюся рожу.       Мёрдок будто бы был повсюду. Это уже надоедает!       Он заполнял собой пространство не хуже надувного батута или скажем огромной, ненужной мебели, которую не подвинуть, не обогнуть.       Но самое кошмарное заключалось в том, что Мёрдок никогда не затыкается, он просто не способен это сделать. Он лелеет мечту о своей группе, пожалуй, очень долго для нормального человека, и остроумные фразочки на эту тему льются из него помойным стоком, каждый раз всё больше и больше набирая обороты.       Ганнибал совсем не хочет это слышать, но раздражающий голос Никкалса-младшего кажется настигает его абсолютно в любой части дома, не давая ему проходу. То ли он говорит так громко, то ли слух Ганна настроен на частоту его голоса, в любом случае от него нет спасения.       В один «прекрасный» вечер, когда старший из Никкалсов улучил момент затянуться. Залез на крышу своего дома и плюхнулся на трубу, свесив ноги. Замечательный вечер, одинокий вечер… Никто его не испортит.       Парень поджигает сигарету и втягивает приторный дым через нос. «Ох уж эта дешёвка». Но почему-то именно эти недорогие «Gassies» — лучшие сигареты в этой части Лондона. Маленькие, скромные… И не просят чего-то сверхъестественного, как другие. Очень сильно напоминают Мёрдока.       — Ничего ты не понимаешь, братиш, — хмыкнул Ганн, докуривая последнюю сигарету из пачки и выбрасывая её куда-то в траву. Было жалко смотреть на то, как его шестнадцатилетний младший брат грёзит о своей музыкальной группе, не видя абсолютно банальных вещей, — они на дне.       — Ты обо мне?       Откуда-то из чердака показалась голова Мёрдока. Пепельная чёлка, как всегда, не причёсана и торчит во все стороны, совсем как у дворовых хулиганов.       — Это уже не важно, — вздохнул Ганн, спрыгивая с насиженного места. Под ногами прогримела черепица. Парень посмотрел на пацана, нахмурившего брови. Слишком серьёзный был у него взгляд для малолетнего школьника. — Я тут думал кое о чём…       Никкалс-старший поёжился от ощущения пристального взгляда на себе и выдохнул, усаживаясь на месте и подтягивая ноги к подбородку:       — Мне кажется, это всё так глупо… несерьёзно…       — Что именно? — Мёрдок в миг оказался рядом со старшим братом. Два его разноцветных глаза пристально изучали угловатое лицо Ганна, пока не наткнулись на нервно сжимающиеся зубы. — Ты чего-то боишься?       «Ганнибал трусит. Он ссыкун. Самый большой лондонский ссыкун, блять» — Ганн уже прикидывал мысленно все прозвища, которые мог ему дать Мёрдс, если он вдруг откажется от помощи в исполнении его мечты.       Ганнибал вскачил с крыши и с высоты своего роста осмотрел брата. Он такой маленький для всего дерьма, что предстоит ему пережить, если, конечно, он не откажется от мечты.       — Я ничего не боюсь.       Бедный Мёрдок… Бесполезная погоня за ничем. Это его никуда не приведёт. Мёрдок слишком мал для такой мечты. Для плохой мечты, которой, по мнению Ганна, не суждено сбыться. «Хотя… время покажет». Ганнибал спустился вниз, громко хлопнув чердачной дверью. Порой, он чертовски сомневается в себе.