Сказка о ящерице

Узурпаторша трона Монтеро повержена: ее армия разбита, в крепких стенах столицы пробита брешь, а сама она, давно утратившая привлекательные для гномов черты, благодаря которым сумела обмануть Гиракса, стоит, низко склонив голову. Прямо как в рассказе одного из наставников Амели, Матиуша Тейна: поцелуешь лягушку, а она превратится в принцессу. Только здесь не лягушка, а болотная ящерица с Рехау, практикующая кровавые ритуалы и натренированная, чтобы завоевывать другие земли ради своего народа. У них не должно быть души, наверное, ее вытравливают эликсирами и ароматными дымами в Питомниках. Иначе Ри заглянула бы туда, и увидела тьму. Иначе Хнаге не удалось бы обмануть богиню своей ненастоящей, неискренней любовью. Принцесса, сдвинув брови к переносице, смотрит на сгорбленный силуэт, закутанный в слои плотной ткани, все еще на добрую голову выше самой Амели. Вуаль сорвана, крокодилью морду с маленькими глазками, длинным носом и кривыми зубами-иглами с отвращением наблюдают все присутствующие. Захватчица, и все равно коронованная, как законная правительница острова. Ситуация сложная и в немалой мере уникальная, но Амели уверена: гномы разберутся. Нужно только победить отца низверженной королевы и вернуть им настоящего монарха. Ах, Гиракс, зря ты взглянул на прекрасную гномку и возжелал на ней жениться. Короли редко заключают браки по любви. — Она пойдет со мной к Храму Любви, — говорит принцесса. Ящерица награждает ее злобным взглядом, даже не пытаясь скрыть ненависть. Обитатели Рехау не верят в тех же Богов, что люди или эльфы, предпочитая поклоняться своему жестокому Праящеру Ктаху, и то, что Хнага ради своего нечестивого замысла обратилась к Ри, кажется ужасным святотатством. Так оно, собственно, и есть: на памяти жриц нет ни одного подобного случая, не говоря уже о худших. — Зачем тебе эта болотная пакость? — брезгливо кривя губы, спрашивает холеный эльфийский чародей Эленхел. Хнаге тоже очень хочется знать — зачем. Пока что она может только подозревать, и мысли, приходящие ей в голову, не из приятных, потому что это жрица Храма потребовала смерти горгуаны, это она хочет мести за уязвленную гордость своей богини, так много ли есть вариантов, зачем вести туда пленную ящерицу? А жить ей очень хочется больше всего на свете, больше даже, чем получить обратно тяжелую гномью корону или выслужиться перед самим Ктаху. — Мне нужно, — так непривычно коротко и холодно отвечает Амели, что эльф оскорбленно умолкает и отходит в сторону, чтобы заняться какими-то своими делами. Горгуана облизывает губы раздвоенным языком. Она знает, что остроухие лесные неженки терпеть не могут убивать и стараются избежать это всеми силами — едва ли этот Эленхел сильно отличается от своих родичей. Они жалки, предпочитают свои леса и песни кровавым битвам и покорению мира. Когда ящеры завоюют все земли Теаны, какие позволит Деменион (а потом, когда человеческий владыка умрет от старости, и больше!), они сгодятся лишь на еду, даже не на рабов. Они слабы и не так выносливы, как гномы или даже люди. Они быстро чахнут от тоски, а мертвечина не так хороша на вкус, как истекающее кровью мясо, которое ты раздираешь своими когтями и зубами. Но этого Хнаге уже не проверить — путы держат крепко, а до Бесконечного Моста дорога не так длинна. До чародея ей не дорваться, жаль. А так хотелось бы отомстить этой мягкокожей девчонке с мечом. Кровью за кровь, болью за боль. Ее ведут в хвосте небольшой процессии. Хнага не без удовольствия замечает, что ей все же удалось порядком потрепать армию принцессы: обратно идет едва ли четверть тех, кто явился под стены столицы. И все же охрана достаточно хороша, чтобы не дать ей сбежать. Куда дели ее посох со светящимся розовым навершием, горгуана не знает, но не сомневается: он либо запрятан так, чтобы ей не отыскать, либо давно уже сломан и валяется среди тел павших в той битве, ненужный и бесполезный. А много ли она навоюет одними когтями и простыми заклинаниями против клинков и луков? Хнаге еще ни разу за всю жизнь не приходилось сдаваться. Ощущения ей определенно не нравятся, но что она может поделать? Ее отряды ящеров разбиты, помощи она может ждать только от Фтагна, но разве среди ее родичей существует взаимопомощь? Нет, нет; отец не станет помогать поверженной дочери. Она слаба, она не справилась, значит, не стоит и заботиться о ней. Он предпочтет удерживать короля Гиракса в плену, чтобы сохранить свою власть. Не рискнет выбраться из замка. Кроме того, даже если бы случилось чудо и он решил прийти на помощь — он не успел бы. Иноземная принцесса Амели уже вступает на Бесконечный Мост. Его камни жгут ступни ящерицы, и она неловко семенит, пытаясь как можно реже держать лапы на земле. Конвоиры оскорбительно хохочут над этой нелепой танцующей походкой, но Хнаге откровенно наплевать. Она все равно уже не жилец — так стоит ли заботиться о смехе каких-то незнакомых врагов, которым ни она, ни ее родня никогда не отомстит? На нее накатывает странная апатия, да такая, что на боль она перестает обращать внимание и идет ровно, чуть шаркая изогнутыми когтями по мосту, но не пресмыкаясь и не пытаясь воззвать к последним крохам гордости. Какая тут, к Ктаху, гордость? Свой народ с лучшей, боевой стороны не показать, вырваться из пут… Она вдруг замечает, что при большом желании может перепилить веревку когтем. И медленно принимается за дело, не зная еще толком, хочет ли этого на самом деле. Спрыгнуть в море, нырнуть поглубже и затаиться, уплыть прочь, к Фтагну — да, это выход. Веревка начинает поддаваться, когда они подходят к красному храму с красивым круглым витражом. Человек, стоявший рядом с бычком — наверняка мясо у него молодое и вкусное — на плененную ящерицу смотрел с явным отвращением. Не в первый раз ее видит, презирает и желает смерти. Хнага приподнимает верхнюю губу, показывая ему зубы. Хуже ей от этого все равно не будет. Амели спешивается, бросает поводья и идет к дверям храма. Эленхел, двинувшийся было за ней, остановлен взмахом руки: — Останься здесь, пожалуйста, — просит принцесса, и эльф возвращается к обозу. Такое обращение ему гораздо более привычно, хотя он и недоумевает, почему она не взяла внутрь свою пленницу. Чего ради тогда они тащили за собой эту скользкую ящерицу? Ее нет довольно долго, и Хнаге уже начинает слегка надоедать последний в ее жизни пейзаж. Как-то не вдохновляет ее вид бескрайнего синего моря и голубого неба, между которыми торчит из воды этот клочок земли, поктрытый цветами. Если это то, что называется милостью богини, решившей дать ей посмотреть на Теану в последний раз, то могла бы показать Рехау. Дать ополоснуть лапы в теплом болоте, вдохнуть миазмы и зайти в жаркий, пахнущий дымом и кровью Питомник. Это было бы неплохо. А наблюдать эти земли, на которые они с отцом замахнулись и проиграли — удовольствия мало. Эленхел, ошивавшийся неподалеку, явно охраняя ее, раздражал еще больше своей белобрысой макушкой и вычурной мантией. Ученичок несчастный… — Камень Любви мой! — счастливо объявляет Амели, показываясь на пороге храма. — Дом еще на один шаг ближе! Хнага фыркает. Ну наконец-то! Принцесса проходит мимо своей лошади, и горгуана чувствует неприятный холодок на спине: раз девчонка получила у жриц то, что ей нужно, то уж точно пообещав публично обезглавить пленницу на глазах довольной богини Ри. Если минуту назад бывшая королева Монтеро едва ли не призывала смерть (во всяком случае, была к ней готова), сейчас она считает, что это немного поспешное решение. Она готова предложить свои услуги: рассказать все о Рехау, о его обитателях, ведь рано или поздно принцесса туда явится с огнем и мечом, и никакие духи предков или громовой голос Праящера не мешают ей размышлять над такими святотатственными вещами. — Я… — начинает она, еще неуверенная в том, что именно скажет. — Молчать! — визгливо гавкает Эленхел. Амели молча разглядывает ящерицу, и той становится как-то не по себе. Люди не разглядывают тех, кого собираются убить, потому что не едят поверженных противников. Сейчас у мягкокожей такой же взгляд, как у родичей Хнаги, и это ее удивляет. Как и все, собственно, в этой человеческой принцессе. Она сильна в бою и магии, она легко справляется со строптивым чародеем. Одно плохо — человек, не горгуана. Ах, какая бы из нее могла выйти горгуана! Амели делает шаг вперед. Хнага закрывает глаза, ожидая холодной стали в сердце. Она заслужила. Так сказала обманутая богиня Любви. Вместо этого она чувствует на своих губах чужие — обветренные, но все равно нежные, как положено принцессам в их людских сказках. Ее тело начинает чудесным образом изменяться, совсем как в тот раз: укорачивается нос, отпадает хвост, зеленоватым ворохом сыплется на камни чешуя, выпрямляются ноги, вытягиваются пальцы… Когда Хнага открывает глаза, обнаруживает, что стала одного роста с принцессой. Горгуана осторожно ощупывает мягкими белыми руками без когтей свое лицо: не гномка, бороды-то нет, да и рост человеческий. Она удивленно смотрит на Амели, молчаливо спрашивая: за что ей этот второй шанс? Что это за новое преображение, где она нашла этот облик в крокодильей морде и скрюченной фигуре с ритуальными рисунками? — Как в сказке, — с нескрываемым восхищением говорит принцесса. — Целуешь лягушку, а она превращается в прекрасную девушку. Главное любить. — Ты этим подкупила Ри? — спрашивает Хнага новым голосом, не скрипучим голосом ящерицы, но красивым, человеческим. — Верно, — Амели коротко смеется. — Она предупреждала, что ты едва ли сможешь стать до конца светлой, что ящерицу с Рехау вытравить нельзя, что ты можешь снова предать… Но знаешь, — она улыбается, — почему бы принцессе в доспехах не любить горгуану с темной стороны? — Помогите мне боги, — тихонько вздыхает Эленхел. — Принцесса и ящерица.