***
Когда на часах переваливает за час ночи, Том расползается по креслу, чувствуя себя абсолютно беззащитным в этом капиталистическом аду. Он готов поклясться, что это лучшая обработка фотографий в его жизни, потому что он делал это в течение семи часов с перерывами лишь на обед и туалет. Лицо профессора Хиддлстона, кажется, отпечаталось на его сетчатке, по-другому он никак не мог объяснить чужой образ, настойчиво плавающий перед глазами. Кому: Дзен 01:05:29: Поздравь меня, я закончил! 01:05:32: Сейчас скину Дженнифер архив и воспользуюсь тринадцатой поправкой*. От кого: Дзен 01:07:33: клянусь, это самая аккуратная расистская шутка из всех 01:07:37: я пожалуй даже запишу Кому: Дзен 01:07:59: Ты отвратительна. Когда голова касается подушки, Том чувствует, как его придавливает к кровати груз собственной ответственности. Таким исполнительным он не был с седьмого класса, когда мама отправила его в школу за Сэмом и Гарри, которые умудрились подраться друг с другом, а затем он вытаскивал Падди из дырки в домике на детской площадке. Том был совершенно уверен, что уснет, едва завалившись на кровать, однако все его идеальные планы всегда идут к черту. Он совершенно не знает, чем себя занять, поэтому достает телефон и открывает посланный на рабочую почту архив. Фотографии профессора вышли действительно потрясающими, Том совсем чуточку доволен собой, он бы даже похвалил себя, не будь он чертовски скромным человеком. Профессор Хиддлстон красив. Слишком красив для обычного преподавателя в колледже. А тот факт, что он является британцем и любит Kings of Leon (это он узнал совершенно случайно от одногруппницы), лишь усугубляет ситуацию, которая заведомо является сложной. И то, что Том в свои девятнадцать в половину второго ночи пялится на фотографии профессора из колледжа, совсем его не беспокоит. Совсем. Ни капли. Просто он очень доволен собой. Но Том никак не может объяснить факт, что он дочитывает биографию профессора Хиддлстона — которого тоже зовут Томас, господи — в четыре часа утра, за три часа до пробуждения. В конце концов, все совершают ошибки. Через четыре часа он снова перескакивает через две ступени, поправляя на переносице свои ужасные очки и надеется, что Зендая и Гарри спали еще меньше (ну, а Джейкоб просто самый светлый человек в этой ужасной компании, он заслужил отличный восьмичасовой сон). Том уже второй раз за неделю видит свое отражение в зеркале у входа, снова замечая в нём невысокого лохматого парня в отвратительных очках. Он не знает, что может быть хуже, пока не понимает, что его домашняя работа затерялась во времени где-то между обработкой десятой и одиннадцатой фотографий и осталась единственным абзацем в тетради. И хотя профессор Дэй добрейшей души пожилая женщина, ни разу в этой жизни не повысившая голос, Том старался делать все, что в его силах, и сейчас больше всего рассчитывает на её снисхождение. — Извините за… — Том заглядывает в пространство между дверью и проемом, стараясь выглядеть как можно более незаметным, дабы миссис Дэй не обратила на него внимание, но иного расклада он совсем не ожидал. — …опоздание. Профессор Хиддлстон выглядит таким же безмерно аккуратным и невозмутимым, как и вчера, разве что сменил белую рубашку на голубую. И она идет ему немного больше. — И вам доброго утра, мистер Холланд, — он отрывается от доски и улыбается, стряхивая с рук остатки мела. — Второе опоздание за два дня. Во вторую нашу с вами встречу. — Это просто… совпадение? — Том двигает бровью и неловко смеется, как делает обычно, когда нервничает. — Такого со мной никогда не случалось, честно. — Ну будет вам, — Холланд отчаянно хочет, чтобы эта улыбка сползла с его лица, потому что Хиддлстон отвратительно хорош. Даже немного завидно. — Можете пройти на место, но сначала покажите мне ваше домашнее задание. Честно говоря, в этот момент Том начинает задумываться над тем, что этот человек явно старается испортить его без того нелегкую жизнь. Единственный раз, когда в его тетради целое ничего, он выбран в качестве мишени в русской рулетке. Ровно в тот день, когда у него на уме только знание, что мистер Хиддлстон закончил Итон вместе с принцем Уильямом, герцогом Кембриджским. И это круто. — Понимаете, я… — Мистер Холланд, — оу, теперь он выглядит разочарованным. — Будьте добры зайти в 464 кабинет после занятий. Не опоздайте. Хуже этот день стать не мог. — Тебя оставили после занятий. Поверить не могу, — Тому кажется, что скоро Зендая начнет есть лимоны, лишь бы вывести его из себя. Потому что так жевать яблоки совсем неестественно. — Потом он включит тебе видео с Капитаном Америка, чтобы твои мозги встали на место. — Мы виделись лишь два раза, и я уже готов умереть со стыда, — выдыхает Том и отпивает немного холодного латте. Если бы он курил, то сейчас бы подпирал стену в школьном туалете. — Да ладно тебе. Он сделает тебе выговор, а потом вы поговорите об этих ваших британских штучках, например, о колонизации Северной Америки. — Ты все еще отвратительна.***
Том болтает ногами, сидя на неожиданно высоком для него стуле, пока профессор Хиддлстон заканчивает заполнять журнал. Выглядит он при этом совершенно умиротворенным и даже слегка улыбается, хотя Том готовил себя к худшему. По крайней мере, к позорному разбору полетов. — Честно сказать, я думал, что вы не придете, — Хиддлстон откладывает журнал и переключает свое внимание на Тома, притаившегося словно мышь. — Вы всегда такой тихий? — Нет, я просто устал, — Том натянуто улыбается. — Я спал около… двух часов? Редактировал фотографии. — Мои фотографии? Ох, так это я виноват в вашем опоздании, — Холланду в третий раз за два дня хочется провалиться сквозь землю от стыда. — Надеюсь, что они вышли неплохими. — Лучшие из тех, что я делал за девятнадцать лет, — говорит Том и, судя по почти умилительной улыбке профессора, на его лице явно та самая заинтересованность, которая возникает, когда Холланд начинает говорить о фотографировании. — Я не знаю, можно ли отправить вам их, поэтому не буду рисковать. Иначе Дженнифер меня уничтожит. — Мисс Макклейн действительно вспыльчивая натура. Я преподавал французский в её группе на первом году. — Я думал вы… — Так уж вышло, что я оказался единственным свободным преподавателем, — Хиддлстон проводит рукой по волосам, из-за чего небольшие прядки выбиваются из идеальной прически. Тому почему-то кажется, что утром для укладки он приложил минимум усилий, хотя людям вроде него самого нужно около часа. — На самом деле я преподаю французский. И хотел бы поговорить именно об этом. Томас Стэнли Холланд с легкостью скажет, что больше всего в жизни он боится атомных электростанций, пауков и французского языка. Который, к его сожалению, является обязательной дисциплиной в течение двух — двух! — лет. Том, может быть радовался бы чуть больше, веди этот адский предмет понимающий человек вроде Хиддлстона, но у него два раза в неделю полуторачасовые свидания с миссис Джонсон-Леруа, о национальности которой ходят легенды, и не самые впечатляющие результаты в изучении этого удивительного языка. — Вы хотите поговорить о моих успехах, точнее, об их отсутствии? Спасибо, конечно, но мне… мне совсем это не нужно. Я очень благодарен, правда, но… — Это не обсуждается, — Хиддлстон протягивает Тому руку. — Тогда по четвергам и вторникам в четыре, в этом кабинете. Договорились? Том сглатывает и пожимает протянутую руку. Масштаб всей трагедии он осознает только спустя полтора часа, рассматривая банку с вялеными томатами на магазинной полке. Потому что этикетка была на французском. На языке самого дьявола. И Тому совсем не нужно было представлять, как мистер Хиддлстон произносит a bientôt, поправляя воротник рубашки, и улыбается, когда Том в очередной раз произносит что-то неправильно. Но. Кому: Гарри, Джейк, Дзен 17:34:57: Мне кажется, я в дерьме. От кого: Гарри 17:35:11: код Джек Фалахи или Карла Соуса? Кому: Гарри, Джейк, Дзен 17:36:01: Определенно Джек Фалахи. От кого: Дзен 17:36:13: ставлю сотню, что этот проф хиддлс От кого: Джейк 17:36:20: что БЛЯТЬ Кому: Гарри, Джейк, Дзен 17:36:53: Зен сказала все за меня. 17:37:04: Ты не имеешь права осуждать меня, Джейкоб Баталон. 17:37:33: В старшей школе ты влюбился в медсестру, когда она рассказывала нам про безопасный секс. От кого: Дзен 17:37:39: АХАХАХАХА Кому: Гарри, Джейк, Дзен 17:38:07: Мне рассказать про путешествие, мисс Коулман? От кого: Дзен 17:38:31: ты живешь в штатах почти пятнадцать лет и все еще пишешь двойную л* Кому: Гарри, Джейк, Дзен 17:38:47: Поговорим завтра. Вяленые томаты Том все-таки не берет, потому что трое его младших братьев остаются у него на ночь и это звучит не так здорово, как могло бы. У его родителей отличная семейная жизнь, полная приключений и совместных путешествий, ради стабильности которой он и был рожден. Иначе зачем обычной семье старший из четырех сыновей?***
Том посещает уже четыре дополнительных занятия и к собственному ужасу понимает, что ему все нравится. Даже слишком. И помимо общих моментов в французском языке он узнает, что Хиддлстон каждый день надевает рубашки разного цвета, но при этом может носить одну пару коричневых оксфордов не снимая. — Именно это и отличает его от остальных преподавателей до сорока, — Зендая тянет молочный коктейль через трубочку, издавая при этом те самые противные хрипящие-хлюпающие звуки. — Почему-то они все уверены, что лучше мимикрировать под окружающую среду. — Он и правда великолепно одевается, — Джейк подмигивает Тому и отправляет в рот сырный шарик. — Может и тебя научит. Не помешало бы. Холланду хочется закатить глаза, потому что модный максимум Джейкоба — это желтая гавайская рубашка и явно не этому человеку говорить что-либо о чужом чувстве стиля. — На твоих фотографиях он очень крут, кстати, говоря, — Зендая помигивает ему. — Тебе нужно пофотографировать его еще пару раз. Том необдуманно кивает, но буквально через несколько секунд до него доходит, что где-то в глубине души эта идея ему до жути нравится. Но, к сожалению, никаких премий для профессора Хиддлстона не намечалось, ровно как и его собственного желания стать звездой месяца. Но камера у Тома не клубная. И возникшая идея во много раз хуже дополнительных уроков французского. Том рассматривает расписание профессора Хиддлстона, составленное относительно, и чувствует себя ужасным идиотом. В некоторых штатах и родной Англии его могут за это посадить, но Зендая учится на юриста и сможет его вытащить по доброте душевной. И за пять долларов. Больше он этой дамочке не даст. Гарри окидывает его взглядом, полным недоверия, замечая сумку с фотоаппаратом, но Том вовремя прикладывает палец к губам, намекая, что не хочет слышать больше ни слова. — Оставлю это на твоей совести. Жаль, что совесть Тома Холланда мертва уже как девятнадцать лет. Пробный снимок выходит неплохим, профессор Лэнг даже получается на нем красоткой, несмотря на покосившийся парик. И если сегодня — с учетом света и окружающей обстановки — профессор Хиддлстон наденет ту свою темно-синюю рубашку, то серия выйдет безупречной. Может быть, даже лучше студийной. Томас Уильям Хиддлстон (было бы достаточно глупо знать, где человек учился, но не знать его второго имени) появляется точно по времени, допивая свой зеленый чай из бумажного стаканчика (потому что кофе не пьет!). Том наводит объектив и раздавшийся щелчок кажется ему до жути громким, будто бы весь Нью-Йорк слышал звук его позора. Хотя на самом деле никто на него даже и не взглянул. Кроме Гарри, разумеется. — Надеюсь, хотя бы эта твоя влюбленность окупится. — Это не… — Ты ведь не меня обманываешь, а себя, — Гарри многозначительно качает стаканом с холодным чаем, строя из себя эксперта во всех областях. — Прекрати говорить как моя мать, — Том закатывает глаза и переводит взгляд на фотоаппарат, просматривая результат. Темно-синяя смотрелась бы лучше, но и черная тоже ничего. Хотя и опуская контекст фото, на Хиддлстоне она смотрелась безупречно. — Если я влюблюсь, то обязательно тебе сообщу. В этот день Том делает еще несколько фотографий, на одной из которых профессор улыбается одной из студенток, и Холланд на несколько секунд чувствует, как его сердце опускается на дно желудка и возникает острое желание уткнуться лицом в подушку. Это совсем не то, что называется ревностью, потому что у Тома вовсе нет чувств к этому потрясающему человеку с внешностью скандинавского бога и самым мягким характером на свете. Просто перед Хиддлстоном не в состоянии устоять никто и Холланд не исключение. Но та самая улыбка с фотографии на секунду заставляет его передумать, мол, дело вовсе не во всепоглощающем природном обаянии, а в персональных чувствах одного человека к другому и Том просто девятнадцатилетний дурачок, который влюблялся в жизни всего раз. В начальной школе, в красавицу Лору, которая переехала в четвертом классе, потому что её отец — военный летчик. И мысль эта задерживается в его голове дольше, чем на секунду, обрастает подробностями, и Холланд уже просто не может себя контролировать, заливаясь краской, потому что. Потому что он, кажется, влюблен.***
Томас Уильям Хиддлстон замечает своего нового фаната с фотоаппаратом в третий раз за эти две недели и ему кажется, что у мистера Холланда должен быть целый архив. Заглянуть в который он совсем не против. Его немного даже забавляет тот факт, каким иногда решительным может быть парень, который боится испортить слово своим произношением (кстати, заметно улучшившимся). Хотя, может быть, и не слишком решительным, раз уж делает все в тайне и не делится результатами. Хоть анонимное письмо отправил бы, Хиддлстону, в конце концов, безумно интересно. Сделанные для газеты фотографии были до жути хороши, Томас даже отправил парочку маме в Англию. И к его удивлению, она осталась более чем довольна, хотя планка её вкуса явно выше уровня любительских фотографий для газеты.***
Зендая — при поддержке Гарри и Джейкоба — пялится на него почти весь обеденный перерыв, чертовски медленно пережевывая кусок жареной курицы. Тома тянет спросить, что же с ним опять не так, но он проглатывает слова вместе с большим куском картошки. Но все вопросы отпадают сразу после того, как за спиной злополучной троицы ребята из студсовета поднимают плакат. — Скоро бал, — выдыхает он, подпирая ладонью щеку. — Нужно будет освободить память на камере. — Слишком много фоток профессора? — поддевает его Гарри, не забывая при этом отсесть подальше, чтобы не получить в лицо случайным предметом. — Я чувствую, как струится в твоих словах зависть, дружище, — Джейк хлопает его по плечу. — Когда-нибудь и у тебя будет свой личный Томас. — Что важнее: ты действительно собираешься работать в этот день? — Зендая, наконец, произносит за этот вечер пару слов. Том почти начал беспокоиться. — Ты хуже всех, серьезно. — Хочешь сказать, ты идешь? — спрашивает Холланд, выгибая бровь, потому что все время, что он знает Зендаю, та старалась избегать такого рода развлечений. В любом случае, Том пересказывал ей все интересное, что случилось. — И кто он? — Я иду с Джейком, а он — с Гарри. У тебя нет выбора, — Зендая отправляет ему воздушный поцелуй и обнимает парней за плечи. — Гарри, ты же не против? — Меня уже позвала Дженнифер, но Том в любом случае в пролете, — подмигивает Тому Гарри и отправляет в рот виноградину, — потому что фотографов на бал уже выбрали. И он не в их числе. Да и у всех наверняка уже есть партнеры, осталось всего два дня. Холланду в очередной раз кажется, что вся вселенная на данный момент против него. Сначала профессор Хиддлстон полностью изменил свое расписание по каким-то неизвестным причинам, из-за чего фотографировать его стало куда сложнее; затем неожиданно свалившийся тест по литературе, к которому Том был готов ровно наполовину, а теперь это. Не то чтобы он слишком уж горел желанием попасть на бал, но профессор Хиддлстон должен появиться там, как и часть преподавательского состава, а эту возможность Том просто не мог упустить. Но, очевидно, стоит попытаться на следующий год. — Если у тебя роман с Дженнифер, то нам стоит прямо сейчас убить тебя, — Зендая тычет в Гарри вилкой и проводит ребром ладони по горлу. И глаза её горят неподдельным желанием выпустить кому-нибудь кишки. — Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему. — Слишком много отсылок к поп-культуре, прекрати это, — смеется Гарри, который выглядит при этом довольным до жути. Том думает об этом на протяжении всех занятий. Социология проходит мимо него, но он не считает это слишком большой проблемой, потому что ему все-таки придется искать пару на бал и это хреново. Поражает и то, что Гарри добился расположения Дженнифер, хотя еще в начале года его шансы равнялись нулю. И Том совсем немного ему завидует. Уже у кабинета Хиддлстона Холланд решает, что этот бал определенно не для него, так что придется смириться с тем, что дает ему жизнь, хотя порой его это и не устраивает, и стучится в дверь он уже со свободным сердцем. — Что-то случилось? — интересуется преподаватель уже через полчаса. — Выглядите неважно, мистер Холланд. — Ничего такого, не берите в голову, — Том улыбается и проводит ладонью по шее, стараясь скрыть волнение. — Немного переживаю насчет того, выберут ли меня фотографом на бал. — Звучит здорово, — Хиддлстон выглядит до жути милым в своих попытках подбодрить Тома, но заполнить дыру в его душе может только убийство. — Не думал, что в редакции столько фотографов, что дело до конкуренции доходит. — На крупных мероприятиях нам помогает клуб фотографии, а там народу достаточно, — Том уверен практически на сто процентов, что его место увел какой-нибудь проворный парень из числа фотографов, но ему очень хочется верить, что Дженнифер приберегла его для чего получше. — В конце концов, это не последний в моей жизни бал, так что все в порядке. Хиддлстон пристально смотрит на него и даже наклоняется, чтобы заглянуть в глаза, когда Том опускает взгляд. Холланду совсем не хочется казаться обиженным на весь мир, но по-другому вести себя просто не может. Может быть, после этого инцидента Хиддлстон перестанет пытаться сделать из него человека и бросит все на самотек, тогда уж Холланд сможет выдохнуть и расслабиться. В конце концов, очень трудно выглядеть идеальным целых два раза в неделю. — Обычным участникам же можно фотографировать, верно? — профессор вертит между пальцами ручку и Тому практически все равно, чем он занимается, лишь бы не смотрел так пристально. — Как насчет того, чтобы просто найти себе пару и прийти с фотоаппаратом? — Не думаю, что кто-то свободен за два дня до, — вздыхает Том, из-за чего чувствует себя еще более никчемным. — Это так жестоко. Смех Хиддлстона звучит замечательно, и Том почти рефлекторно тянется к несуществующему фотоаппарату, чтобы запечатлеть чужую улыбку. — Тогда я могу предложить кое-что, но боюсь получить отказ, — говорит он, отсмеявшись. — Мистер Холланд, не хотите ли пойти на бал со мной? В последний раз Том ощущал подобное смущение только в начальной школе, когда дарил Лоре цветы, сорванные на клумбе около местного кинотеатра. Но тогда он мог хотя бы уйти, сейчас же его буквально придавило объемом свалившейся ответственности. Или что это там было. В любом случае, на данный момент он просто сидит в кабинете 464, раскрыв рот и едва ли веря в свое счастье, потому что таких хороших вещей происходить с ним не может. Точно не в этой жизни. — Мистер Холланд? Том? — Хиддлстон щелкает пальцами перед его носом, привлекая внимание. — Ну так что? — Я… — Том хлопает глазами, подбирая нужные слова. В своей голове он уже тысячу раз согласился, но его внутренние барьеры не дают этим чувствам вырваться наружу. Холланду кажется, что если он раскроет рот и скажет пару нужных слов, то упадет и никогда больше не поднимется. Это будет самая глупая смерть из всех. А когда-то он боялся умереть, подавившись ложкой. — Думаю, эта неплохая идея.***
— Твою. Мать, — Том впервые видит Зендаю шокированной настолько, чтобы говорить почти что шепотом. Этот день вообще становится для него одним большим открытием. По пути домой он покупает себе банку вяленых томатов, упаковку чипсов и большую бутылку содовой, чтобы заесть и запить все скопившееся потрясения. И как хорошо, что двое его младших братьев достаточно взрослые, чтобы присмотреть за третьим. И сейчас, сидя в своей пустой квартире и вылавливая ложкой томаты, Том совершенно не понимает, как его жизнь повернулась подобным образом. Хотелось бы разобраться, но Холланд слишком устал, завтра у него целая пара французского, а после занятий — выбор менее позорного костюма. Раз уж он идет на бал вместе с самым красивым преподавателем в колледже, то нужно и выглядеть соответствующе. То есть Том все равно понимает, что у Хиддлстона наверняка огромное количество прекрасных костюмов, каждый из которых стоит больше, чем вся холландовская одежда, так что слишком пытаться и не стоит. Нужно просто не выглядеть так, будто это его последняя одежда. На четвертом томате Тому хочется мороженого. — А я хочу умереть, Том, — Холланд не видит лица Зендаи, но он почти уверен, что карие глаза закатываются так, как у него никогда не получится. — Так что, будь добр, намотай сопли на кулак и действуй: жизнь дает тебе не рыбу, а удочку. — Какие потрясающие метафоры, Зен. Жаль, что понятного мало. — Что тебе непонятно? — Зендая вздыхает так отчаянно, что Холланду даже хочется уничтожить себя, главное — не слышать этого. — Даже Гарри взял себя в руки и позвал Дженнифер, так почему ты… — Может ему просто захотелось помочь мне? В конце концов, он замечательный человек, — пятый томат Том буквально проглатывает, потому что нервничает до жути: несмотря на то, что он знает Зендаю практически всю жизнь, в гневе она его действительно пугает. — И не кричи на меня, я ем. Вспомни седьмой класс. — Том, ни один нормальный преподаватель не стал бы звать собственного студента на бал только чтобы помочь с фотографиями. Читай между строк, бро, — объясняет его лучшая подруга и просто самая замечательная девушка на планете. Возможно, Тому действительно стоит начать трактовать действия Хиддлстона в положительном для него ключе, но его мозг даже не способен на подобное. Его базовые настройки — это пессимизм и здравый взгляд на происходящие события. Пожалуй, даже слишком здравый. Зендая прощается с ним в половину двенадцатого, потому что она нормальный человек и хочет спать, а Том, если желает, то пусть убивается хоть до самого утра, она на это не подписывалась. Томаты заканчиваются к двенадцати, как и желание жить, поэтому Холланд просто ложится спать с надеждой, что утром его лицо не будет похоже на помидор. И к его счастью, этого не происходит. Выглядит он хреново, но не хуже, чем обычно, поэтому Том даже почти не впадает в отчаяние и стойко выдерживает худшие полтора в своей жизни. И даже почти не хочется идти домой, где его поджидают шкаф с одеждой и великолепная троица с их отвратительным вкусом в одежде. Но Зендая вчера звучала слишком серьезно, говоря, что в случае отказа уничтожит его. И Том вспоминает об этом буквально каждые десять минут, добираясь до квартиры, и уже около двери понимает всю безысходность своего положения. Джейк поднимается с дивана и здоровается с Томом, доедая его вчерашние чипсы. Холланду кажется, что отдать Зендае ключи от его квартиры было плохой идеей.***
— Пожалуйста, убейте меня, — Том вжимается в сиденье, когда машина подъезжает к парковке колледжа. Зендая на заднем сиденье предупреждает, что если Холланд в очередной раз включит свой идиотский режим пессимиста, то она свернет ему шею. — Тогда я убью себя сам, — кажется, он нервничает еще больше, пока Гарри паркуется, но, когда двигатель затихает, его паника достигает максимума. Ладони становятся влажными, а живот скручивает так, будто он внутри стиральной машины. — Несите трос, мы будем вытаскивать этого паникера из машины. — Не стоит, у меня хоть и нет яиц, но ноги-то есть. Зендая и Джейкоб смеются и Том чувствует себя в некоторой степени довольным, потому что эти двое никогда не смеялись над его шутками. Но вся эйфория сходит на нет, едва его ноги касаются асфальта. Том почти разворачивается и уходит, но Зендая вовремя хватает его за руку и тянет на себя. — Не стоит расстраивать мистера Хиддлса, Том. Зендая звучит убедительно, а разочаровать Хиддлстона — это последнее, чего в этой жизни хочет Холланд. Поэтому он собирает последние силы в кулак и перешагивает через ограждение, чтобы продолжить свой тяжелый путь. Мимо них проносятся парочки самой разной комплектации, но среди них уж наверняка нет ни одного студента вместе с преподавателем, Том готов поставить сотню. Он думает о котятах и игрушечных ежах размером с горошину, главное — не о Хиддлстоне в белой рубашке. Тому почему-то кажется, что придет он именно в белой, поэтому и откопал в шкафу черную. И это совсем не потому, что на его единственной светлой рубашке огромное пятно от сырного соуса. Зендая в своем желтом платье выглядит как посланник бога, когда толкает его ко входу в спортзал, откуда доносятся звуки не самой лучшей музыки, но могло быть и хуже: когда Джейкоба назначили главным по музыке в старшей школе, на балу играло техно с перерывами на Канье Уэста. Том влетает внутрь, попутно споткнувшись о небольшой порог, и оглядывается по сторонам, чтобы проверить, заметил ли кто. Однако он слишком мелкая персона для того, чтобы люди обратили на него хоть каплю внимания. — Холланд? — нет, все-таки он кому-то да нужен. Джессика окидывает его оценивающим взглядом и слегка улыбается, прикусывая зубами трубочку. — Выглядишь здорово. Кто твоя пара? — Я… это… — Том не знает, какие бы слова подобрать, чтобы не шокировать Джессику и самого себя, потому что вслух он произносил эту фразу только один раз. — Ты можешь посмотреть по списку? Джессика вскидывает бровь и тянется к нескольким листам, скрепленным степлером. Выглядит она здорово, Том даже делает ей комплимент, из-за чего она смущенно отводит пальцами с лица рыжую прядь. Может быть, он бы даже запал, не существуй Хиддлстона с ним в одной вселенной. — Холланд… Холланд… Хо… — Джессика бегает взглядом по фамилиям и для Тома весь процесс длится будто бы час. — Холланд и Хиддлстон. Должны быть в конце, — раздается позади него и Холланд вздрагивает. Вздрагивает вместе с ним и Джессика, которая кажется такой удивленной, что Том рассчитывает увидеть, как минимум, живого Кеннеди. Но это оказывается всего лишь Томас Уильям Хиддлстон. И уж лучше бы это был Кеннеди. — И правда… — Джессика, будучи все еще шокированной до глубины своей рыжей души, ставит галочку и поспешно удаляется, изредка оборачиваясь. Может быть, дело в — в меру широком, но не слишком узком — галстуке, может быть, в освещении и особенной атмосфере, но белая рубашка на Хиддлстоне смотрится лучше, чем обычно. Хотя, казалось бы, куда уж лучше. И весь этот красивый преподаватель французского смотрит на него, не отрывая взгляда, и улыбается, и все это происходит будто бы совсем не с Томом. Так везти ему просто не может. Не с ним и не в этой жизни. — Здравствуйте, — говорит Том слабым языком и даже удивляется, что не спотыкается на каждой букве в таком сложном слове. — Привет, — Томас улыбается и кладет ладонь на чужое плечо. — Отличная рубашка, мне нравится цвет. — Спасибо. У вас тоже ничего. То есть, я хотел сказать… Неважно. Смущенный Том до неприличия честен, высказывая все, что крутится на языке, но чаще всего подобное случалось только в состоянии сильного алкогольного опьянения. И Хиддлстон, должно быть, опьянял, одним своим видом, взглядом, запахом, присутствием. Том разрывался между желанием провалиться сквозь землю и умереть, дабы наблюдать за этим великолепием со стороны, и необходимостью двигаться, говорить и думать. Хотя последнее ему всегда удавалось с трудом. — Приму это за комплимент, — Хиддлстон кажется искренним, когда улыбается — в очередной раз — и кивает в сторону фотоаппарата. — Могу я побыть первой моделью? — Что? — вздыхает Том, на секунду теряясь, но прослеживает направление взгляда и хватается за сумку. — Ох, конечно, я сейчас. Пальцы подрагивают, когда Том вытаскивает камеру и когда фотографирует, зажимая небольшую кнопку. Томас в фокусе выглядит идеально, разноцветный свет ложится на лицо идеально, танцуя на скулах и высоком лбу. Он не улыбается как обычно, только приподнимает уголки губ, и в полутьме его движения кажутся смазанными и медленными, будто на пленке старой кинохроники. Вот сейчас должна появиться жирными буквами подпись о том, что Том пропал и вряд ли уже найдется. — Вышло неплохо, — говорит он тихо, Хиддлстон его, скорее всего, даже не услышал. — Я отправлю вам на почту. — А остальные? — спрашивает он будто невзначай, но глаза его слишком серьезны для случайного разговора. — Студийные фотографии можно забрать у Дженнифер. С понедельника по пятницу до шести часов, — отвечает Том заученным текстом: члены футбольной команды и группы поддержки спрашивали об этом слишком часто. — Я о других. Которые вы снимали, мистер Холланд, в течение последних недель, — говорит Хиддлстон и внутри Тома буквально все обрывается, затрудняя дыхание. Умереть хочется прямо здесь и сейчас, чтобы никто не видел его падения на самое дно, хотя, казалось бы, ниже некуда. Он не знает, что сказать, только открывает пару раз рот, вдыхая горячий воздух, но слова, так и не подобранные, остаются в его голове. Поэтому он сбегает. Мимо Хиддлстона, кажется, что-то кричащему ему вслед; мимо наступающей толпы, мимо всех и всего. На улице темно и дышится легче, холодный воздух успокаивает жар на щеках, аккуратно их касаясь. Том не знает, куда ему деться: вокруг люди, стены, машины, и все это давит, заставляет его стыдиться того, что он сделал. Всех фотографий, взглядов, мыслей. Он чувствует себя самым отвратительным человеком на планете. Человеком, который не достоин даже взгляда Хиддлстона. Том фотографирует здание колледжа на фоне звездного неба и усмехается, чувствуя себя совершенно безнадежным. Он должен был позвать кого-нибудь вроде Кристалл из клуба компьютерных игр и здорово провести время, болтая о всякой ерунде и подшучивая над теми, кто совершенно не умеет танцевать — и неважно, что Том сам входит в последнюю категорию. Но, к сожалению, его пара должна сейчас его ненавидеть, потому что в прошлом он совершал идиотские поступки. И самое ведь отвратительное, что он абсолютно об этом не жалеет и вряд ли удалит сделанные фотографии. Он спускается со ступеней, чтобы уйти черт знает куда, главное — вернуться в квартиру до шести утра (потому что он со всей серьезностью решил восстановить уничтоженный режим сна), но знакомый голос зовет его из-за спины и Том не знает, как ему дальше жить. — Мистер Холланд, — кричит запыхающийся Хиддлстон. — Том. Я хотел сказать Том. — Профессор Хиддлстон, я… — Том не хочет слышать весь тот ужас, который преподаватель может наговорить, поэтому он решает высказать все как на духу. И убежать после пламенной речи. — Я чувствую себя отвратительно, потому что нарушил ваше личное пространство, вы можете подать на меня в суд, но я всего лишь влюбленный студент колледжа и ничего больше! Том замолкает и переводит дыхание, дыша так громко, будто он пробежал как минимум трехкилометровый кросс. Он закрывает глаза, чтобы не видеть чужого лица, которое наверняка искажено злостью и презрением, и отсчитывает десять секунд, чтобы убежать. Но на пятой секунде он чувствует поверх своих губ чужие, касающиеся так аккуратно и нежно, что Том чувствует, когда теплеет у него в груди и это тепло расползается по всему телу, заставляя обмякнуть, как плюшевую игрушку. Этого просто не может быть. Совершенно нет. Наверняка он просто упал со ступеней в попытке сбежать от ответственности и сейчас ему все это просто видится в глубоком сне. И он надеется, что через несколько часов он проснется с пробитой головой и полным отсутствием воспоминаний. — Относительно фотографий поговорим в другой раз. И Хиддлстон вдруг почти невесомо касается его щеки, заставляя понять, что это все реально и Том не выжил из ума, как хотелось бы, но. Но это чертовски приятно, и в этом состоянии абсолютного покоя Холланду хочется провести остаток своей жизни. Будучи мягким и беззащитным, но совершенно счастливым.