Я хочу вырваться из тела. Я хочу вырваться и сделать шаг. Кто я для вас? Стою ли я вас?
Люди. Если вы когда-нибудь ездили на автобусе или метро куда-нибудь, неважно, насколько далекий ваш путь был, одна остановка или же несколько часов езды до соседнего города… даже если бы вы сели на пустой автобус вечером, который опоздало, со скоростью мертвого светлячка ехал бы до конечной, вам на пути все равно бы попались люди. Люди повсюду. Они как насекомые, муравьи или рой пчел. Ползают и жужжат. В наше время, если ты не с миллионом в кармане или не заядлый уворотливый путешественник, готовый жить по схеме «В лачуге живи, листком подтирайся»* ¹, тебе не удастся оказаться на самом краю света, где-нибудь на пустынных райских островах или в безлюдных диких джунглях. Человечество один рой. И каждый день, заваривая утром кофе на кухне, или же ожидая автобус на остановке, ты живешь в социальном коконе. Постоянные контакты, физические и ментальные, разговоры по делу и ни о чем с любимыми и незнакомыми людьми. Это привычная часть жизни, которая большинству не мешает, как бельмо на глазу. На потеху судьбе, Майк был обладателем «зоркого глаза», и не об остроте зрения будет речь. Он с детства хорошо разбирался в людях, он наблюдал за ними и изучал, будто сам был с другой планеты и все человечество для него ново. Конечно, для других это незаметно, ведь, для какого ребенка мир и люди — не заманчивый объект для изучения? Но он был другим ребенком, всматривался слишком внимательно и все новое запечатлел в памяти, как на фотокамеру. Его фотокарточки все росли, и чем больше знаний в голове Майки появлялось, тем страшнее ему становилось. Странно понимать, как устроен мир, и в то же время не мочь понять, как устроен ты сам. Это как жить в мире, но не считать себя частью этого мира. Быть частью социума, но в тоже время — быть закрытым от него. Также и с людьми. Майк понимал людей, умел читать их лучше, чем школьные учебники, всматривался в личности и маски, что знакомые и нет люди меняют, как перчатки, изучал мимику и знал, что может означать практически каждое выражение лица и жест. Но… он не ощущал себя частью этого. Что означали его жесты? Он не мог ими управлять, иногда ему казалось, когда он смотрел на себя в зеркало, что его лицо — лицо не его. Он часто смотрел на себя на фотографиях и замирал от того, что в его голове четко запомнился момент, когда фотография была сделана, какая была погода, что было за кадром, кто фотографировал. Но он не помнил себя в тот момент. Что он делал? О чем думал? Все воспоминания о себе двоякие и чуждые, а голубоглазый мальчик с веснушками на фото и милыми пухлыми щечками — это кто-то другой. Не его лицо, не его мимика. Иногда идея, что ты — это кто-то другой, кого ты совершенно не знаешь, застает врасплох и так пугает, что ты застываешь на месте, как статуя, и не дышишь, а внутри мечешься, как волк в клетке, и царапаешь железные прутья в надежде выбраться из удушающей обстановки. Майк рассказывал некоторым людям о том, что он чувствует, в том числе, когда и ощущает себя волком в клетке. Но эти люди — часть общего социума, они не он, и они не чувствовали этого, отчего и даже если говорят, что понимают, совсем не могут представить, какого это — хотеть выйти из собственного тела и разума, как из закрытой комнаты. Иногда Майки представляет, как настоящий он оказывается свободным и… просто плывет куда-нибудь. Куда угодно. Если бы это удушающее чувство прошло, он смог бы наконец вдохнуть полной грудью и пойти вперед, не боясь, что за спиной за ним следует чужая тень. Но от подобных сцен в воображение только все больше начинаешь ощущать себя узником в своем теле. И все больше не хочется пытаться понять, что с тобой все в порядке, просто это болезнь. Ментальная, портящая жизнь болезнь, с которой хрена с два у тебя получится справиться… Став «частым клиентом» психотерапевтки Олли Грейсон, Майки стал понимать, что с ним куда более все сложнее, чем он сам считал. А еще он понял, что ради других, любящих его людей, лучше всегда делать вид, что с тобой все окей и лечение, конечно, ведет тебя к оздоровлению, а не к мыслям о выстреле себе в голову. Мысли о самоубийстве оказались подарком тех препаратов, что прописала Майки его терапевтка недавно. Но лекарства не подошли, и оказали «депрессивное» воздействие. И вот он, семнадцатилетний подросток в расцвете сил и с двумя официально поставленными расстройствами в медицинской карте, едет в машине своего парня, который старше него на год, на очередной прием, чтобы получить новый рецепт на вставляющие таблеточки. Суббота обещает быть веселой… — Эй, Пусси*², хватит пялиться в окно, — приятный бас, ласкающий его уши, выдергивает Майки из потока мыслей. — Пусси? — усмехается Майк, смотря на Рафа, чуть повернув голову. Ноги рыжеволосого закинуты на бардачок, а волосы растрепались от легкого ветерка и повышенной влажности из-за начала «сезона дождей». Хоть и лето, а дождь шел на этой неделе уже пять раз! Рафаэль в легком красном свитшоте, который подарил ему Майки на прошлое Рождество. Немного прохладно из-за погоды, да и уже август, да и лето вышло не очень теплое в целом, поэтому, в подарке своего парня ему очень комфортно. Раф смотрит на дорогу, на которой по встречной полосе — в сторону сердца Нью-Йорка — уже образовалась пробка. Хорошо, что они едут в другую сторону, на окраину, и им не придется стоять на месте долгие минут десять-тридцать (как повезет). Хотя… стоит признать, сидеть в машине со своим парнем, когда идет дождь, который барабанит по крыше и стеклу, а на фоне играет тихая, но приятная мелодия по радио, довольно романтично. Может на обратном пути им повезет, и они застрянут в пробке?.. Тогда бы они могли даже опоздать к обеду. — Puss in Boots*² — отвечает Раф, и Майки улыбается, отворачиваясь обратно к окну. Дождь льет за окном, но уже не так сильно, как десяток минут раньше, когда он выходил из дома. Вода течет, а все люди идут с зонтами, и нет ни одного, кто бы весело прыгал по лужам, как это часто показывают в фильмах. Все спешат и все хмурятся, недовольные, что мокнут из-за прекрасного дождя. — Может, пойдем обратно пешком? — голос Майки негромкий, и это скорее детская идея, чем взрослое предложение, но Раф все равно принимает это во внимание. — Ну, если у тебя есть желание заболеть, — Раф отвлекается, поворачивая на оживленном перекрестке налево. — Я уже болею, какая теперь разница… Майки говорит это слишком тихо, а еще машина с сигналкой проезжает мимо них, что совсем заглушает слова подростка. Раф продолжает воодушевленно: — Но мы можем заехать куда-нибудь, где сухо. Как насчет кино или кафе? Стрип-бар?.. — Ра-аф… — Майки закидывает голову, улыбаясь и смотря в бежевый потолок салона автомобиля. — Может в «Pussycat Lounge*³»? Как тебе? Нам точно дадут какие-нибудь вип-места, если я приду с такой котейкой, как ты. — Ты знаешь, что незаконно так смущать человека перед приемом у психиатра? — Майк продолжает улыбаться, — я же буду вести себя, как нарик. Что Грейсон подумает? — Да не наговаривай на себя, — Раф отвлекается на пару секунд, «оценивающе» смотря на парня, а потом возвращаясь к дороге, — у тебя всего лишь красное лицо и зрачки во все глаза, как у демона. Максимум, что твоя тетка может подумать, что ты насмотрелся «Сверхъестественного» и неудачно вызвал Кастиэля, а пришел Люцифер. Она не будет тебя осуждать. — Не думаю, что она вообще смотрит телевизор, — лицо Майки становится более хмурым. Раф снова смотрит на рыжеволосого и обратно на дорогу. Ему бы хотелось сесть поближе к своему парню, может быть, чтобы Майк сел ему на колени… но водительское сидение и правила дорожного движения этого не позволяют. К черту машины, автобусы лучше. — Все настолько запущено? Ну, она хотя бы знает о существовании интернета? Или мне стоит начать волноваться. — Ну, Дон нашел ее сайт… — припоминает Майки тот «счастливый» день «спасения его души», — так что, с интернетом она знакома, думаю. — Сайт, — повторяет Раф специфично «никаким» тоном. Майк улыбается. — Да-да, ей не девяносто, Раф, — подросток издает смешок. Дешевый способ успокоиться и поднять себе настроение перед сеансом. Майк заметил, что всегда, когда они едут к его терапевтке вместе (а это раза три в месяц), то Раф всячески пытается делать вид, что все обыденно и хорошо. Жаль, что Раф далеко не актер, но ради мира во всем мире, Майки не против подыграть их небольшому спектаклю абсурда. Если от этого Рафу будет проще справиться с закидонами его парня. И не то, чтобы Раф когда-нибудь называл «особенность» Майки закидонами, но даже если Раф ведет себя оптимистично и всегда говорит, что нет ничего такого, с чем бы они вместе не справились, Майки все равно чувствует это… тонкая, как самая тонкая леска для удочки, нить. Она натягивается между Майки и Рафом всегда, когда Майки слишком уходит в себя и со стороны начинает выглядеть, как зомби, или когда он плачет без повода, или когда попадается на выкидывании своей еды. Это происходит не только с Рафом. Майки понимает, что люди не могут понять того, чего не испытывали, поэтому как и все следует правилу «улыбаемся и машем»… И все будет хорошо, пока он в этом себя убеждает.КОНЕЦ.