Волшебный уют

Здесь чайки и море, и тучки, и небо, Приливы с отливами, солнце, луна… Такие, как прежде. Но чуточку «недо» — Недотакие, как были тогда. Здесь были они — и всё было не так: Витала любовь и вербеною пахло; Я помню: девчонка и зрелый чудак. Ушёл. И она упорхнула, как птаха. Ему было странно, что меч не поможет, Хотя и ладонь на эфесе всегда. Я верю: любил. Хоть признаться не может. Я верю. А знать не хочу никогда. И ей было странно, что он не ответил, Не обнял, не стал хоть немного добрей, Что он промолчал. Что он не был так светел, Остался всё тем же убийцей зверей. Оружие — вот же! — пришлось спрятать в ножны, Ведь здесь не поможет ни меч, ни кинжал. Здесь очень не так. Здесь очень всё сложно. Он очень уж много эмоций скрывал. И лютню — представьте! — пришлось отложить, Ведь сердце его не затронет струна. Как же без лютни любовь объяснить? Просто сказать «Я люблю тебя», да? Любовь знают море, и чайки, и небо, И знают: пылала от счастья она, Всё думала, сон ли, иль явь, или небыль, И страсти себя она всю отдала. Любовь знают море, и чайки, и небо… Не знает никто, он любил ли её. А коль и любил, то немножечко «недо», Как мог полюбить небольшое дитё. Не помню их слов. Но зато помню взгляд: Её синий — искреннен, честен. А он оставался весь будто бы сжат, И взгляд-то, по правде, не весел. Я помню их. Помню я их силуэты На фоне небес и под шепот волны. Я знаю, что будут когда-то воспеты: Поэты украсить любовь их вольны. Их помнят и море, и чайки, и небо, И люди в таверне сплетни плетут. Русалка их помнит. Но всё это «недо». Ведь здесь, возле моря, они не умрут. И здесь, возле моря, я вижу их в чайках, И в тучках, в приливе, отливе, в камнях, Они здесь живут в легендах и байках, И будут здесь жить теперь день ото дня. А эта баллада пусть будет некончена, Ведь петь о смертях мне не в радость совсем, А в этой истории есть червоточина, Которая, правда, известна не всем. Я мёртвую девочку нёс через город, Где оспа и гибель на каждом шагу. Она на руках. А в душе — вязкий холод. И мысль, что об этом я спеть не смогу. Горели тела, и рассвет занимался, И призрачным светом жемчуг блестел… Мне день этот длинным, как вечность, казался, А жизнь её — миг. И он уж истлел. …Смотрю я в ведьмачьи глаза — и не вижу: Мне призраком снова приходит она — Бледна, холодна и совсем неподвижна, Но ведь же недавно любила, жила! Любила, жила… Но в глазах ведьмака Я вижу теперь не улыбку бардессы, А лютню и жемчуг в оправе цветка; И снова молчу я: «Прощай, моя Эсси... » В балладе счастливой спою я вам снова О том, что любовь их прекрасна, чиста. Но только в конце там нет правды ни слова, Красивая ложь — но вовсе пуста. Не верят ей? Полно! Волнуются? Верно. Я сделал всё то, что хотел и что мог. Нас музыка учит чувствовать, верить, Любить же учила бардесса Глазок.