Чёрная фотопленка

      Я лицезрел тот хрупкий прозрачный стан там, где его отталкивала недосягаемость.       Там, где разливались по окрестностям миллионы красок обширной природной палитры ужасающе прекрасных цветов, но она бы этого никогда не увидела…       Я даже не знал ее имени.       И никогда не узнаю.       Если бы мне только дали возможность вырваться из серых железных цепей связывающей меня безысходности, то… -Юнхен! — - Её медленный утешающий голос, лившийся из алых уст меланхоличной песней до мурашек, пробирал и пульсацией, треском отпечатывался в юной голове. Она снова снится мне. Она снова снится мне той, что была; По растрескавшимся молодым дорогам цвета бежевого графита я ехал в школу, перебирая ногами педали, так тщательно и осторожно, как гитарист перебирает пальцами полюбившейся временем аккорд.       Металлические, покрытые синей краской ворота, что давно утеряли свою красоту и блеск, освещались утренними, но первыми выпавшими лучами солнца, такими же освежающими и добрыми, как утренняя роса. Учебное заведение знаний окружали зеленые пышные деревья, исполненные кружевной и светлой пылью старости и эстетики.       Около этих ворот стояла девушка, чья сокровенность была прикрыта пепельно-бежевым пальто и вязаным, теплым шарфом, что отливал блески неописуемых оттенков черного под делившейся жаром звездой. Я никогда не бывал ослеплен омутом до этого момента.       Каждый день она ждала меня там, окидывая шелковым и мягким взглядом темно-карих глаз, что неясно проглядывают сквозь ресницы. Я видел это сквозь ее темные очки и замкнутые очи. Потому что невольно в голове от нахлынувшего чувства вины и тревоги, уюта и потребности встречи, я понимал, что мы похожи… <      Я желал дотянуться до нее и слиться в мгновении пересечения смуты и света, тиши и крика, дабы потушить огонь в сердце, до сих пор не закончившейся. Но только тогда я осознал, что реальность дала мне многое, но не даст её.       Ежедневно я очерчивал ее силуэт глазами и касался ее собственного пространства, отделенного гранью покоя и глади мыслей, но времени дается недостаточно, и я отпустил мечту отчаянной постижимости интервала — такого недолгого и приятного. Когда мне удавалось видеть ее, то в ее облике, в отражении ее очков виднелись закаты и рассветы, а над ее черноволосой макушкой за минуту расстилались по лазурной глади яркие и белоснежные звезды, уходившие дорогой круга сингулярности — потому что это видел только я. Никто больше.       Впервые в наших бедных, но вечнозеленых краях полил резкий дождь. Затянутое полотно, собравшее в себе всю смуту серости настроения погоды, оплакивало каждый пройденный мною участок, каждую пройденную мною дорогу. Я поехал школу и ее там не оказалось. Из меня будто бы вырвали второго человека, бывшего всегда рядом, в сердце, в голове, в душе и легких. За это время ее уют так приелся и отпущение любимых признаков неописуемо ранило меня, но я виноват сам, ведь живу не в сказке.       «Ты сам виноват, ведь время не вечно»… А ведь и правда: витавши в облаках собственных придуманных влюбленностей мое существование отдалялось от реальности, разрастаясь масштабной привязанностью в голове, ибо я полюбил ее, но…       Я даже не знал ее имени.       И никогда не узнаю.       А мог…