Riddle's foster-Prostitute

       Я задумчиво рассматривала меняющийся пейзаж за окном, размышляя обо всем, что произошло за последние пару недель. Слишком много событий, слишком много переменных, слишком много лжи — было так сложно удержать все в голове, не путаться, пытаясь отыскать путь наименьших потерь. А главное — случайно не подставить саму себя еще больше.        После ритуала я отключилась на сутки, и Регулус, самостоятельно избавившись от трупа и улик, добросовестно приглядывал за мной все то время, что я была без сознания. Когда же я пришла в себя… мне казалось, будто мое тело несколько раз пропустили через мясорубку, а потом не очень удачно собрали по кусочкам почти так, как было до этого.        Опасаясь того, что ритуал мог не сработать, я на всякий случай сходила к гинекологу, и он обрадовал меня тем, что я невинна и цела, как… собственно, и полагается девственнице. Было странно осознавать, что в этом мире, в этой жизни я собиралась торговать своей невинностью дважды. Ситуации, конечно, различались — Лон покупал меня, и мы оба понимали, что я именно покупаюсь им; Том Риддл же на мне… женился, и все равно я чувствовала, что вновь продаюсь.        Так как я не могла спокойно завести сову, мы с Регулусом условились, что он будет писать мне раз в неделю, каждую воскресную ночь, и если он понадобится мне, я смогу сообщить об этом в ответном письме. Также мы условились, что, когда придет время, он будет представлен моим будущим маггловским родственникам как мой дорогой кузен, единственный член семьи, что у меня остался. И, собственно, заодно прибудет на мою свадьбу и поведет меня к алтарю. Это было до смешного нелепо, и Блэк хорошо прошелся по этой части плана саркастичными шутками.        Еще я встретилась напоследок и с Мариусом, подтверждая легенду о том, что отношусь к нему, как к дорогому другу, о чьем благополучии нет-нет, да пекусь. Что, на мой взгляд, было удивительным — Регулус, кажется, в какой-то степени больше всего верил именно в мое искреннее и хорошее отношение к его кузену.        Купив билет на поезд, я позвонила Риддлам и сообщила Мэри, какого числа и во сколько прибываю обратно. Она пообещала мне, что меня обязательно встретит Том. Отчего-то от мысли о скорой встрече с моим женихом я испытала волнение и трепет. Меня вновь обуревали запретные, неуместные чувства, в которых не хотелось даже разбираться, и вместо самокопания я потратила последний день в Лондоне на шоппинг. Раз уж я собиралась выходить замуж и играла перед Риддлами милую, богатенькую дурочку, следовало соответствовать этому внешне. Заодно я приобрела Риддлам подарки: красивую кремовую шаль и перчатки для Мэри, темно-синий шейный платок для Томаса и стильную фетровую шляпу для Тома.        Стоило мне сойти с поезда и пройти несколько шагов, как я увидела высматривающего меня в толпе Тома. Стоило нашим взглядам пересечься — и он тут же, расплывшись в широкой улыбке, быстрым шагом бросился ко мне, а у меня отчего-то перехватило дыхание. — Морриган! — воскликнул Риддл и, подхватив меня под талию, закружил вокруг себя, а мне оставалось лишь хвататься за маленькую шляпку в попытке удержать ее на голове. — Наконец-то! Я уже заждался! — рассмеялся Том и мягко поставил меня за землю.        Каблуки тихо цокнули по плитам. Я ощутила, как щеки наливаются румянцем от удовольствия, скромно потупила взгляд и принялась поправлять складки на юбке, будто пряча смущение, чем вызвала легкий смешок Тома и полушутливый, прищурившийся взгляд. — Я рада, мист… Том, — я якобы в последнюю минуту вспомнила о нашей договоренности и его просьбе обращаться к нему по имени, и Риддл довольно улыбнулся. — Это весь твой багаж? — спросил Том и игриво вскинул бровь. — Вижу, ты порадовала себя покупками. Вы, женщины, так любите ходить по магазинам!        Он подхватил мой новый чемодан и саквояж, и мы неспешно направились к выходу с вокзала. Том предложил сперва перекусить, прежде чем ехать обратно к нему домой, и вежливо расспрашивал меня о впечатлениях от поездки в Лондон во время обеда. Я охотно делилась с ним глупыми подробностями о походах по магазинам, в кино и встрече с обожаемым кузеном, который прибыл из далекой Америки, узнав о том, что я осиротела. По выдуманной мной легенде, он остался в Лондоне решать оставшиеся вопросы с моим имуществом, но большую часть наследства я уже получила, и мои деньги хранились на счету в Английском Банке.        От меня не укрылся огонек заинтересованности в глазах Тома, когда я упомянула о наследстве и деньгах, не укрылась и вспыхнувшая на миг, но моментально стершаяся тень недовольства, стоило ему услышать о неком кузене. Риддл явно был не рад объявившимся у меня родственникам, хоть и попытался скрыть это. Конечно, куда легче задурить голову наивной дурочке-сироте и, женившись на ней, пополнить семейный бюджет ее наследством, чем иметь дело с кузенами, которые — не приведи господь — могут попытаться обдурить меня и прибрать к рукам если не часть, то все мое наследство.        Сделав вид, что ничего не заметила, я решила на всякий случай успокоить его и начала шумно восторгаться самоотверженной помощью кузена, который, бросив все свои дела и семью, примчался в Лондон, чтобы поддержать меня, и помог мне открыть счет на мое имя, а также перевести деньги, якобы лежавшие на счету отца в Америке, на этот самый счет.        За весь обед Том так и не обмолвился и словом о своем предложении, что порядком нервировало меня, и я невольно стала беспокоиться, уж не передумал ли он на мне жениться. Я не знала, стоит ли самой заводить этот разговор и говорить ему о том, что приняла решение ответить ему согласием. Было ли это уместно и нормально для благовоспитанной девицы? Молчал ли Том, потому что передумал, или же ждал, что я сама озвучу решение, когда буду готова?        Видимо, моя нервозность все же не ускользнула от Тома. Помогая мне сесть в карету, он напустил на себя взволнованный вид и, будто неловко замявшись на мгновение, произнес лицемерно дрогнувшим голосом: — Морриган… надеюсь, Вы будете не против… сделать небольшую остановку в пути? Я бы хотел… иметь возможность поговорить с Вами с глазу на глаз перед тем, как мы доедем до дома. — О, да… конечно, — смятенно ответила я, сразу же поняв, о чем именно он хочет поговорить, и, наконец, успокоившись.        Все было в порядке. Мне просто нужно было немного подождать, чтобы озвучить ему свое согласие. Я была даже рада небольшой отсрочке, потому что мне явно было необходимо это время, чтобы взять себя в руки и настроиться на разговор. ***        Ощутив едва уловимое прикосновение к своему лицу, я вздрогнула и распахнула глаза, испуганно уставившись на забавляющегося Риддла. Встрепенувшись, я выпрямилась на жестком, несмотря на подушки, сидении и попыталась понять, когда успела задремать. Шея и спина ныли от поездки в этой дурацкой карете, и я, проморгавшись, чуть повела плечами, сбрасывая напряжение.        Меня разбудило прикосновение Тома к щеке. Он аккуратно заправил мне за ухо выбившийся из прически локон и отстранился, с интересом рассматривая мое лицо. — Прости, я не хотел будить тебя. Вернее, хотел, — тихо рассмеялся он и виновато улыбнулся. — Я хотел поговорить с тобой… — Мы… мы еще не доехали? — поинтересовалась я и, отодвинув занавеску, выглянула в окошко.        Вокруг нас был сплошной лес, свет пробивался сквозь листья неровными, обломанными лучами, причудливо играя с различными оттенками зеленого. Мелко-мелко накрапывал дождь — так, легкая морось, от которой сыреет воздух, но после которого не остается даже маленьких луж, а одежда покрывается влажным верхним слоем, не добирающимся до кожи. — Я бы предложил тебе выйти наружу и немного пройтись, но, как видишь, погода не располагает, — будто прочитав мои мысли, сказал Том.       Я со вздохом вновь задвинула занавеску, и карета погрузилась в полутьму, ощущавшуюся… интимной. Переведя взгляд на Тома, я вздрогнула — его темные глаза казались колодцами с водой, что отражала ночное небо. Глубокие, пытливые, внимательные, они околдовывали без всякой магии.        Не сводя с меня взгляда, он протянул руку, осторожно взял мою ладонь в свою и, поднеся к своим губам, поцеловал. — Ты… обдумала мое предложение, дорогая? — спросил Риддл тихо, сжав мои похолодевшие пальцы. — Я… да, — проговорила я отчего-то севшим голосом, почувствовав внезапную слабость. Слабость перед ним. Впервые я ощущала слабость перед мужчиной, и это немного выбивало меня из колеи. Хвала богам — мой разум все еще оставался кристально чист, несмотря на подводившее тело. — Том, я… согласна, — промолвила я «смущенно», глядя на него из-под затрепетавших ресниц, и ответно сжала его длинные, теплые пальцы. — Я согласна стать твоей женой… — Морри, любимая, — просиял Риддл и, взяв вторую мою ладонь, поднес их обе к своему лицу и стал осыпать благодарными поцелуями мои руки. — Ты сделала меня счастливейшим мужчиной на земле! — воскликнул он, и я ощутила, как что-то во мне обрывается от этих слов.        Он назвал меня любимой. Я знала, что для него это всего лишь игра, знала, что он не любит меня, но… слышать такое от копии моего Тома… слышать эти слова от мужчины, который одним прикосновением сводил меня с ума, пробуждая неведомые доселе желания, неведомые прежде чувства… было слишком. Слишком сложно.        Я впервые столь отчаянно, всей душой захотела быть… любимой. И это испугало меня. Я привыкла смеяться над чужой любовью и использовать чувства других людей против них. Привыкла играть с ними, чтобы добиться желаемого. Я не привыкла… к самой главной женской слабости — опустошающей, дурманящей голову, отключающей способность трезво думать. Я не привыкла к любви и впервые в жизни столь страстно ее возжелала.        Почувствовав жжение в глазах, я крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, и Том решил, что я расчувствовалась и едва сдерживаю слезы радости. Он мягко погладил меня по щеке и стал шептать какие-то успокаивающие глупости, бормотал что-то о том, что мы расскажем все его родителям за ужином, а потом начнем готовиться к свадьбе, которую сыграем в июне или, может, в июле, а я… я с трудом сдерживала дрожь, осознавая, что все эти годы хотела, чтобы меня любил его сын.       Я всегда любила своего Тома, он был моей единственной семьей — и в этой жизни, и в прошлой. У меня не было никого, кроме него. И все эти годы, как только забрала его из приюта, я отчаянно пыталась добиться любви Тома. Хотела, чтобы и он считал меня своей семьей, не просто женщиной, на попечении которой он временно находится. А теперь… теперь я, кажется, перенесла любовь к нему на его отца. Сексуальное притяжение, что вызывал во мне старший Риддл, накладывалось на ассоциации с моим Томом, вызванные их похожестью, и все это в совокупности просто сводило меня с ума. Молодец, Морриган. Ты очень вовремя решила устроить сеанс самоанализа.        Встрепенувшись, я попыталась сосредоточиться на том, что говорил мне Риддл, и поняла, что он, оказывается, уже какое-то время молчит. Заметив, что он с любопытством рассматривает меня, я смутилась и пролепетала: — Прости… я немного ушла в себя. — Я заметил, — со смешком ответил Том, снисходительно улыбнувшись. — Позволь спросить, о чем ты так задумалась?        Решив польстить его самолюбию, я прошептала: — О тебе… о нас, — и наигранно-стыдливо опустила взгляд.        Том шумно выдохнул и, подцепив мой подбородок пальцами, вынудил меня поднять голову. — Не смущайся, — сказал он, накрыв ладонью мою щеку и медленно огладив ее большим пальцем. Его взгляд стал чертовски обольстительным. — Отныне ты — моя невеста. Никогда не отводи от меня взгляд, дорогая. Тебе нечего стесняться.        Я несмело улыбнулась ему, а Том, прищурившись, стал наклоняться ко мне, и я поняла, что сейчас произойдет, за секунду до того, как его губы накрыли мои. Я почувствовала, как что-то внутри меня обрывается, сдается во власть этих непрошенных чувств, а в низу живота сворачивается тугой узел желания. Дьявола ради, где он научился так целоваться? Или я реагирую так сильно, потому что целует меня именно он?        Я застонала, пуская его в свой рот, позволила ему переплести язык с моим, перестав контролировать руки, которые взлетели вверх по его плечам и вплелись в его волнистые волосы, притягивая его голову теснее, крепче к себе. Том одобрительно хмыкнул в мои губы и тут же накрыл горячими ладонями мою талию, прижав меня ближе, чем следовало.        Том кусал мои губы, терзал мой рот языком, ловил мои горячечные стоны, вынуждая меня вновь терять голову от головокружительного, яркого, всепоглощающего возбуждения. Он закинул мои ноги к себе на колени, от чего юбка скомкалась и задралась до середины бедра, провел горячей ладонью от лодыжки вверх по голени и замер на миллиметры выше моих плотно сжатых колен. Его жадный рот накрыл мой подбородок, острые зубы прикусили нежную кожу по линии челюсти, и я непроизвольно откинулась назад, уперлась затылком в стенку кареты и выгнулась дугой, подставляя шею под поцелуи.       Больно впившись мне пальцами в колено, Том с трудом протиснул вторую руку между моим телом и спинкой сиденья и поддержал меня под поясницу, вынуждая выгнуться еще сильнее. Его губы смяли чувствительную кожу аккурат над заполошно бьющимся пульсом, ладонь двинулась выше по бедру и замерла на самом краешке чулка, наткнувшись на подвязку. Он оторвался от меня и чуть отстранился, перевел затуманенный взгляд на мои бедра и тихо выругался сквозь зубы. — Дьявол выдумал чулки и подвязки, чтобы сводить мужчин с ума, — прохрипел Риддл низким от возбуждения голосом, и я вспыхнула, тут же попытавшись одернуть юбку вниз, убрать с бедра его руку, но он не позволил, сильно, больно сжав пальцы, смяв тонкую ткань чулка. — Не бойся меня, любимая… — прошептал он так соблазнительно, что я была почти готова плюнуть на свое наигранное целомудрие и отдаться ему прямо здесь и сейчас, однако, вовремя вспомнив, через что мне пришлось пройти ради восстановления невинности, вновь начала сопротивляться, предпринимая вялые, неубедительные попытки освободиться. — Я люблю тебя… Ты — моя невеста… мы все равно поженимся, — стал уговаривать меня Том, нежно осыпая мое лицо короткими, быстрыми поцелуями. — Позволь мне коснуться себя… Обещаю, что не возьму… не лишу тебя… не зайду слишком далеко, — сумбурно подбирал слова он и, ослабив хватку, медленно огладил мое бедро чуть выше чулка, коснувшись горевшей под его прикосновениями оголенной кожи. Господи. — Я не могу… — прошептала я, испугавшись себя и своих желаний. Испугавшись, что если не остановлюсь сейчас, не смогу сделать этого потом. — Прошу тебя… мы не должны… Я не могу… нельзя до свадьбы, — слабо взмолилась я, дрожа под его прикосновениями.        Темные глаза Тома горели тем же желанием, что сводило меня с ума сейчас. Он поймал мои губы и вновь поцеловал, смяв мою нижнюю губу, вылизал ее языком, скользнул в мой рот и провел кончиком языка по кромке нижних зубов. Я словила его вздох и жарко ответила на поцелуй, и Том, довольно улыбнувшись, развел мне колени, пощекотав пальцами внутреннюю сторону моего бедра. Чувствительная кожа вспыхнула от его прикосновений, и я непроизвольно шире развела ноги, выгнулась в его руках, желая большего, желая ощутить его длинные пальцы еще выше, еще глубже. — Прошу, Том, — взмолилась я то ли чтобы он прекратил, то ли чтобы, напротив, не смел останавливаться, и мои слова абсолютно разнились с предавшим меня телом, изнывавшим от желания. — Я ничего не сделаю, клянусь, — жарко пообещал он, вновь впиваясь в мою шею. — Клянусь, любимая… Я не трону тебя… ты останешься… невинна до свадьбы… Я только коснусь тебя, я помогу тебе… Мы же поженимся… не бойся меня… — бормотал Том сумбурно, и я сдалась, податливо вскинула бедра, поддаваясь искушению, позволяя возбуждению накрыть с головой.        Я хотела его. Я чертовски сильно хотела его. Почему, ради всего святого, мне не позволить ему и себе немного поиграть? Я не позволю ему лишнего, не позволю ему лишить меня обретенной невинности сейчас, в карете, но… почему бы, черт возьми, нам не снять напряжение легким петтингом? — Том, — позвала его я, практически выстанывая его имя, и он, глухо рыкнув, впился зубами мне в ключицу, сразу же зализав место укуса.        Он спустился цепочкой поцелуев еще ниже, пока не уперся в вырез платья, и, прихватив зубами плотную ткань, потянул ее вниз, одновременно с этим нащупав вслепую дорожку мелких пуговиц, начал быстро расстегивать их, повторяя губами след оголяющейся кожи, вырисовывая на ней невидимые взору узоры языком.        Его пальцы добрались до моего белья, и он восторженно прошептал: — Ты уже такая… — я всхлипнула и крепко зажмурилась, желая ощутить больше, ощутить его пальцы под влажной тканью белья, и Том воспринял мою реакцию за смущение. — Не закрывайся… не волнуйся… это естественно, милая… Позволь мне сделать тебе еще лучше…        Его волосы растрепались, влажные губы поблескивали в темноте. Он был чертовски красив. Застонав, я обхватила ладонями его голову и притянула к своей оголившейся груди, и он, довольно рассмеявшись, охотно накрыл губами мой затвердевший сосок и, наконец, пробрался пальцами под лишнюю, будь она проклята, ткань моих трусов.        Меня будто ударило разрядом тока. Я выгнулась дугой и вскрикнула, вскинула бедра навстречу, ощутив его пальцы на своем лоне. Том мягко размазал выделившуюся смазку и, подразнив промежность, обвел круговым движением клитор, надавив на бугорок. — Господи, — взмолилась я и больно прикусила губу, чтобы с языка не сорвалось ничего лишнего. Мне хотелось отдаться ему, хотелось молить, чтобы он трахнул меня. Выебал меня здесь и сейчас, в этой самой карете, как последнюю шлюшку, которой я на самом деле была. Перед глазами заплясали круги, и я крепко зажмурилась, сосредоточившись на ощущениях, сконцентрировалась на убыстряющемся движении его пальцев, усиливающих давление с каждой секундой.        Я отпустила себя, представляя, как опускаюсь на его колени верхом, как он входит в меня и со всей силы впивается в мои бедра, помогая мне двигаться на себе. Представляя, как он нагибает меня раком и берет сзади, властно тянет за волосы и прижимает щекой к полу, вынуждает распластаться грудью по земле, жестко овладевая мной.        Я содрогнулась от оглушительного, ярчайшего в своей жизни оргазма, кончив от одних его пальцев, и, боже, мне никогда еще не было так хорошо. Мне понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться и прийти в себя. Том продолжал лениво, без былого давления и страсти, мягко поглаживать меня внизу. Я разомлела и обмякла, с тихим вздохом открыла глаза, нерешительно глянув на него из-под ресниц, немного страшась его реакции на произошедшее. Впервые страшась реакции мужчины на… не секс даже, а… недоблизость.        Вопреки моим опасениям, Риддл выглядел самодовольным. Взгляд его лукавых глаз был темен, жаждущим, и я осознала, что он, должно быть, был все еще возбужден. А еще поняла, что он рад и чертовски доволен собой, доволен тем, что он — первый, получает моральное удовлетворение, тешит свое самолюбие и мужское эго тем, что заставил меня потерять голову от чувств и частично отдаться, довел меня до грани одними лишь пальцами. Он был в восторге от себя и уже предвкушал, как возьмет меня позже, «сорвет цветок» в первую брачную ночь.        Том медленно убрал ладонь, вытащил ее из-под моей высоко сбившейся юбки и с шумным вздохом посмотрел на свои влажные пальцы, и я, очнувшись, с тихим всхлипом спрятала пылающее лицо в ладонях, вспомнив, кого должна перед ним играть. — О, господи, — прошептала дрожащим голосом я, стыдливо сведя ноги и сжавшись в беззащитный, растерянный, смущенный комочек. — Любимая, — тут же позвал меня он, и я уже знала наперед все, что услышу. Увы, мужчины в таких случаях нечасто блистали оригинальностью. — Милая, посмотри на меня, — попросил Том, мягко обхватив мои запястья и настойчиво вынудив отнять руки от лица. Я подняла на него повлажневший, нерешительный, испуганный взгляд, и Том с мягким смешком ободряюще чмокнул меня в губы. — Ты прекрасна, а я вновь не сумел сдержаться. Тебе нечего бояться, нечего стыдиться. Твоя честь не запятнана, и так будет до самой нашей свадьбы. Нет ничего постыдного в том, чтобы целоваться с возлюбленным, со своим женихом. В конце концов, я — единственный мужчина, который когда-либо коснется тебя… таким образом. Доверься мне, я ни в коем случае не осуждаю тебя за то, что случилось, ведь вся вина лежит на мне.        Будь я и правда наивной, невинной дурочкой, влюбленной в него без памяти, я бы в самом деле должна была беспокоиться о том, что он теперь будет обо мне думать. Меня бы раздирали противоречивые чувства, убивал стыд от первого в жизни интимного прикосновения мужчины. Меня бы снедали опасения, не потеряла ли я его уважение. Вот только я прекрасно знала такой тип мужчин и понимала: единственное, что он сейчас испытывает — торжество и абсолютное довольство собой, удовлетворение своего охотничьего инстинкта. Риддл поставил мысленную галочку напротив очередной победы, с той лишь разницей от прочих, что я должна была в скором будущем достаться ему навсегда. Он знал, что я невинна, успел проверить и ощутить это пальцами, он хотел меня так же сильно, как я хотела его, и был рад частично склонить меня к близости, немного удовлетворить свой голод, мысленно праздновал свой маленький успех, успокаивая меня и уже предвкушая последующие победы. Наслаждаясь… растяжением удовольствия и тем, что ему еще есть за чем охотиться.        Я с тихим вздохом осторожно накрыла его ладонь своей и взволнованно пролепетала: — Я… я просто… это… это было так… Том, ты еще любишь меня? — я едва сдержалась, чтобы не скривиться. Отвратительная роль. — Ты… ты не перестал меня уважать?        Наивной девственнице Морриган, которую я перед ним играла, нужны были гарантии того, что все в порядке. Ей обязательно нужно было смущаться, нервничать и своими ушами услышать от него, что он не изменил своего отношения к худшему. Ей нужно было удостовериться, и Риддл без промедлений дал ей то, в чем, по его мнению, она нуждалась: — Не говори глупостей, — снисходительно хмыкнул он и усмехнулся. — Ты у меня такая дурочка, — в последний раз накрыв мои губы быстрым поцелуем, он отстранился и, неуютно поерзав, проговорил: — Приведи себя в порядок. Я должен… я оставлю тебя и… отлучусь ненадолго. Тронемся в путь через несколько минут.        Я сдержала понимающую ухмылку и стыдливо потупила глаза. Дождавшись, пока Том покинет карету, я быстро привела себя в порядок и задумалась, непроизвольно начав нервно кусать губы. Для меня не было секретом, куда именно и зачем «ненадолго отлучился» Том. Было непривычно и странно осознавать, что впервые в жизни мужчина, доведя меня до разрядки, сам остался неудовлетворенным, более того, еще и был вынужден отлучиться, чтобы удовлетворить себя самостоятельно. Я настолько привыкла в первую очередь доставлять удовольствие мужчинам, уже практически не задумываясь о самой себе, что была смятена и растеряна тем, что происходило сейчас.        Сердце билось в грудной клетке перепуганной птицей. Секс должен был оставаться работой. Риддл-старший должен был быть лишь средством, необходимой жертвой, принесенной моему Тому. Это не должно было меняться. Но… на деле выходило иначе. Во мне просыпались… чувства. Не только вожделение. Я была обязана справиться с этим, пока не стало слишком поздно.        По телу пробежал неприятный холодок. Меня охватил озноб, и, поежившись, я устало откинулась на жесткую, неудобную спинку сиденья затрясшейся, внезапно пришедшей в движение кареты. Чувства и впрямь были слабостью. А еще представляли опасность. Будто мне и без того опасностей в жизни не хватало…        И все же… все же… губы ныли от поцелуев, кожу на шее щипало, а между ног сладко пульсировало после пережитого оргазма. Том Риддл-старший был чертовски хорош, и вопреки здравому смыслу мне уже не терпелось узнать, прочувствовать каждой клеточкой своего тела, каково это — по-настоящему заниматься с ним любовью, отдаваться ему полностью.