Светлое небо

Капитан Ичимару пребывал в положенной смиренной позе - быть может, чуть более сгорбившись, чем считалось допустимым, - и вместе с тем не выглядел слишком виноватым. Казалось даже, что все происходящее вызывало у него странное удовольствие, чему не мешал ни ошейник - ограничитель, ни скованная за спиной рука. Наверное, так утопающий в какой-то миг понимает, что не выплывет и перестает бороться, испытывая облегчение из-за возможности отдохнуть. Кира как-то отстраненно подумал, что ошейник натирает тонкую, лишенную пигмента кожу - наверняка останутся следы. Не то чтобы оно имело какое-то значение... капитан Ичимару не стал просить о снисхождении или оправдывать себя. Он молчал, склонив по-птичьи голову, ожидая услышать единственно возможный приговор - пусть Гин и попытался в последний момент убить Айзена, в Сообществе Душ, право, достаточно и малой доли его преступлений, чтобы заслужить смертную казнь. А Кира не мог думать ни о чём, кроме синяка, столь неуместно пятнающего острую скулу, запавших еще больше щек и спутанных волос, давно не видящих расчески - или хотя бы нормального мытья. С его капитаном должны были обращаться куда более бережно. Его капитану, наверное, не повезло выжить. Гин никогда не уделял большого внимания внешности, и все же ранее выглядел намного лучше. Даже возвращаясь после битвы или будучи смертельно уставшим, он внушал уверенность одним своим видом. Словно бы говорил: все по-прежнему, Изуру. Останется так и дальше и этот кабинет, и ненавязчивый запах сухих цветов, притащенных Гином однажды от скуки еще в свежем состоянии, да так и не убранных, и сад за окном. Сад у третьего отряда – загляденье. Рядовой состав часто отбывал провинности, ухаживая за ним: возня с деревьями никак не входила в обязанности шинигами, и бойцы всеми силами старались её избежать. Но спорить с капитаном, конечно же, никто не решался. Изуру и самому приходилось вкапывать молодые саженцы, и он уверен был, что избавится от сада при первой возможности. Вот прямо завтра же прикажет вырубить все под корень, чтобы и щепки не осталось. Или не завтра, а когда капитан будет в Генсее. Ну, или в отпуске, должны же и шинигами отдыхать… Когда у него появился шанс воплотить свою мечту, Кира, конечно же, ничего не сделал. Он маниакально надирался в хлам вместе с Ренджи, всегда готовым составить компанию, крушил в пьяном угаре кабинет, но так и не прикоснулся ни к одному дереву. А после долго сидел, глядя на разбитую вазу, и припоминая, действительно ли она была настолько важной, насколько казалась. Сухими цветами все еще пахло, запасное хаори с бирюзовой подкладкой сиротливо висело в шкафу, и почти все так же, да вот капитана нет. Есть только это чертово хаори, и деревья, и прячущая взгляд Рангику, словно она тоже считала себя виноватой в произошедшем. Словно кто-то из них действительно имел возможность на что-то повлиять. Боль от предательства прошла, казалось, вылилась в ненависть и глухую броню отчуждения: чтобы ни одна эмоция не проскользнула. А вот оно как все вывернулось. Вот такое предательство. Кира горько усмехнулся про себя, кривя уголки губ. Его капитан даже предавать взялся по-своему: всех и сразу, чтобы наверняка, чтобы никто не остался обделенным. Он больше не казался целью, к которой хотелось стремиться, он уже не был якорем, позволяющим цепляться за унылую жизнь. Капитан стал всего лишь усталым и порядком побитым шинигами, стоящим на краю могилы и раздумывающим, стоит ли прыгать, как будто его выбор еще может что-то изменить. Кира все равно отчаянно не хотел его смерти. - Мы не герои, Изуру, - сказал Гин однажды очень резко. Кира ничего и не спрашивал. Более того, он вообще молчал, уткнувшись взглядом в спину капитана – как раз туда, где красовалась цифра три. Номер отряда всегда напоминал Изуру о их сути – ненависти к битве и вине за убийство, молчаливом отчаянии при виде неизменности смерти. Изуру казалось, что он-то отряду подходил. Еще же ему порой думалось, что Гин не только не чувствует никакой вины, он еще и наслаждается, отбирая чужую жизнь. Поэтому Кира лишь переспросил удивленно: - Не герои? - Тебе ведь жалко парнишку, ставшего пустым? Можешь не отвечать, твоё лицо говорит лучше слов, - Гин чуть расслабился, полуобернувшись. Его улыбка не была видна, но угадывалась отлично. – Герой бы пощадил мальчишку, не удержавшего свои инстинкты. Пожалел бы мать, скрывшую перерожденного сына в подвале. Сколько она нас убеждала, что сынок мирный… - капитан слегка цокнул языком, смотря вдаль с некоторой мечтательностью. – Герой и был бы потом ответственен за уничтоженный район Руконгая. Или же несколько. Так что хорошо, что мы не герои, правильно? - Но он действительно был безопасен, - пробурчал Изуру, сжав кулаки. Кем бы ни был он по рангу и как бы ни относился к собственному капитану, убивать беспомощных ему претило. - Убивать беспомощных неприятно, - согласился Гин, словно прочитавший мысли. – Только ты ведь и сам знаешь, что мальчишка был безобиден, пока помнил, кто он есть. Ещё через денек он бы проголодался и сожрал свою же мать. А потом и всех попавшихся на пути. И думал бы не о том, что поедает беспомощных. Думал бы лишь о хорошем ужине. Киру замутило. Он знал, конечно, о духовной анатомии и психологии пустых, знал, что мальчик долго бы не продержался. Но хотелось бы верить во что-то иное. - Поэтому хорошо, что мы можем позволить себе уничтожить угрозу в зародыше, поступая тем самым совершенно не героически, - подвел итоги Гин. Остановился, посмотрел на Изуру внимательно и поправился: - Ладно, говорю только за себя. Ты, милый Изуру, все такой же светлый мальчик – и как только выжил? Будет здорово, если таким и останешься. Но вряд ли. Изуру хотелось тогда закричать, что он не мальчик. Но он ошибался. Разница стала видна очень быстро, стоило Кире научиться как следует пользоваться своим клинком. Вабиске, как и Гин, не любил сентиментальностей. Меч палача – ничем иным занпакто не был. Кира научился пользоваться Вабиске, но так и не избавился от чувства вины за решающий удар. Однако игнорировать её было почти просто. Словно зажмуриться, притворяясь, что не видишь, как уходит лучший в мире капитан. Словно промолчать, когда так хотелось... Кира, сам того не замечая, вызвался, когда приговор все же прозвучал. Не думая, как оно выглядит со стороны, не печалясь, что будет так тяжело, что почти невозможно. Потому что Гин не был героем и не мог, радостно размахивая занпакто, сбежать из зала суда. Гин так долго заботился о всем отряде, и Кира привык заботиться о нем самом. Сейчас он думал только, что его меч убивает быстро. Если все равно гибель неизбежна, пусть это будет он. Так ведь, наверное, лучше. И капитану в оставшиеся дни наверняка потребуется его, Киры, помощь. Конечно, Изуру отказали. Пожалуй, если бы этого не случилось, Кира бы сошел с ума на следующий же день – увидев капитана за решеткой. - Не представляю, как у тебя хватило смелости, - сказала заплаканная Рангику позже. Она не обвиняла, но и понять не могла. - Так было бы лучше, - пробормотал Кира неуверенно. - Конечно лучше, - согласилась Рангику. Она была до ужаса понимающей, эта девушка. – Мы должны бы сейчас быть ближе каким угодно образом, правда? Кира не ответил. Ответ был очевиден. Если бы он был ближе, то наверняка бы смог сказать. Впрочем, Гин ведь давно уже понял. В самом-то деле, какой лейтенант не влюблен в своего капитана? Но сказать это лично казалось Кире непреодолимо нужным. Куда более нужным, чем все его существование. После нескольких отклоненных просьб об обжаловании приговора он даже решил поступить в духе Куросаки. Пусть капитан наверняка сочтет такой поступок глупым. Опять про героев скажет, точно. Но он будет жить, а если и нет – то не будет и Изуру. Умереть вместе не так уж и плохо. Гин бы не согласился, но Гин сейчас ничего и сказать не может. Его нужно вытаскивать, а там… пусть насмехается сколько угодно. Однако жертвовать собой не понадобилось. Гину тяжело дались ранения в битве с Айзеном, и он заболел, сутками не приходя в сознание и задыхаясь от жара, пропадая в бреду. Правила Сообщества Душ требовали, чтобы подсудимый находился в ясном уме, поэтому совет 46 стал терпеливо ждать его выздоровления. А оно все не наступало. И к моменту, когда Сейретей превратился в руины под атаками квинси, Гин все еще не пришел в себя. Вскакивая по тревоге и собираясь ответить на нападение, а после – валяясь беспомощно без половины тела, истекая кровью и каким-то чудом цепляясь за жизнь, Кира мог думать только, что очень рад, ведь капитана все же перевели из тюрьмы в госпиталь. Который сейчас очень хорошо охраняется, значит, капитану ничего не угрожает. Дальнейшее запоминалось плохо. Были крики, много и невыносимо, было жарко из-за чьего-то реяцу и холодно, и темно. Были костистые пальцы Маюри, и он сам был, конечно, пытался что-то сделать. Больно вот почему-то не было. Скорее всего из-за шока: допусти тело боль, Кира умер бы мгновенно. Сейчас же еще барахтался. Но сохранять отголоски сознания становилось все труднее, и Кира не мог сопротивляться желанию позволить разуму окончательно угаснуть. Там, в небытие, была почему-то крыша третьего отряда и капитан Гин, вальяжно на ней развалившийся. Словно в мирные годы их совместной службы, он щурился на невидимое солнце и казался совершенно счастливым. И Кире все время хотелось схватить капитана в охапку и пойти куда-то дальше, где не будут иметь значение стены Сейретея и капитан сможет сколько угодно наслаждаться небом… но почему-то никак не удавалось. Гин ускользал, утекал сквозь пальцы, и ничего не говорил, и в лице даже не менялся, только смотрел и щурился. А после Кира пришел в себя калекой. Он сумел принять какое-то участие в войне. Он даже функционировал почти полноценно, только вместо груди – дыра со штырями, проводящими рейреку. Они, наверное, впивались в плоть очень болезненно, только Кира ничего не чувствовал. Ни боли, ни сожалений. И не понимал, почему продолжает сражаться. За что? Ради кого? В голове мелькали какие-то неясные образы, полностью поглощенные мертвенным холодом, разползшимся по правой стороне тела. Рыжие волосы Рангику? Светлая улыбка Хинамори? Все это почему-то не казалось достаточно ценным. Но Кира продолжал сжимать в ладонях меч – он сейчас и не знал ничего, кроме битвы. Боевые навыки остались единственным, что он помнил достаточно четко. После войны ощущение провалов в памяти преследовало Киру постоянно. Он как-то научился жить с наполовину искусственным телом, ходил на работу, регулярно менял в вазе свежие цветы, потому что капитан Роуджиро обожал их запах, и все никак не мог что-то вспомнить. - Ты поступил героически, Кира-кун, - говорил порой Роуджиро, и в глазах его светилось одобрение. – Вернулся в бой в твоем-то состоянии, спас множество жизней. Прекрасный у меня лейтенант. Кире все время казалось, что он несет какую-то глупость, но лейтенант предпочитал молчать. Он и сам не знал, что в словах капитана казалось неверным. Кира предпочитал просто быть послушным, делать все правильно – и делал, пока однажды не заглянул в дальний шкаф. В его недрах, заваленных каким-то хламом, лежало, словно тряпка, дорогое капитанское хаори с бирюзовой подкладкой третьего отряда. Кира откуда-то сразу понял, что оно не принадлежит капитану Оторибаши. Тот никогда бы не обращался со своей вещью так небрежно. И пахло хаори странно, чем-то терпким, вызывающим ощущение ностальгии. - Надо же, оно еще сохранилось. Роуджиро подошел незаметно, заставляя Киру вздрогнуть и рефлекторно сомкнуть пальцы крепче, сминая белую ткань. - Хаори моего предшественника, - пояснил капитан. – Я думал, что давно его выбросил. - Кто… кто был вашим предшественником? – Кира странно взволновался, словно кусок ткани в его руках мог помочь со всеми вопросами, угнездившимися в голове. Но Роуджиро лишь посмотрел с какой-то печалью: - Поверь, Изуру, если забыл, то к лучшему. Давай, поручу отнести на помойку. - Нет, - Кира прижал хаори к груди, словно боялся, что капитан начнет его вырывать. – Можно я оставлю? Почему-то кажется, что оно очень важно. Роуджиро разрешил, пусть и покачал скорбно головой. Кира забрал хаори домой, все пытаясь вспомнить, что ему напоминает терпкий запах. Какой-то фрукт? Или цветок? - Хурма, - понял Кира однажды, столкнувшись с Рангику. Та, обескураженная, едва не выронила из рук корзинку, в которой и покоилась хурма – засушенная, выглядящая не очень привлекательно. Игнорируя девушку, Кира принюхался: так есть, запах тот же самый. - Посещения разрешили, - пояснила Рангику. – Вдруг он все же очнется? Ты же знаешь, как он любит хурму, - лейтенант опустила голову, внезапно становясь очень хрупкой, почти что слабой. Нет, Рангику очень сильная, но что же ее так гнетет? - Не знаю, - решил признаться Изуру. – Я что-то забыл, что-то ценное. Кому вы несете хурму? Рангику посмотрела на него беспомощно и сказала, почти как Роуджиро: - Да, ты же был так сильно ранен, неудивительно. Так даже лучше. Все равно мы ничего не изменим. - Почему вы от меня что-то скрываете? – неожиданно вспылил Кира. – Это мое прошлое, и… Рангику-сан, вы должны понять. Вы бы не захотели что-то забыть. Рангику ничего не ответила и заторопилась исчезнуть. Кажется, она даже ушла в сюнпо, так как Кира, поспешивший за девушкой, потерял ее за ближайшим же поворотом. Но это уже не имело значения. Посещения бывали или в тюрьме, или в госпитале, и с законами шинигами его цель могла быть где угодно – но в госпиталь проникнуть было легче. Значит, Кира с него и начнет. Лейтенант выждал до вечера, чтобы Рангику, реши она задержаться, точно успела уйти, и легко прошмыгнул мимо шинигами четвертого отряда, незаметной тенью промчался по запутанным коридорам. Он старался, выискивал среди хаоса реяцу больных одну особенную, которая покажется ему знакомой, и наконец нашел. Как ни странно, прямо посреди госпиталя, в комфортной палате для высокопоставленных шинигами. Последние сомнения разрушила знакомая корзина с хурмой, оставленная на столе. Корзина была первым, что Кира заметил. Дальше же взгляд упал на худого шинигами, укутанного в одеяла – он не выглядел умирающим, но и собирающимся открыть глаза тоже, и цвет кожи смутно знакомого существа от этого самого одеяла почти что не отличался. Это его реяцу вызвала в памяти странный отклик. Это ему, должно быть, принадлежало то хаори. Кира на дрожащих ногах подошел ближе, жадным взглядом окидывая тонкие черты, белые, характерные для альбиноса волосы, тонкие кости руки, лежащей поверх одеяла. Второй руки не было от локтя. - Вы тоже пострадали в войне? – спросил Кира сумрачно. – Или еще раньше? Шинигами не ответил, конечно. Шинигами не мог ответить, от этого почему-то было больно. - Знаете, а я вас забыл. Но, кажется, не до конца. Вы, наверное, очень хорошо западаете в сердце. Надеюсь, вам сейчас хорошо спится, - Кира вздохнул, понимая наконец глупость своей затеи. Увидел он таинственного шинигами, и что оно изменило? - Главнокомандующий Кьёраку отменил казнь, пока новый совет 46 не собрали, - донеслось от входа. Капитан Исане стояла возле двери, лицо ее светилось сочувствием. – Главнокомандующий решил, что смертей было достаточно и на войне. Если он когда-нибудь очнется, будет служить в качестве лейтенанта, под чьим-нибудь присмотром. В конце концов, в битве с Айзеном он показал себя настоящим героем. Кира поморщился. Героем? Нет, он просто делал, что считал нужным, и… Воспоминание, едва появившись, поспешило поблекнуть, оставив после себя лишь странную картину: этот вот полумертвый шинигами, в необычных белых одеждах, щурится за спиной Айзена. Айзена Кира помнил хорошо, но кем же являлся его спутник? Ему все казалось, что мужчина в воспоминаниях вот-вот откроет глаза, и Кира сможет увидеть их цвет. Однако этого не произошло, обрывок памяти так и остался обрывком. Шинигами в госпитале был его бывшим капитаном – это стало понятно сразу. Исане, помявшись, все-таки рассказала довольно трудную для восприятия историю о преданности и предательстве, связывающих командование третьего отряда в прошлом. О подробностях она умолчала, но и без них у Киры сложилось ощущение, что бывшего капитана он должен был ненавидеть. Однако отголоски эмоций, возникающие при взгляде на спящего мужчину, ненавистью не были. Чем же были, Кира так и не понял. Капитан все не приходил в себя, и Кира все так же не мог его вспомнить. Дни тянулись, долгие ли, короткие, рутина поглощала, картины прошедшей войны скрадывались. Однако новая привычка приходить раз в несколько дней в госпиталь и подолгу молчать, смотря на спящего капитана, очень скоро въелась настолько сильно, что её не в силах была стереть ни самая тяжелая работа, ни молчаливое осуждение товарищей. Рангику только вздыхала тяжело, часто пересекаясь с Изуру во время этого своеобразного ритуала. Она призналась, что Кира к своему капитану был очень привязан. Настолько, что это было уже абсурдно, непонятно, неправильно. Но она, единственная из всех, не осуждала. - Понимаешь, почему мы не хотели говорить? – спросила девушка как-то. – К Гину все относились не лучшим образом. Он едкий, в чем-то злой и жестокий, однако он сам бы удивился, если бы узнал, как его уважали в отряде. А я такая же, как и ты, и наша привязанность… ну, возможно, мне иногда тоже хочется забыть. – Рангику улыбнулась – грустно и понимающе. – Только, даже будь такая возможность, я бы не согласилась. Тебе, наверное, повезло, потому что не пришлось решать. Кира охотно верил. Он, ни разу не сумевший заставить себя остановиться, не приходить к недвижному телу, боялся даже предположить, как глубоко увяз в шинигами, когда тот ещё был здоров. Был живым. В самом-то деле, лучше и не знать о связях с капитаном, который, возможно, никогда не очнется. Но Гин очнулся. Спустя всего несколько месяцев с тех пор, как Кира его увидел. Лейтенант попросту пришел однажды в палату и никого в ней не нашел. Почему-то мысль о том, что шинигами мог погибнуть, даже на секунду не заглянула в его голову. Кира сразу понял: его капитан очнулся. Теперь он сможет узнать его лучше. Теперь сможет понять, что же было в прошлом. В седьмой отряд, куда, как сказала капитан Исане, определили Гина, Кира отправился чуть ли ни бегом, лишь с трудом удерживая себя, чтобы не сорваться в сюнпо. Пересекая отрядные ворота, лейтенант задыхался от быстрого шага и переполняющих его эмоций, грудь распирало от предвкушения чего-то невероятного. Однако, завидев со спины тощую фигуру, Кира замер, не в силах более шевельнуться. Руку капитану отрастили, видимо, как и самому Кире, в двенадцатом отряде. Но он даже в свободном шихакушо выглядел невероятно болезненно. Тонкая шея под серебристыми волосами, казалось, готова была переломиться от веса головы, и выступающие позвонки на ней притягивали взгляд. Дыхание перехватило. Кире подумалось, что хорошо бы провести по этим позвонкам рукой. Еще подумалось, что поза Гина очень уж зябкая. Неудивительно, середина-то зимы, пусть в Сейретее и мягкой, бесснежной. Наверное, капитану не помешал бы теплый плед. Наверное, Кира неоднократно приносил их ему раньше… - Привет, Изуру, - глухо и устало отозвался Гин, не поворачивая головы, и у Киры внутри что-то оборвалось от звуков его голоса. – Не стой, присаживайся, - бывший капитан приглашающее хлопнул рукой по дощатому настилу энгавы рядом с собой. Изуру, словно завороженный, сел, ощущая, как из-за холодных досок теряются остатки тепла в теле. Почему Гин тут находится, если ему некомфортно? Кира не успел задуматься – бывший капитан посмотрел на него, и, хотя глаз под ресницами не было видно в вечернем сумраке, цепкий, пронизывающий взгляд не ощутить было невозможно. - Ты изменился, - сказал Гин после довольно долгого молчания – когда Кира уже решил, что он и вовсе не заговорит. – Исчезла эта щенячья преданность на лице. Забыл меня, значит? Жесткие слова неприятно кольнули внутри. Кира вновь спросил себя – и как он мог быть когда-то привязан? – и вновь не нашел ответа. - Забыл, - сказал лейтенант, тем не менее, твердо и уверенно. – Возможно, я сделал это не зря, ка…лейтенант Ичимару? «Лейтенант» царапнуло глотку. Наверное, так обращаться было совсем непривычно. Кира не мог знать. - Вполне вероятно, - согласился Гин, и по лицу его расползлась улыбка – колючая, не обещающая ничего хорошего. – Ты ведь так любил меня, Изуру, так любил, что готов был убить, лишь бы избавить от мучений. – Бывший капитан коснулся подбородка Киры, приподнял его голову, словно пытаясь что-то разглядеть на лице, и медленно, тягуче произнес: - Шел бы ты отсюда, Изуру. Прошлому в прошлом и место, понимаешь ведь, незачем его ворошить. Кира послушался, ошарашенный словами, произнесенными так небрежно, и не вспомнил даже, что Гин сам его позвал. Любил? Но в каком плане? Как можно так любить, чтобы пожелать смерти? Или же бывший капитан попросту соврал? Эту вероятность нельзя было отметать, однако что-то Кире подсказывало, что врать Гину не было необходимости. Он и без того что угодно мог вывернуть наизнанку. С каким воодушевлением Кира мчался в седьмой отряд, такое же испытывал опустошение. Наверное, правы были и Рангику, и капитан Оторибаши, не стоило ему в это лезть. Не сунулся бы в госпиталь, жил бы спокойно, как добропорядочный лейтенант, таскал бы чай капитану Роуджиро, слушал бы его невыносимо громкую музыку, заботился. А ему ведь так хотелось узнать Гина лучше. И что в ответ? «Шел бы ты отсюда, Изуру.» Мягкий, вкрадчивый голос продолжал звучать в голове, Изуру знал – теперь его ничем не прогнать. Не вырвать из памяти худого уставшего мужчину в сумеречной тишине, не нарушаемой голосами отправившихся уже в бараки других шинигами. Не перестать раздумывать о том, что осталось позади и что никак не вытащить наружу. Однако снова к Гину он не сунется, себе дороже выйдет, не стоит оно того. Очнулся – вот и хорошо, не придется больше беспокоиться, можно сосредоточиться на работе. У Киры даже получилось – на несколько дней или недель, он и сам не считал. А потом на задании в Руконгае Изуру довелось ощутить действительно сильный холод безжалостной там зимы. И, глядя в покрытое изморозью окно чьего-то брошенного дома, Кира внезапно вспомнил, какие же у Гина были глаза. Кусочек промороженного зимнего неба, отразившийся в стекле, имел тот же оттенок. Вспомнилось так же, обрывочно, ускользающе, как Гин кутался в капитанское хаори, такое же, как и то, что находилось сейчас дома у Изуру. Капитан тогда нарочно поддразнивал, гонял лейтенанта туда-обратно то за хурмой – Рангику оказалась права, он действительно ее любил, - то за горячим шоколадом, - а его не любил, но Гин плевал на подобное, если уж решил покапризничать, - то за новой тушечницей, так как в имеющейся оттенок туши не устраивал. И Изуру ворчал, уставал, злился, и радовался времени с капитаном одновременно. Неужели он действительно мог подобное чувствовать? Было и маняще, и пугающе. Кире захотелось проверить, сделать горячий шоколад и посмотреть, как Гин будет демонстративно морщиться, но он сумел сдержаться, даже вернувшись в Сейретей. Гин больше не его капитан, Гин такой же лейтенант, пусть и занимается напитками для капитана Ибы. Будь воля Киры, он бы с Гином и вовсе не пересекался. Но была еще столь неприятная обязанность, как посещать лейтенантские собрания. Лейтенант Ичимару был там, конечно, пришел с опозданием, заставив выдохнувшего было Киру снова напрячься. Правда, волновался он зря: Гин на него даже не посмотрел. Перешептывался о чем-то тихонько с Рангику и игнорировал всех остальных, а все остальные и не обижались: общество нового-старого лейтенанта не приносило им приятных эмоций. - Западный район Сейретея все еще не приведен в порядок, - выдохнула Нанао недовольно, когда остальные вопросы оказались позади. Как лейтенант первого отряда, она взяла на себя роль председателя, которая, стоит заметить, отлично ей удавалась. Другой же лейтенант, навязанный советом, с которым ей пришлось разделить обязанности, предпочитал на собраниях не появляться. – Нам неоднократно приходили жалобы на слишком хлипкие дома, а вчера стало известно об обрушении целой улицы. Чудо, что обошлось без жертв. Кто занимался ремонтом? Лейтенанты в недоумении посмотрели друг на друга, и только Мадараме, приняв независимый вид, принялся насвистывать какую-то песенку. - Понятно, - в голосе Нанао скрывалась вся скорбь мира, каким-то образом отлично сочетающаяся со стальными нотками. – Следовало думать, прежде чем поручать одиннадцатому отряду столь сложную работу, как ремонт. Улицу требуется возвести заново. - Да мы мигом, - лениво отозвался Мадараме. – Сейчас пригоню ребят… - И сколько дома продержатся на этот раз? – хмыкнула Нанао. – Нет уж, пусть делом займется кто-то более ответственный, - она обвела взглядом собравшихся лейтенантов. – Хисаги-сан и Кира-сан, возьметесь? Коцубаки-сана сейчас нет, а у Абараи-сана выйдет не лучше, чем у одиннадцатого отряда. - Эй, - возмутился Ренджи, - на своем участке мы справились идеально. И почему это ты назвала одних лишь парней? - Потому что членство в Женской Ассоциации Шинигами освобождает девушек от неквалифицированного труда, - отрезала Нанао. И, хотя все и знали, что девушки-шинигами справляются ничуть не хуже мужчин, спорить никто не решился. – Так что? - Хорошо, - согласился Изуру, Хисаги лишь кивнул. Гин тихонько хмыкнул где-то за спиной: его предпочли не заметить, чему он был лишь рад. Пристальный взгляд прожигал спину Киры, вызывая сумрачные мысли: не сомневается ли бывший капитан в его силах? Вместе с тем душу наполняла злость: если и сомневается, его это касаться не может. Кира отлично справится. Оказалось не так просто, конечно. Утром следующего дня его забрали в двенадцатый отряд на плановую проверку искусственной части тела, и там же провели балансировку входящих в нее чужеродных рейши, чтобы они не отторгались организмом. Чувствовал себя Изуру после данной процедуры всегда особенно отвратно, Сейретей перед глазами кружился, как на сумасшедшем генсейском аттракционе, тошнило, несмотря на пустой желудок, вся правая часть тела немилосердно ныла из-за спрятанных под искусственной плотью металлических штырей. И в таком состоянии пришлось собирать рядовых и тащиться на стройку. А масштабы трагедии превышали всё, что Изуру напредставлял. Ему даже на мгновение захотелось вступить в Женскую Ассоциацию Шинигами, чтобы появился весомый повод отказаться от работы. Жаль, что для этого пришлось бы сменить пол. - Нет, в двенадцатый отряд я больше не сунусь, - храбро решил Изуру и повел за собой бойцов – показывать личный пример, так как они тоже не горели желанием заниматься строительством. И не знали, как это делать, честно говоря. Конечно, в устранении разрушений после войны принимали участие все шинигами, но для большинства участие это сводилось к перетаскиванию мусора. Выдохся Кира очень быстро, и он лишь снова и снова радовался, что желудок пустой. Самочувствие улучшаться не желало, рядовые отлынивали всеми силами. Добавлял красок так же появившийся владелец одного из домов, выходец побочной ветви мелкой аристократии. Гонору же он имел, словно являлся прямым родственником Короля Душ, и порядком подпортил нервы и Кире, и его бойцам, и даже Хисаги, работающему вдалеке, но все равно имеющему возможность слышать пронзительный тонкий голос. - Дерево! – визжал аристократ, и Кире лишь с трудом удавалось не морщиться. – Бесценное красное дерево было у меня на окнах до войны, которую вы развязали! А сейчас что? Ты посмотри, лейтенант! Кире не нравилось обращение с собой, но он послушно смотрел. Однако узоры на доставленных рамах расплывались и превращались то в маленьких меносов, то в танцующих Маюри, то в что-то совсем непотребное. - Мы делаем все, что можем, - вяло пытался он успокоить аристократа, не показывая, что совершенно не понимает, какое же использовано дерево. – Подождите немного, и вы сможете вернуться домой. - Я требую компенсацию, - не успокаивался мужчина. Лицо его тоже расплывалось, становясь похожим на главнокомандующего Кьераку, отъевшегося, как Омаэда, и накрасившегося, как гейша. Кира даже помотал головой, стараясь скинуть наваждение, но стало еще хуже. Навязанный больным сознанием образ еще и приобрел рыжие волосы Куросаки. - Все вопросы с компенсацией решаются в первом отряде, - смог ответить лейтенант наконец, и даже почти не покачнулся. - Да ты пьян, - решил с чего-то аристократ, - какой позор для Готея. Будь уверен, обо всем будет доложено. - Я не пьян, - воспротивился Изуру, - или пьян? Вон, лейтенант Ичимару уже мерещится. Галлюцинация в виде Гина подошла поближе, с любопытством уставившись на развернувшееся действо. Это было последним, что успел запомнить Изуру, прежде чем сорвался с лесов и полетел вниз, потеряв наконец сознание. В двенадцатом отряде рекомендовали, конечно, взять выходной, но так не хотелось подводить Нанао. И слишком хотелось что-то доказать, наверное. Вот и закономерная расплата. Интересно, с его модификациями можно умереть от сломанной шеи? Очнулся Изуру, когда уже завечерело. Под спиной его обнаружился холодящий кожу скат крыши, разрушенная же улица располагалась напротив. И она больше не была разрушенной. Конечно, шинигами способны на большее, чем генсейские строители, но все равно впечатляло. - Работа… - выдохнул Кира хрипло. – Как? - Вот так вот, Изуру, - мягко произнес Гин откуда-то сбоку, - только о работе и думаешь. А она тебя чуть не убила, стоит заметить. Гин, значит, не был галлюцинацией. - Довели моего лейтенанта, - сокрушался Ичимару, пока Кира пытался понять, как мог оказаться в подобной ситуации. – Ничего, шинигами и сами прекрасно справились с задачей. Они меня увидели и почему-то сразу решили ударно потрудиться. Кире стало безосновательно стыдно. Словно он был виноват в том, что забыл Гина, а все остальные шинигами третьего отряда – нет. - Это вы меня поймали? – спросил он, чтобы перебить теснящиеся в сознании мысли. Никаких последствий удара не ощущалось, значит, до земли он так и не долетел. – Спасибо. - Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Гин вместо ответа. Кира прислушался к себе и понял, что лучше. Действие изуверской процедуры постепенно сходило на нет. К тому же, реяцу Ичимару странным образом успокаивала, внушая ощущение поддержки. Такая теплая реяцу у такого неприятного шинигами. - Вы же тоже проходите через подобное? Ну, в двенадцатом отряде. Ваша рука… - Иди домой, Изуру, - произнес Гин так устало, словно Кира в чем-то его разочаровал. В следующий момент его рядом уже не было, пропало и удивительно теплое ощущение присутствия, оставив обыкновенный холодный зимний вечер. Кире захотелось выругаться, и он бы это сделал, если бы оставались силы на яркие эмоции. Вместо этого лейтенант в очередной раз пообещал себе перестать думать об Ичимару, и, тем более, перестать на что-то рассчитывать. Разве от Гина можно ждать чего-то хорошего? Гин зачем-то просидел с ним полдня, проследив, чтобы работа была закончена. Кира очень старался не натыкаться на Ичимару. Скоро стало получаться легче – того отправили в Руконгай вместе с Ренджи. Но вместо того, чтобы почувствовать себя свободнее, Изуру стало еще труднее прогонять из головы ненужные мысли. Два лейтенанта, владеющих банкаем – грозная сила, и миссия им досталась определенно непростая. Сложно было не волноваться, сложно не представлять, что эти двое так никогда и не вернутся, пусть и понималось, насколько маловероятен был подобный исход событий. Понималось, но Кира все равно то и дело ловил себя на том, что прогуливается у края Сейретея - там, где при угрозе падает стена, - и настороженно смотрит вдаль. Вернулись оба, через восемь дней, за которые Кира окончательно перестал находить себе место. Израненные, но неприлично довольные. Ренджи после этого похода даже начал коситься на Ичимару с уважением. - Змеюка, конечно, ещё та, - рассказывал он на совместных попойках, - но рука верная, не дрожит. В бою положиться можно, знать бы ещё, что не убежит к очередному Айзену и не воткнет меч в спину. Кира знал, что это ему надо бы рассказывать, каков его бывший капитан в бою. Однако, кроме нескольких жалких образов, пришедших ранее, память ничего сообщать не желала. Зато можно было фантазировать, и перед глазами Киры стоял образ Гина в хищной боевой стойке, наверняка изломанной и неудобной на первый взгляд, но дико эффективной. Этот образ будоражил сознание, вызывая странные желания, которые никак не получалось осознать. - Я не понимаю, - произнес Кира, склонившись на коленях перед надгробиями родителей. Здесь, в тишине возле его небольшого поместья, всегда лучше думалось. Создавалось даже ощущение, что, несмотря на безлюдность, он не находится один. - Что бы вы сделали на моем месте? Наверняка бы что-нибудь придумали. Вы никогда не жаловались, - губы тронула легкая улыбка. Вспоминать родителей было хорошо. – Я же такой слабый. Можно ли гордиться подобным сыном? Вскоре погода испортилась. Резким порывом ветра распахнуло оконные створки, пропуская внутрь холодный злой дождь. Кира поспешил закрыть окно, однако успел вымокнуть за те короткие мгновения, что потратил на это дело. Не так он планировал провести выходной, однако это лучше, чем идти на очередное лейтенантское сборище. Пить не хотелось, слушать шумные разговоры – тоже. Хисаги, к тому же, выпивая, провожал Киру странным взглядом. Словно никак не решался сделать что-то важное. Кире, в общем-то, нравился Хисаги, но скорее как надежный шинигами и товарищ. Желание же, появляющееся в глазах Шухея, ему не нравилось, как не нравились и пьяные люди в целом. Стоило же Хисаги протрезветь, как он ни о чем подобном не вспоминал. Помутнения разума из-за алкоголя, вот и всё. Кира был даже рад – ему не случалось иметь близость с мужчиной. По крайней мере, он надеялся, что не забыл ни о чем подобном. Кира не успел задуматься – а как это все-таки, когда руки не женские, а мужские, и нет никакой мягкости под пальцами, - когда в дверь настойчиво постучали. Удивленный Изуру впустил в дом насквозь промокшую, веселую Рангику, притащившую за собой вышеупомянутого Хисаги. И Гина тоже. - Мы прогуливались, - объяснила девушка, - а тут такой дождь! Пришлось искать, где укрыться. Ты же не против? Рангику невозможно бы было отказать, даже если бы он действительно был против. Кира подал гостям полотенца, приготовил чай, попрощался мысленно с тишиной. Все трое были пьяны, что заставила Киру поморщиться: он не любил пьяных людей в основном потому, что хотелось выпить тоже. А пить Кира не умел. - Прости, Изуру, - мягко произнес Гин, заметив изменения на его лице, - как мы могли спорить с милой Ран-тян? Не волнуйся, тебе не придется терпеть нас долго. Кира покраснел, вспомнив, что все его мысли, действия и привычки наверняка бывшим капитаном давно изучены. Как же неловко… и Гин с Рангику всегда держатся вместе. Она говорила, еще тогда, в госпитале, что ее привязанность к Гину такая же, как у Киры, и еще что-то про совместное Руконгайское прошлое. Выходит, они встречаются? Выкинуть из головы это предположение никак не удавалось. Ни Рангику, ни Хисаги ничего не замечали, они продолжали прерванный еще на улице разговор, наполняли пустоту поместья звонкими голосами и громким смехом. Гин, конечно, видел все, читая Изуру, словно открытую книгу, но предпочитал не комментировать. А дождь все не утихал, и не прекратился и поздним вечером. Кира оставил гостей у себя, не решаясь выпустить их наружу в такую погоду, предоставил свободные комнаты и решительно скрылся в собственной. Его почти что трясло. Он рад был обществу друзей, но Ичимару, расположенный буквально за стеной, заставлял что-то внутри сжиматься то ли в страхе, то ли просто в волнении. Казалось, что Гин разрушает одним своим присутствием все моральные барьеры, что его реяцу пропитывает весь дом, безвозвратно вписывает шинигами в эти стены, и Кире уже никогда не удастся почувствовать себя в них как прежде. Взгляд упал за окно и тут же споткнулся на тонкой фигуре, стоящей под дождем. Кира сначала даже подумал, что столько волновался об Ичимару, что тот ему уже мерещится. Но нет, Гин действительно стоял снаружи, запрокинув голову вверх. Он словно чувствовал себя неуютно в поместье, среди других шинигами, так же, как самому Кире было неуютно его присутствие. Но, что бы он ни чувствовал, находиться на улице под таким ливнем казалось неправильным. Подумав, Кира распахнул окно, поморщившись от брызг, сразу же ударивших в лицо, и выпрыгнул наружу. Гин удивленно обернулся, он, похоже, не рассчитывал, что хозяин дома его заметит. В тонких чертах лица на мгновение мелькнула беспомощность, прежде чем смениться ехидной театральностью. Киру словно ударило током – он ведь все это видел раньше и наверняка разбирался в Гине так же хорошо, как и Гин в нем. Как же ему хотелось бы помнить. - Вы не должны тут находиться, - сказал Кира как можно тверже, - идите под крышу. - А если не пойду? Попытаешься меня заставить, Изуру? – с усмешкой поинтересовался Гин. - Тоже останусь здесь, - сообщил Кира. – Только зачем нам вдвоем мокнуть? - Верно, незачем. Возвращайся. - Не хочу, - Кира поднял взгляд, стараясь понять, что там разглядывал Ичимару раньше. Но на небе не было ничего, только тучи, бесконечные тучи, черные и глухие, без единого просвета чистого неба. Под такими всегда чувствуешь себя ничтожным. - Возвращайся, Изуру, - повторил Гин. – Я пойду за тобой. Мне всего-то нужно немного проветрить голову. Желательно одному. В этот раз Кира покорился, но, оказавшись в доме, чутко стал прислушиваться к происходящему за стеной. Стоило раздаться легким шагам, как Кира, прихватив с собой полотенце, отправился в соседнюю комнату. - И зачем вам потребовалось вылезать? – ворчливо спросил он у обескураженного Гина. – Заболеете ведь, а вам нельзя болеть, вы и так столько без сознания пролежали. - О себе побеспокойся, - фыркнул Гин беззлобно. Кира и так знал, что тоже представляет собой жалкое зрелище, он сам до конца не просох, влажные волосы торчали во все стороны. Тем не менее, он уверенно набросил полотенце на голову непослушного капитана, своего капитана, пусть и бывшего, бережно вытер потемневшие серебристые пряди. - Спасибо, - глухо отозвался несопротивляющийся Гин. – Только не пора ли тебе спать? Нам всем завтра на работу, если ты не забыл, и будет очень нехорошо… - Молчите, - глухо выдохнул Кира, и Гин, на удивление, действительно замолчал. Кира стащил с него мокрые косоде, верхнее и нижнее, намереваясь вытереть и тело, и внезапно замер, услышав, как сбилось дыхание Ичимару. В голову пришла запоздалая мысль, что происходящее выходит за рамки заботы о госте. Но чего стесняться? Гин такой же мужчина, к тому же, он с Рангику… - Изуру, - Гин внезапно стал серьезным, - будет очень неловко, если ты продолжишь. Кира понимал. Он и думать забыл о полотенце, взгляд его был теперь прикован к худощавому торсу, расчерченному шрамами, один из которых был особенно заметным – он разделял тело по диагонали практически напополам. Как же Гину удалось подобное пережить? Глупый вопрос, учитывая, со сколь страшной раной выжил сам Изуру. Но все равно не хотелось задумываться о том, как это, наверное, больно. И кожа практически белая, ключицы так резко выделяются, запястья с тонкими косточками – и настоящее, и искусственное. Кира, едва осознавая свои действия, потянулся, чтобы прикоснуться к этому запястью, и, быть может, коснуться губами изящных пальцев. Гин отодвинулся, резко, словно от прокаженного. Глаза его, широко распахнутые, оказались такими же светлыми, как и вспомнилось Изуру, но взгляд стал тяжелым, злым. Нехорошим. Таилось в нем возбуждение, но и что-то еще, похожее на презрение. - Убирайся, - прошипел Гин лучше любой змеи, реяцу взметнулась вокруг него, теперь она не была теплой, вместо этого промораживая изнутри, внушая желание упасть на колени и хватать ртом воздух, силясь хоть как-то вдохнуть. – Вон! Кира и сам не заметил, как вылетел в коридор. Прислонившись к стене, он пытался отдышаться, чувствуя себя загнанным животным. А еще – отвергнутой малолетней девочкой и жалкой шлюхой одновременно. Он собирался домогаться собственного бывшего капитана? Того, о котором и не знает-то ничего значительного, и кто точно нормальной ориентации и встречается с первой красавицей Сейретея? Уснуть до утра так и не удалось. Кира лежал, укутавшись в футон, и из последних сил заставлял себя не вслушиваться в тишину за стеной. Рангику веселая, шумная, добрая. Кире иногда нравилось за ней наблюдать. Еще Рангику часто ходит с Гином, и он рядом с ней оттаивает, позволяет многое, слишком многое. Изуру никогда не посмел бы вот так вот кинуться на шею, оглашая окрестности звонким смехом, лохматить серебристые волосы. Кире никогда не увидеть такой непривычной мягкости, проступающей в тонких чертах лица. Теперь он, вопреки собственному решению ранее, старался увидеться с Гином чаще, но не удавалось: Ичимару постоянно оказывался где-то в другом месте, собирался появиться в другое время или же и вовсе пребывал в другом пространстве, Уэко Мундо, например. А если и получалось, все равно он редко бывал один, всегда с капитаном Ибой, или Рангику, или даже с капитаном Зараки за спаррингом. Еще Гин порой играл в сеги с капитаном Кучики или главнокомандующим Кьераку, проводя вместе с ними долгие, спокойные вечера, а если нет – навещал капитана Хирако в пятом отряде. Порой после таких визитов у него подолгу не сходил синяк с лица, но Ичимару все равно выглядел неприлично довольным. А Кира сходил с ума. Он помешался на этой слежке, сам понимал, что ненормально, но ничего не мог сделать. Он видел жизнь Гина перед собой и знал, что для него-то там места точно нет. Снились еще сны, и нельзя сказать было, являлись ли они только фантазиями или же новыми обрывками воспоминаний. Во снах были изящные руки над листами, заполненными столбиками тонких неразборчивых иероглифов, жар чужого тела под пальцами, искристая синева неба за захлопнутыми окнами. Много, много серебра. Тем временем зима закончилась, и весна тоже подошла к концу. Кира уже и не верил, что что-то изменится, что он сумеет вспомнить или осмелится подойти к Гину ближе. Это тихое любование издалека его даже в каком-то плане устраивало. Спокойно и привычно, хотя и терзает что-то изнутри, но стало уже постоянной и незаметной частью жизни. Выпавшее задание в Генсее Киру тоже устраивало. Самое то, чтобы немного отвлечься. Патрульные шинигами Токио никак не могли поймать пустого, число жертв которого исчислялось уже сотнями – но только среди обычных душ. Богов смерти или других существ с высоким уровнем рейреку пустой мастерски избегал, следов реяцу не оставлял, на радарах двенадцатого отряда не показывался. Поэтому главнокомандующий и принял решение отправить капитана с лейтенантом, предполагая, что отъевшийся пустой для рядовых может оказаться опасным. Только вот Кира с капитаном Роуджиро тоже не смогли его найти, и еще одного лейтенанта отправили им помочь. Опытного лейтенанта, бывшего когда-то капитаном не одно десятилетие. Ситуация осложнялась тем, что в полуразрушенном доме, стабильно служившем базой для шинигами, было всего две достаточно расчищенных комнаты. - Не могу же я поселиться с капитаном Оторибаши, - весело объяснил Гин ошалелому Кире, - он мне не очень-то рад. Кира знал о событиях столетней давности, когда Айзен вместе с Гином лишили Готей половины командного состава. С большинством вайзардов отношения у Ичимару так и не сложились – они не могли простить ему столетнего заточения в Генсее. Пусть и не нападали открыто, смирившись с присутствием Гина в командном составе, но и рядом старались не находиться. Только капитан Шинджи был относительно спокоен. Кира не знал, почему точно, но догадывался, что этих двоих связывает не только служба в одном отряде далеко в прошлом. Общая ненависть как минимум. Находиться с Гином в одной комнате было сложно. Куда сложнее, чем наблюдать издалека. А задание затягивалось, и раннее лето стояло неприлично солнечное. Шумный генсейский город толкал на безрассудства. - Расслабься, Изуру, - попросил как-то Гин, приказал даже. Они находились в парке, и пустой опять исчез. Адреналин после погони не торопился схлынуть, реяцу рядом с двумя шинигами так бушевала, что обычные люди, неспособные их заметить, все равно инстинктивно старались держаться подальше. Хорошо, рядом с Кирой бушевала. Гин, конечно же, оставался спокойным. - Расслабься, Изуру, - повторил Ичимару. – Так мы никогда никого не найдем. Еще и капитан твой подумает, что я с тобой что-то очень страшное делаю. Мы же не хотим его пугать? Кира непроизвольно фыркнул, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает. - Когда уже мы закончим, - пробормотал он. - Не терпится вернуться в Сейретей? – поинтересовался Гин лукаво. - А вам нет? - Нет, - ответил Ичимару неожиданно. – Тут мне нравится куда больше. Разве не очевидно, Изуру? - Да, наверное, - Кира растерялся, с трудом подбирая слова, - в Сейретее вам, наверное, не очень уютно… - Да плевал я на уют, - ответил Гин резко. – Я должен был умереть, знаешь? Уютно, не уютно, мне попросту нет там места. - А как же Рангику-сан? - Милая моя Ран-тян, - лицо Гина осветилось мимолетной грустью. – Ей тоже следовало бы идти дальше, не бегая за мной. Ничем хорошим это не кончится, никогда не кончалось, а она все на что-то надеется. - Вы не должны так говорить, - Кира ощутил злость и обиду за красавицу-Рангику, лучшую из женщин. Ее самоотверженность не могла не восхищать – и Кира восхищался, даже несмотря на ревность. – Она ведь так вас любит. - Женщинам часто свойственно любить не того, кого нужно, - Гин задумчиво посмотрел вдаль, словно намеревался разглядеть за высотками Токио руконгайскую зиму и полуразвалившуюся лачугу его детства. – Ран-тян было бы куда проще, вычеркни она меня из жизни. - А вы? Вы любите ее? – спросил Кира с замиранием сердца. - Люблю, конечно, - взгляд Гина из расслабленного внезапно стал сосредоточенным, колким и острым. – Так, стоп, Изуру. Неужели ты думаешь, что мы встречаемся? - Но… - Кира не мог найти, что сказать. Выстроенные в голове цепочки взаимосвязей обращались в прах. - Я бы с ней так не поступил, - Гин усмехнулся. – Наша любовь, она другого рода, понимаешь? У нас нет никого ближе друг друга, но эти отношения – не для постели. Или что ты там напредставлял? Свечи, звезды, лепестки роз? Кира покраснел. - А кто тогда… для постели? – выдавил он еле слышно. - Не ты, - отрезал Гин. – Неужели ты думал, что я не замечаю твое постоянное присутствие? Изуру, ты бы не смог незаметно проследить даже за Хинамори-тян. Новый всплеск реяцу вырвался наружу, но Кира своей взбунтовавшейся духовной силы даже не заметил. Он закрыл руками лицо, судорожно пытаясь провалиться сквозь землю. Неужели все его эмоции были настолько очевидны? - У нас происходили вещи и глупее, - выдохнул Гин тихо и устало, - не переживай ты так. Кира заставил себя открыть глаза: Гин был близко, смотрел устало, и взгляд его был больным, выгоревшим. - Я не могу защитить Ран-тян, - продолжил Ичимару, - думал, что с тобой-то справлюсь. Старался держаться подальше. Только ты же, Изуру, намеков не понимаешь, прямым текстом не слышишь. Что вот тебе стоило не приближаться? Неужели так не нравится быть свободным? Это не любовь, Изуру, это помешательство. - Может, это мне и надо? – произнес Кира медленно. – За что-то же на вас можно… помешаться. - Глупо, - Гин покачал головой. – Я не смогу дать тебе то же отношение. Ты мне не нужен. - Вы относитесь ко мне слишком бережно для подобных слов. Почему? - Я к тебе привык, - Гин практически прошипел. – Ты постоянно околачивался рядом, такой преданный и ласковый, как собака, даже пнуть жалко. - И вы беспокоитесь, что все повторится снова? Так поздно беспокоиться, - Кира набрал в грудь побольше воздуха. Дышать было трудно. – Уже повторилось. Не стройте из себя героя, он у вас очень плохо получается. Во взгляде Гина промелькнуло что-то непонятное, похожее на полузабытое воспоминание. Да, он не любил Киру так же, как тот его в прошлом, но и равнодушен не был определенно. Для начала этого достаточно. Изуру ощутил в себе смелость, смешанную с веселым азартом – ту, что заставляла бросаться в бой, заслонять собой подчиненных, смотреть прямо в глаза врагу, прежде чем упасть без сознания. Она же заставила сделать шаг, сократив расстояние между ними до минимума, и поцеловать тонкие губы. Терпкий запах кружил голову, кожа под пальцами обжигала. Кира осторожно двинул рукой вдоль шеи, чувствуя, как волосы щекочут ладонь, чувствуя позвонки, твердые и гладкие, чувствуя… Гин не отстранился и не сопротивлялся, он отвечал, словно нехотя, но отвечал, он, наверное, тоже хотел хоть каких-нибудь ощущений. Это был самый яркий поцелуй в жизни Изуру – из тех, по крайней мере, что он помнил. Они нескоро смогли отстраниться. Кира чувствовал себя загнанным зверем, сердце бешено колотилось в груди, в голове бушевали смутные мысли о последствиях – но он не сомневался, что поступил правильно. - Лейтенант Ичимару, я… Зрачки Гина расширились, в мгновение ока заполонив собой светлую радужку – это Кира заметить успел. Взметнулась, взъярилась реяцу, Гин схватил Киру за плечо, рванул его в сторону, но опоздал. Резкая боль обожгла спину, волной прокатилась по позвоночнику, обрывая последнюю связь с реальностью. Небо опрокинулось и оказалось близко-близко, небо, такое светлое этим ранним летом. Словно тогда, в Руконгае, с капитаном Гином. Столько грязи и пыли, столько сломленных душ – а Изуру смог быть счастливым. Даже несмотря на то, что они заблудились после и весь вечер бродили по лесу в поисках человеческого жилья. Или тогда, в саду третьего отряда. Деревья только начинали цвести, тонкий запах наполнил всю округу, и Кире приходилось тратить кучу времени, ухаживая за ними. Он ворчал и никому бы не признался, что ему на самом деле нравилось. Или когда угодно. Небо рядом с Гином всегда становилось светлее.

***

- Мы вырубили сад, - сообщил Кира потолку, едва открыв глаза. – Капитан Роуджиро приказал, а я и не помнил. - Это всего лишь деревья, Изуру, - глухо отозвались справа. – Они не несут никакой ценности. - Они вам очень нравились, - возразил Кира, с трудом поворачивая голову. Гин был там, осунувшийся, худой, но невредимый с виду. – Простите, капитан. Плохо у меня выходит заботиться хоть о чем-либо. - Плохо у тебя выходит только расставлять приоритеты, - покачал Ичимару головой. - Мы нашли пустого, да? – Кира решил не комментировать слова Гина. Выяснять отношения не хотелось, хотелось только спать. – Он сам на нас вышел, а мы и не заметили. - Его способности к скрытности потрясали, - согласился Гин, - но, похоже, бегать от нас ему надоело. Ты ранен, Изуру, лишь потому, что я позволил себе забыть об охоте. В его голосе сквозила горечь и бессильная злоба на самого себя. Кире она совершенно не понравилась. - Это я вас отвлек, - сказал он как можно тверже, - и был в этом достаточно хорош, правда? - Нет, - развеселился Гин, - учиться тебе и учиться, Изуру, чтобы отвлекать меня по-настоящему. - Я не против, - Кира закашлялся, - я не против учиться. Все тело болело, в госпитале, похоже, придется провести немало времени. Но было хорошо. Его капитан теперь никуда не денется. И Изуру сделает все, чтобы Сейретей снова стал для него домом.