Ты так хороша, длинные пальцы, узкие джинсы, шея и плечи, Но-о… Я умираю со скуки, когда меня кто-то лечит. Я ненавижу, когда меня кто-то… © Сплин.
Впервые она пришла в июне, числа пятого. Ни сообщения по каминной сети, ни строчки с совой. Просто пришла и всё. В рваных джинсах и футболке цвета фуксия. Тогда у меня и тени сомнения не зародилось, что появилась она не просто проведать нас с Тедди. Она ведь всегда была сердобольной девочкой. Ещё улыбнулась и сказала, что скоро обязательно прибудет Гарри. Гарри так и не пожаловал в тот день, а я даже внимания не обратил, старый дурак. Да и не до того мне было. Тедди плакал, не переставая, что аж зубы сводило. Она же прогулялась по крошечной гостиной, полила нелепый огромный кактус Доры, который топорщился во все стороны колючками «деток», вытерла пыль. Потом молчаливо удалилась на кухню. Я ещё со стыдом подумал о бардаке, который там царил. Загремела посуда, застучали ложки, полилась вода. Пока убаюкивал Тедди, уснул сам, развалившись в кресле и положив сына на грудь. Как она отправилась домой, я не услышал. Только потом обнаружил на кухне сваренный рис и овощи. Готовила она невкусно. Но с солью и кетчупом получилось весьма съедобно.***
Когда я приводил Тедди к бледной, похудевшей Андромеде, она его радостно принимала. Когда возвращался — радостно отдавала назад. Притом что между этими событиями могли проходить целые дни. На первый взгляд это могло показаться странным, но стоило немного поразмыслить над этим, как в голове тут же рождалась чёткая мысль: Тедди равно нужен как отец, так и бабушка. Понимала это и моя тёща. Глупо как вышло: жены у меня уже нет, а тёща всё ещё есть. Весёлая, молодая, шумная, умная Дора мертва, а старый, занудный и больной я жив, несмотря ни на что. Глупо и несправедливо.***
Ещё раз она пожаловала уже на другой день. Я сидел в меланхолии, пытаясь отыскать в газете объявление о работе. Ничего стоящего, на что бы согласились взять оборотня, выпадающего из жизни по меньшей мере раз в месяц. Раньше я перебивался случайными заработками, а Дора вообще получала неплохо. Но теперь мне приходилось думать, как содержать Тедди одному, и для этого нужна была постоянная работа. Я наметил несколько объявлений и хотел переместиться к Андромеде, но она постучала в дверь как раз в этот момент и предложила посидеть с ребёнком. Что ж, тогда бы мне и задуматься, но мысленно я был уже на собеседовании и не обратил внимания на моральный аспект сего мероприятия. В тот день на работу меня так и не взяли, а дома я обнаружил спящего Тедди и ужин. Дора готовила вкусно, но по кухне во время этого процесса летало всё: вилки, миски, крупы. Вся кухонная утварь непременно была перепачкана в муке и соусе. Эта была совсем другой.***
В следующий раз она появилась, когда Андромеда сидела с Тедди у меня дома. Каково же было моё удивление, когда, вернувшись с очередного собеседования, я обнаружил её на кухне над кастрюлькой, а свою тёщу — в гостиной с внуком на руках. У обеих были одинаково поджатые губы и насупленный вид. Андромеда окинула меня красноречивым взглядом, отдала Тедди и скрылась в зелёном пламени камина. Во мне зародилось беспокойство.***
Когда она обнаружилась на пороге в очередной раз, Тедди был у бабушки, а я сидел дома один, переживая из-за вновь проваленного собеседования. Беспокойство лениво подняло голову, и я начал расспрашивать её: всё ли в порядке, почему она не с родителями, как друзья — наверняка скучают по ней. Она коротко ответила, что родители в Австралии и скоро поедет за ними. О мальчишках ни слова. Она всё больше молчала, сосредоточенно носясь по моему маленькому коттеджу, намывая и натирая всё, что видела. И порой смотрела на меня. Долго. Странно. Этот взгляд мне очень не нравился.***
Потом она вернулась из Австралии, весёлая и загорелая. У меня не хватило решимости вежливо указать ей на дверь. Я три раза намекнул, что она должна отдыхать после такого тяжёлого года, который у неё выдался; два раза пошутил, что достаточно взрослый, чтобы самому позаботиться о себе и Эдварде; один раз вскользь упомянул, что таким молодым девушкам, как она, надо больше времени проводить со сверстниками. Все мои намёки со звоном разбились о её каменное спокойствие. Она лишь протянула мне газету, где аккуратными, ровными линиями были подчёркнуты объявления, видимо, показавшиеся ей подходящими. Особо интересные она выделила двойной чертой. Её аккуратизм начинал раздражать меня. Где моя Дора, которая при каждом появлении в доме Блэка первым делом роняла подставку для зонтов? Мне хотелось наорать на неё и выгнать, но я забрал из её рук газету и сел читать, в тайне надеясь, что скоро наступит осень и она, наконец, уедет в Хогвартс.***
«Мерлин, какая же она упрямая! — думал я, не зная, смеяться или плакать. — Чего ей спокойно не живётся-то?» — Я не домовой эльф, Гермиона. Не надо бороться за мои права. Приходил Гарри, и я у него аккуратно выспросил всё, что касалось её. Ну или по крайней мере, общие вехи, которые бы прояснили, как она дошла до жизни такой. А теперь и я вместе с ней. Оказывается, после Финальной битвы она пережила самые короткие отношения, о каких я только слышал. Один день с Роном Уизли, которому она назавтра же дала от ворот поворот. Выходит, на следующий день после того, как я стал вдовцом. Совпадение? — А что не так? — она невозмутимо подняла бровь в стиле а-ля Снейп. — Да всё не так, Гермиона! — я потряс перед её носом бумагой о вызове в суд для рассмотрения дела о присвоении мне ветеранской пенсии, прошение о которой подала она. — Не нужны мне подачки ни от тебя, ни от Министерства. — Не надо говорить глупости, Ремус, — запальчиво ответила она, потом покраснела и добавила: — Могу я называть вас так? — Нет, — рявкнул я на неё, но увидев, как девчонка сжалась, махнул рукой. — Делай что хочешь! Но в суд я не пойду. — Ты не можешь больше думать только о себе, подумай о Тедди, — сказала она поучительным тоном. А я ещё на третьем курсе, помню, утешал её в коридоре, когда возвращался, пошатываясь, из больничного крыла и увидел, что она плачет. Снейп тогда обозвал её всезнайкой. Стало быть, прав был старина Снейп, мир его праху.***
Дурацкая потёртая мантия, галстук, который жмёт шею. Ещё никогда я не ощущал себя настолько бездомной собакой, выпрашивающей на рынке у прохожих кость. У неё хватило такта не прийти. А может, я был бы не так уж и не рад её появлению. Не знаю. Навязчивое бездомное чувство. Пенсию всё-таки одобрили. Маленькая, но зато можно больше не брать у Андромеды деньги в долг. Вернулся я из суда, как ни странно, в приподнятом настроении. А на следующий день меня пригласили на работу. Специалист по устранению магических проклятий в риэлторскую контору. Работа сдельная. С восьми до пяти сидеть нет необходимости. Оплата достойная, и времени на Тедди будет хватать. Вакансия была подчёркнута двумя чертами.***
— Расскажи мне, как так вышло. — Что вышло? — Как тебе в голову пришла идея помогать мне? — Нечего рассказывать, — устало произнесла она. — Если не я, то кто? — Весь мир на себя не взвалишь. — Да, но ты не такой, как все, — а вот это интересно. Кажется, мы начинаем приближаться к сути вопроса. — А какой? — я смеялся, щурил глаза и чувствовал, как узел в груди немного расслабляется. — Хороший. — Это ничего не объясняет. — Добрый, внимательный, понимающий, — она робко заикалась на каждом слове и мило краснела. — Так лучше? Я улыбался, Тедди сопел на моих коленках. Кактус цвёл. Как странно. Он ещё ни разу не цвёл на моей памяти.***
Вспышка камина пропустила фигуру моей тёщи. С порога Андромеда хотела было что-то мне сказать, но, стремительно развернувшись и увидев её в окно, накрывающую стол в саду для послеобеденного чаепития, так же быстро шагнула назад в зелёное пламя. Вечером тёща вернулась и закатила скандал. В ход было пущено всё: и то, что зря Дора со мной связалась, и то, что я жизнь ей поломал, и то, что тело моей жены буквально не успело остыть, а я тут уже с другой. Я слушал, кивал и молча соглашался; уверял, что Дору любил и люблю, а с Гермионой у меня ничего нет. И вообще: скоро сентябрь и у неё школа, а у меня — Тедди. Ушла Андромеда не полностью удовлетворённая, но осипшая. А я что? А я себя виноватым не чувствовал — я Гермиону и пальцем не тронул. И даже не собирался. И раздражала она жутко. И скоро сентябрь. И полнолуние.***
Я заметил, что на яблоне начали желтеть листья, когда выбрался из моего подвала, усиленного магией и обитого поролоном, где проводил ежемесячные трансформации. Хорошо, что денег на Аконитовое зелье теперь хватало; плохо, что оно не помогало против слабости после обратного обращения. Лежа на диване в гостиной, я смотрел через большое окно в сад, как ветер отрывает листья и кружит их в танце. В голове звенело. Вставать, завтракать, забирать Эдварда у тёщи — ничего не хотелось. Раздался стук в дверь. Я вздрогнул и открыл её с помощью волшебной палочки. Если это ворьё, то всё равно брать у меня нечего. Кроме нелепого кактуса Доры и обручального кольца, которое я так и продолжал по инерции носить на левой руке*. Она вошла, по-деловому шурша бумажными пакетами. В длинном кремовом сарафане и накинутой поверх него джинсовой куртке. Такая маггловская и волшебная одновременно. — Почему ты не в Хогвартс-экспрессе? — спросил я, даже не пытаясь подняться с дивана. — Да что я там не видела? Без Гарри и Рона в поезде будет скучно. А профессор Макгонаггал разрешила мне аппарировать сразу к вечернему пиру. — А, понятно, — глубокомысленно изрёк я, смотря, как на стекло упала первая капля дождя. — А у авроров когда начинается учёба? — С завтрашнего дня. — Вот и пошла бы погуляла с мальчишками, — устало предложил я, на миг прикрывая глаза. — Им готовиться надо. А я тебе Укрепляющее зелье принесла, — на одном дыхании выпалила она. — И пончики. К завтраку. Снова зашуршала пакетами. По стеклу всерьёз застучал дождь. — Хорошо, надо поставить чайник, — обречённо выдохнул я, не совсем понимая, чего во мне больше: раздражения или странной теплоты, расползающейся в области сердца. А она просияла и умчалась на кухню греметь посудой, шуметь водой, шуршать пакетами и своим упрямым присутствием не давать мне отчаяться.