Последний день лета

— Массаж, — предлагает Химемия, — заодно и крем для загара нанести можно. А, Утена-сама? Утена не отвечает — она смеется над тем, как Чу-Чу пытается управиться с палочками для еды. Химемия, как всегда, приготовила шикарнейший бэнто; Козуэ хмыкает и достает из переносного холодильника банку колы. Ледяной чай там тоже есть, вообще, много всего — можно выбрать. Это так приятно, когда еды много и ее не приходится готовить самой; приятно — что о тебе позаботились, что от яркого солнца можно скрыться под зонтиком. Приятно, когда есть кто-то рядом. Можно даже не говорить, просто слушать чужие разговоры. С людьми хорошо. Дзюри в закрытом купальнике стоит неподалеку, смотрит на океан, безбрежный, такого же цвета, как ее глаза, и так же легко утонуть. Когда Дзюри двигается, не замирает на одном месте, будто изваяние, на ее спине перекатываются упругие мышцы — сильная, как пантера. Хотя нет. Козуэ ошиблась — океан не зеленый, он синий, и это другие глаза, другой человек, другая игра — на пианино, но мы не будем вспоминать, правда, Козуэ? Он сказал, что мы ему не нужны. Нанами, надувшись, прилаживает спасательный круг на талии. Она не умеет плавать и несколько стыдится этого, некоронованная королева Отори, императрица, местное солнце. Солнце светит само по себе — Нанами только недавно поняла, что не для нее роль спутника. Пора бы и тебе это понять, да, Козуэ? Дорогая моя. — Раздевайтесь, Утена-сама, — предлагает Химемия, и намек в ее словах не увидит только слепой. Вот такая она, Тендзё Утена — слепая. Можно любить ее, ухаживать за ней — она все примет как должное и не поймет, что за ухаживание, удушливое, обрезающее личность, словно фотографию в медальоне, положено расплачиваться. Она не загонит себя в клетку вины, просто примет ответственность, она как яркая вспышка — сама ослепит других. Думаешь, что-то возможно единственным образом? Нет — множество вариантов, Утена доказывает это раз за разом. Она обнимает весь мир — и сама никому не принадлежит, что за несправедливость, она прощает такое, что никто не простил бы, и светит ярче, чем солнце, чем звезды; она — как Млечный Путь, улыбчивая, вечная. — Эй, Уте-е-ена, — тянет Вакаба капризно, — даже не вздумай. Ты — мой парень! Козуэ понимает Вакабу в ее детской ревности с недетскими проявлениями, и ей смешно. А может, грустно. Среди земной грязи мира Тендзё Утена — яркий свет. Свет еще никому не удавалось удержать, не стоит и пытаться. Но можно... наверное. Если только хватит сил, и настойчивости, и целеустремленности сквозь сжатые зубы, и равнодушия к чужим словам. Можно самой стать светом.