Белые нити

Дождь тихо накрапывал за окном. Тусклое небо было завалено черными тучами, через густоту которых вряд ли сможет протиснуться хотя бы один солнечный лучик. В воздухе пахло сыростью. Какое-то непонятное тревожное чувство не покидало Тома весь день. Он не знал чего ждать от сегодняшнего вечера и не хотел знать. Тори стояла на пороге своего дома, под навесом и выкуривала очередную сигарету. Выпуская темные клубы дыма в серый, и без того, воздух, она наблюдала за падением капель. Они с тяжелым стуком падали на землю, разбиваясь в более мелкие капли. Сероглазая совсем не обращала внимание на белые нити, которые были привязаны к её руке и вели куда-то. Она знала, кому принадлежит другой конец этих белых нитей, но яростно отрицала это. Ларссон не могла поверить, что эти нитки в прямом смысле связывают её с ним. Эти белые нити.… Как же она устала видеть их, наблюдать за тем, как они медленно обвивают её шею, желая удушить в своих холодных объятиях. С каждым днем эти нити становились все толще, а в какой-то момент начали медленно обвивать её шею, не давая ей дышать и сковывая её движения, когда рядом был он. Они затягивались, делая девушке больно, когда она видела Томаса с кем-то другим, когда он улыбался не ей, когда этот милый и приятный ушам смех был адресован не её шуткам. Эти красные пятна видели все, но нити… Никто, кроме неё и него, не видел их. И то, она не уверена, видит ли он эту нить. Когда она уезжала в Норвегию, нить стала совсем тонкой, будто вот-вот порвется. Но этого не происходило. У коммунистки всегда было большое желание разрезать эту связь. Она часто брала в руки ножницы, намереваясь отрезать нить к черту.… Но это было тщетно. При любом прикосновении инородного предмета к этим белым нитям Тори становилось адски больно. Она чувствовала, как её сердце разрывается на части, что нет возможности просто разрезать эту нить. Она не может просто взять и разорвать эту связь.… Слишком больно, слишком близко, слишком долго.… Чувствовал ли он то же самое, когда одна из измученных рук бралась за ножницы? Или он по-прежнему улыбался, не подозревая совсем ничего? Сейчас Тори вновь в Англии, снова видит его. Нити стали толще, они желают задушить измученное тело, вновь причиняют девушке боль.… Вновь.… Но сегодня она точно порвёт эти нити. Сегодня она сделает то, что эти чертовы нитки пытаются сделать уже, черт знает, какое время. Им больше не придется лишать её воздуха, она сама лишит себя последнего вздоха. Ларссон резким движением бросает недокуренную сигарету в лужу и снова выдыхает. Воздух все еще сырой и противный на ощупь. Мерзко.… Так мерзко на душе, ведь все мысли вновь лишь о нем. Она вновь думает о его бездонных черных глазах, о его блестящей улыбке, о его смехе, который слышит достаточно редко. Если бы можно было повернуть время вспять, она бы сделала это. Она бы вернулась в тот момент, когда так и не смогла признаться ему в этих грязных и отвратительных, но по-настоящему искренних и сильных чувствах. Если бы тогда она все же задержалась, желая дождаться его, если бы он не соврал и все же пришел, все было бы иначе. Она бы не проклинала его днями и не рыдала ночью в подушку. Она бы не бросалась из одной эмоции в другую, а её запястья не страдали бы от резких приступов депрессии и грусти. Запястья… Тори переводит свой взгляд на изрезанное запястье, попутно закатив рукав толстовки. Она изрезала его вдоль и поперек, нет того места, где бы ни виднелась тонкая полоса от лезвия бритвы. Как давно она занимается этим? Когда он успел настолько засесть в её голове? Тори издает томный вздох и проходит в дом. Как и говорилось ранее, сегодня она покончит со всем. Со своими страданиями, с мыслями о нем, с этими чертовыми нитями и с собой. Самое главное, что сегодня она перестанет страдать. Сегодня она поставит точку в этих отношениях. Раз и навсегда. Она тихо ступала по скрипучему полу. На столе лежали какие-то тетради, при виде которых Тори вяло улыбнулась. Взяв одну из них в руки, она открыла её и начала перелистывать. Одна, вторая, третья. Все они были заполнены записями о нем. Каждая страница посвящалась засевшему в больной голове Томасу, нет такой строки, в которой не упоминалось бы его имя, его качества, его глаза и голос. Вытащив из кармана зажигалку, Тори улыбнулась ещё шире. Поднеся к огню край одной из тетрадей, она начала наблюдать за тем, как она горит. Как же тепло становилось на душе от этого. Как же ей нравилось наблюдать за тем, как все воспоминания о нем сгорают. Сгорают, становясь пеплом и оставляя от себя лишь неприятный запах и черный дым. Взяв вторую тетрадь она поднесла и её к зажигалке, вновь начиная наблюдать за этим прекрасным зрелищем. Как долго она сжигала эти три несчастные тетради — сказать сложно. Но, покончив с этим занятием, девушка медленно пошла в сторону своей комнаты. В комнате уже все было готово. На тумбочке, как и обычно, лежало лезвие. Неподалеку от него телефон, ножницы и… Револьвер… Запасной план, если ей не хватит сил стереть все воспоминания о нем иным способом. Более болезненным.… Сказать, что руки девы трясутся так, будто она впервые делает это — ничего не сказать. Она не может нормально держать в руках лезвие, слишком много воспоминаний она хочет стереть. Мысли перемешиваются в одну кучу, а на глаза наворачиваются слезы. Она думала, что это будет легко, но ей слишком сложно расстаться с ним и его улыбкой. Улыбка… Тори делает один порез. По телу проходит дрожь, но не сильная. Виктория (Тори — это сокращение от имени Виктория, инфа из инета, ничего не знаю) привыкла к этой горящей боли, привыкла к этому ощущению, оно пройдёт. Оно пойдет так же, как и он. Он… Ларссон наносит второй порез. Третий. Четвертый… Неожиданный звонок даже прорезал уши, хоть и не буквально. Дева с неохотой переводит взгляд на телефон. Неужели это Риджуэлл? На лице появляется еле заметная улыбка. Почему он вспомнил о ней в такой неподходящий момент? Почему он всегда оказывается рядом, когда она больше всего нуждается и одновременно не нуждается в нем? Почему он просто не может отпустить её? Почему он не может дать ей уйти? Кровь каплями падает с порезанной руки. Эти капли с глухим стуком разбиваются о пол, подобно каплям дождя. Дрожащей рукой Тори принимает звонок, ставя его на громкую связь и делает ещё один порез, но уже на другой руке. — Ало? — из трубки доносится его тихий и неуверенный голос. Парень явно взволнован, — Тори, ты меня слышишь? — Д-да, я… Привет? — дрожащим от слез голосом отвечает та. Она не может слушать его голос без слез, особенно в такой момент. — Ты плачешь? Что произошло? Ты в порядке? Наступает минута молчания. Она не знает что ответить. Почему его это так волнует? Почему он позвонил ей? Разве ему не плевать? Разве… — Я? Д-да.… В смысле нет.… То есть.… Да я в порядке, нет, я не плачу, — неуверенная усмешка доносится из уст девушки, и она наносит себе ещё один порез. — Не обманывай меня, прошу. Я слышу, как дрожит твой голос. Ты сейчас дома? Давай я приеду, мы все обсудим. Ты расскажешь мне все, что у тебя на душе. Только не причиняй себе вред, пожалуйста. Том взволнован. Он чувствуют, что что-то не так. Голос Тори никогда так не дрожал, а эти белые нитки никогда не были так тонки. Как он не взглянет на них, они становятся все тоньше и тоньше. Даже когда она находилась в Норвегии, нити не были настолько тонки. Том знает, что она пыталась разрезать их связь. Как бы она не ошибалась, он чувствует то же, что и она, если это касается нитей. Он знает, что ей больно, когда Том обращает внимание на кого-то другого. Он знает, что Тори больно… Очень больно, но он не может ничего с этим сделать. Он не может ей помочь, ведь Тори всегда отрицает свои чувства к нему. Иногда Том действительно задумывается над тем, что она ничего к нему не чувствует и что эти нити ошиблись, связав их судьбы. Однако когда он видит блеск в её серых глазах и эту клыкастую улыбку, он отбрасывает все сомнения. — Тори, почему ты молчишь? Скажи что-нибудь, я хочу слышать твой голос. Только не молчи. Тори издает смешок. Нервный, полный отчаяния и обиды, смешок, но этого смешка достаточно, чтобы Том понял, что все плохо. — Слишком поздно, Том. Слишком поздно, — она откладывает лезвие на тумбочку и ложится на кровать, поднимая руки вверх и рассматривая свои изрезанные запястья. Ей опять не хватило сил резать их нормально. Она опять резала их поперек. Похоже, заряженный револьвер придется, как нельзя, кстати. — Поздно, я уже сделала себе больно. Ты не представляешь, как давно я начала делать себе больно, — сквозь слезы и немного истеричный смех произнесла она, — ещё тогда, в Норвегии. Знаешь, мне никогда не хватало сил признаться тебе. Эти чертовы нити… Не знаю, видишь ли ты их, но они связывают меня и тебя. Я…. Помнишь, я попросила тебя придти и проводить меня на поезд в Норвегию? Томас нервно сглотнул и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он молчал, парень знал, что ей не нужны его ответы, эти вопросы — риторические. — Ты так и не пришел. Я ждала тебя долго… Я… Я хотела сказать тебе это, я хотела признаться тебе во всем. Видимо судьба распорядилась по-другому, и ты решил, что если ты не придешь, то ничего не изменится. Да, в твоей жизни ничего так и не изменилось, но я… Я никогда не могла отпустить тебя. Ты не выходил из моей головы. Я так давно хотела разрезать эти нити, эти отношения, эту связь. Все тщетно, я не могу, но сегодня.… Наверное я солгу, если скажу, что мне не больно расставаться с этим всем, — Тори перевела взгляд на тумбочку и улыбнулась, — Я собираюсь покончить с этим раз и на всегда. Со своими чувствами и нашей связью, понимаешь? — Пожалуйста, не делай ничего, я уже рядом. Подожди немного. Сейчас мы все обсудим. Тори, пр… — Подождать?! Сколько я должна ждать? Я устала бегать от этого разговора! Я устала гоняться за тобой и твоим вниманием, я устала! Устала! Понимаешь?! — девушка резко сорвалась на крик, одновременно всхлипывая навзрыд. Расшатанная нервная система дала о себе знать, она слишком долго держала все в себе, — Том, как ты не понимаешь? Я люблю тебя! Я… Я постоянно думаю о тебе, я не могу уснуть без мысли о тебе и твоих руках. Но когда я вижу тебя рядом с ними… Я просто не могу контролировать себя… То, какую боль причиняешь мне ты — это гораздо больнее, чем то, что делаю с собой я! Ты заставляешь меня это делать с собой! Это твоя вина! — Тори, успокойся. Прошу, молю тебя, я не хочу, чтобы ты вновь плакала. Я уже рядом. — Я спокойна… Уже спокойна, — дева протянула руку в сторону тумбочки, намереваясь взять какую-то из лежащих на ней вещей. — Подожди, что ты собралась делать? — взволнованно произнес тот, услышав какой-то непонятный шум, однако сильная и резкая боль, пронзившая его насквозь и заставившая остановиться, расставила все на свои места, — Тори, не смей трогать нити! Положи ножницы на место! В ответ послышалась лишь тишина. Сильная боль отступила, видимо девушка послушалась или лишь сделала вид. Том был буквально в двух шагах от дома Тори. Вот он уже видит этот красный навес и зашторенные окна. Дождь уже закончился, что не могло не радовать. Том практически не промок, и это было ему только на руку. Он медленно открыл дверь, стараясь не допускать лишних звуков и не нарушать тишину. Однако тишину нарушили гудки, донесшиеся из его телефона — это Тори повесила трубку. Данный поступок заставил его взволноваться ещё сильнее. Как давно он не был в этом доме? На полу гостиной лежал пепел, он остался после тех сожженных тетрадей. Медленно передвигаясь в сторону комнаты сероглазой, парень замечал много странных вещей. Дом был буквально завешан разными картинами. В основном это были портреты Тори в мундире армии и оружием в руке, но в разных позах и при разных обстоятельствах. Однако там также был портрет всего семейства Ларссонов: Тори, Торд и их родители. Забавно, что чуть ниже располагался портрет Тори и Торда без родителей, они улыбались. Она выглядела счастливой. Что случилось с тех пор? Том не слышал о Торде с тех пор, как он уехал в Норвегию. Именно за ним, спустя несколько лет, отправилась Тори, а в прошлом месяце она вернулась сама не своя. Размышляя над этим, Том резким движением открыл дверь в комнату девы. Тори прижала револьвер к виску, обливаясь слезами и зажмурив глаза. Том бросился к ней. Раздался выстрел. К счастью Тома он успел, Тори промахнулась и выстрелила в стену. Открыв глаза, она посмотрела на него. Её глаза блестели от слез. Том строго посмотрел на неё, от чего Тори издала томный вздох и отвела взгляд в сторону. Выпустив из рук револьвер, она скрестила их на груди. — Ты доволен тем, что ты сделал, Том? Парень выдохнул и, молча, обнял девушку. Прижимая её к себе, он обжигал своим горячим дыханием её бледную, фарфоровую, кожу. Тори робко обняла его в ответ, начав рыдать и попутно извиняясь на норвежском. — Больше никогда так не делай, хорошо? Пообещай мне, — он отстранился, смотря ей в глаза и смахивая с её глаз слезы. Девушка несильно кивнула в ответ. — Тори, ты не представляешь, как я люблю тебя. Любил, люблю и буду любить всегда. Минута молчания, а после Томас целует свою возлюбленную.

Стоили эти мучения такого конца?