Dum spiro, spero

      Пустота, совсем недавно зародившаяся в душе, пожирает, медленно, но неотвратимо лишая всяческой надежды. Она выворачивает сердце наизнанку, заставляя его биться медленно и невероятно громко. Слышен каждый стук, и каждый вдох, глубокий и размеренный, наполняет лёгкие резким назойливым запахом лекарств и тревогой. Чего же ещё можно ожидать от больницы? Через стекло в палату проникают лучи зимнего солнца, которое совсем скоро исчезнет за серыми тучами. Они не согревают, не дают никакого ощущения радости, лишь заставляют морщиться от неуместной яркости и жалеть о том, что нельзя заставить его хотя бы на время погаснуть.       Ангела уже давно сидит здесь, в этой до отвращения светлой и чистой палате с белыми стенами. Она успела потерять ощущение времени и, пожалуй, даже не хочет возвращать эту ненужную сейчас деталь, которая лишь задержит горечь, даст новую пищу стремительно растущей пустоте и окончательно погрузит сознание во мрак. Писк приборов, показатели на которых по-прежнему остаются стабильными, держит его на грани, не даёт утонуть в едкой смеси одиночества, безумия и губящей рассудок боли.       Девушка сидит спиной к окну, чтобы не видеть лишний раз, как солнце стремительно скрывается за горизонтом или тучами, как ветер, неожиданно начавший свирепствовать, колышет верхушки деревьев, а затем успокаивается, как туда-сюда мчатся машины… она попросту не хочет видеть ничего и никого, кроме неё. Женщины, что уже несколько дней подряд лежит на больничной койке и никак не может прийти в себя, открыть глаза… «Прошу, скорее вернись ко мне», — Ангела улыбается одними уголками губ, нежно, вымученно, гладит её по голове, перебирая короткие огненно-рыжие пряди, небрежно разбросанные по подушке. Пожалуй, в любое другое время Мойра непременно возмутилась бы из-за неудобства, но сейчас крепко спит и, должно быть, ещё долго не проснётся.       Сердце болезненно сжимается, когда она в очередной раз вглядывается в черты лица женщины, которую когда-то ненавидела и которая стала единственным человеком, способным пробудить в душе искренние яркие чувства, надёжно спрятанные до этого под маской вежливости. Острый подбородок, впалые скулы, бледная кожа как результат редкого выхода на улицу… девушка всё ещё не понимает, как и когда полюбила в ней всё это, почему усмешка, которая раньше раздражала, теперь стала такой желанной, а ежедневные прикосновения — необходимыми, словно воздух.       Ангела в очередной раз глубоко вдыхает, на секунду, не более, возвращая призрачную веру в чудо, и резко выдыхает, вновь лишаясь её. Вот бы так же легко можно было избавиться от воспоминаний, беспокойства и надежды, которая всякий раз исчезает, пугаясь пустоты, но непременно возвращается, цепляясь за малейшую возможность отстоять право на существование. Девушка зажмурилась, да так крепко, что перед глазами заплясали разноцветные пятна, но одинокая слезинка всё равно очертила мокрую дорожку на бледной щеке. Как давно она не может заставить себя уснуть? Пожалуй, с того самого дня, когда просторная двуспальная кровать перестала казаться уютной, с того дня, когда пришлось впервые за долгие недели… спать в одиночестве.       Смеркается. Медсестра, со стуком вошедшая в палату, в очередной раз напоминает доктору Циглер о необходимости отдыха и уходит, но та лишь усмехается и даже не смотрит вслед. Конечно, у неё как у врача есть и другие пациенты, но необходимость находиться рядом с ними прямо сейчас полностью отсутствует, как и желание возвращаться в пустующую квартиру. Ангела снова вздыхает. Сегодня придётся вернуться. Это решение даётся с огромным трудом, но девушка всё же поднимается, осторожно берёт руку Мойры и подносит к губам, оставляя поцелуй на запястье. «Ты бы точно сказала что-нибудь на латыни, — эта мысль вызывает у девушки лёгкую улыбку, и на глаза невольно наворачиваются слёзы. Как долго продлится эта мука? — И наверняка посмеялась над моим беспокойством».       Она с трудом сдерживает слёзы и делает несколько шагов к двери, чтобы напоследок обернуться с затаенной надеждой на то, что прямо сейчас Мойра поморщится, как обычно при пробуждении, скажет что-нибудь колкое о потерянном времени и тут же потребует выписки, настаивая на том, что любимая прекрасно сможет присмотреть за ней и дома. Но этого не происходит. Женщина по-прежнему неподвижна, показатели на приборах стабильны, а надежда в сердце Ангелы с каждым новым вдохом появляется и продолжает безуспешно бороться с пустотой. Она непременно придёт завтра, и всё вновь повторится, как будто по кругу, который всё никак не может прерваться.