«Истина проявляет себя раз в тысячу лет. Редкий дар, способный спасти умирающее и уничтожающее мир. Редкий, и давно не проявляющий себя».
x. Ветер развивал пряди волос, выбивающиеся из-под красной банданы. За долгое пребывание на корабле пряди из русых стали светлого, выжженного солнцем, цвета, с искристым золотым отливом, как самый дорогой сплав. Здешние пираты шутили о продаже прядей, несколько отчаянных верили в байки и пару-тройку раз пытались обрубить космы. Правда, их жалкие попытки заканчивались приставленным кортиком к горлу. Пыл разом поутих после первого пролития крови. Больше баек не было, их унесло следующим порывом ветра. — Мне следует поздравить тебя, Тэхён, — капитан хлопнул по плечу замлевшего парня. — Чёрт с тобой, ты прекрасно знаешь, что я не настолько сентиментален… — Избавь. Бессмысленное двадцатилетие, — флегматично заметил именинник. — Нет повода для поздравлений. Поздравления излишни в его жизни. Ночью, пока вся команда посапывала после праздничного распития рома, Тэхён стоял на бортике судна, на котором провёл большую часть своей жизни в поисках сокровищ, на которые были так падки его сокомандники. В его руках побывали золотые монеты, ожерелья и кольца из жемчужин и сверкающих алмазов, но для него не это являлось драгоценным… Два десятка прошло, и следует идти дальше. Глубокой ночью всплеснула вода: он прыгнул в объятия бушующего моря, в котором находил себя — затягивающего и убивающего. х. Ладони покрылись волдырями из-за небрежного отношения с выпечкой: Тэхён допустил ошибку и обжёгся. Спешка в приготовлении выпечки для подаяния не привела ни к чему хорошему, пускай и времени оставалось в обрез. Отец выругался за небрежность и помог залечить раны мазью. Тэхёну нет никакого дела до этих ран и предупреждений о высоком риске заражения, ведь за довольно короткий срок повреждения излечились бы сами, без посторонней помощи, и двадцатью минутами позже не осталось бы и следа. Тем же вечером отец вернулся раньше положенного, ещё до захода солнца, заставая этим сына врасплох и прерывая все его планы. — Впредь будь аккуратен, — попросил отец и поставил на стол дымящуюся сладкую выпечку. До ноздрей донёсся запах различных пряных специй, среди которых корица преобладала ярче всех. — Мне жаль, что мать не смогла дожить до твоего двадцатилетия и увидеть, каким холёным ты вырос. Несмотря на душещипательную речь, Тэхён подумал, что и в этот раз он потерпел неудачу — он не нашёл Истину. Как только отец заснул, Тэхён накинул на него одеяло и задул свечу. Ночью холодно, а потом на душе станет ещё морозней. На следующее утро семья, что ходила в лес за ягодами, нашла повешенного молодого парня на раскидистом дубу. Он чувствовал небольшую вину, потому просил прощения у отца запиской. х. — Выбор сделан, — хлопнула крышка чемоданчика, в котором находилось огнестрельное оружие на любой выбор. На руках — гладкость перчаток, ладонь сжимала сталь рукояти холодного мушкета. Напротив стоял человек, жаждущий дуэли: ни на жизнь, а насмерть. Либо ты, либо тебя. Сколько себя помнил Тэхён, так длилось на протяжении многих лет, такой жизненный устой: пытаться выживать. Ему не было никакого дела ни в одной из жизней, будет он убитым или нет. Исход каждый раз один и тот же. В этой жизни по его венам текла аристократическая кровь, а эта дуэль — потеха для зарвавшегося парня (из другого, не менее знатного рода), что стоял напротив. Парня, которого умудрились обставить (прожитый опыт позволял) знаниями и мастерством, оскорбляя тем самым его личность и семью. Тэхён никогда не придавал какого-либо значения тому, кем он родился. Он проиграл уже много личностей, не сосчитать и вовсе. Но самого главного он так и не нашёл. — Спина к спине, — выразительно провозгласил один из секундантов. — Расстояние на двадцать пять шагов. Шаг за шагом. Отсчёт своей смерти в каждом ходе. Когда Тэхён готов был повернуться, подняв свой мушкет, держа его напротив лица, он чувствовал некий адреналин и жажду. Не жить, — это явно не оно, — но что-то отдалённо напоминающее азарт. Это время ему было любопытно. Стало быть признаться, на этот раз двадцати лет было мало. Разворот. Лицом к лицу с врагом. И в последний момент — выстрел. Грудную клетку прошила пуля, а в нос ударил волшебный запах пороха. Руки онемели быстро. А следом — сердце. x. Городская суета кругом. Она в скоплении шумных людей, в огромных высотках, что скоро будут хватать своими голыми стенами облаков; в сигналах многочисленных транспортов. Тэхён раньше и подумать не мог, что люди смогли бы настолько продвинуться в технологии для улучшения собственной жизни, увы, так же и возможном деградировании. Телефоны для разговоров, чтобы не встречаться с человеком лицом к лицу. Скоростные машины помогали передвигаться даже быстрее, чем когда-то повозки с парой мощных лошадей. Электричество, множество новшеств в виде интернета, мировой связи, паутина социальности. И можно найти миллион способов убить себя лишь задав вопрос на просторах, созданного руками людей, электронного мира. Просто. Легко. Не обременяюще. Люди помогали убивать друг друга новыми методами, чем ранее. Сабли и мечи остались в прошлом, как вид убийства; улучшенное огнестрельное оружие в большом ассортименте. Люди эволюционируют довольно быстро. И если говорить начистоту, раньше у людей (у большинства из) было больше чести, нежели сейчас. Честности и искренности (как ненависти, так и любви) — тоже было больше. В этом люди преуспели разложиться мертвечиной. Но несмотря на минусы современного общества, желание жить не поубавилось, наоборот — надоело погибать в столь юном возрасте каждый раз. Уже много раз… Тэхён создал себе праздник только сегодня: погибнуть на день позже положенного времени. Прожить на один день дольше. Хотелось большего, но и это — непозволительная роскошь для такого, как он. Но самое прискорбное: за всю беготню по временам, умирая и возрождаясь вновь раз за разом, забывая собственные имена и имена родных, Истины так и не нашлось. Отпустив руку с металлического забора, Тэхён, выискивая в себе мужества на очередной порыв в объятия ласковой и безжалостной смерти, искал причину, чтобы перелезть обратно и встать на ровную землю, а не свешиваться носками ног в пустоту. Искал причину и оправдание для жалкого желания остаться, не отпускать вторую руку. И охваченная поперёк талии чужая ладонь, как повод для ещё одного дня. — Что бы то ни было, это — не лучший выход. Голос, отныне ставший роковым и значимым для Тэхёна. И почему-то чернокнижник чувствует вину за свой поступок перед Орденом, когда ему помогают спастись. v. Аккуратный и согревающий массаж кистей заставляет забыть всё. Таких приятных ощущений Тэхён не чувствовал отродясь. Ладонями он мог ощущать лишь твёрдость оружия, тяжесть бремени своей судьбы, и многочисленные ожоги в то время, когда он был обычным пареньком-пекарем. Эти прикосновения пальцами по ладони и обратно действовали гипнотизирующе, заставляя всё тело вибрировать приятными волнами и покрываться гусиной кожей. — Не моё дело, но… почему? — Мне надоело, — без замедления ответил неудавшийся самоубийца. Сложно ответить, что надоело больше: бегать за, возможно, несуществующим мифом о великой светлой силе, которая могла уничтожить всё разрушающее этот мир, изжечь с лица земли подобных Тэхёну. Самого Тэхёна. Или, скорее всего, надоело каждый раз искать повод для жизни, но так его и не находить. — Всё изменится. Тэхён резко перевёл свой взгляд на спасителя, словно тот мог знать то, чего не знало высшее существо. — Когда? — потому что очень хотелось знать, когда наступят эти неминуемые изменения. — В следующей жизни? — неуверенно предположил он, из-за чего послышался скорее вопрос. И правда: нашёл у кого спрашивать. — Ты согрелся? Тэхён мотнул головой: нет, не согрелся. Чтобы согреться ему — нужна вся жизнь. — Не изменится, — всё же произнёс он, решая, что хотя бы тот, кому не стало плевать на одинокого парня, стоявшего на краю моста, должен знать. Обязан знать, что каждая жизнь неизменно одинакова: полна отчаяния, поиска пути и разрушения. — Ты не можешь знать наверняка. — Но я знаю. И это меня не делает счастливым. — Ты можешь прожить ещё долгую жизнь. Зачем обременять себя мрачными мыслями, а потом идти на мостовую, чтобы оттуда броситься? Я обещаю, что всё будет хорошо. Обещания — это глупые слова, которые люди выдумали, чтобы не обидеть настоящей больной правдой. Все знали, что хорошо не будет, так для чего говорить обратное? Для поддержания духа? Для благородного дела или защиты? Глупости. — Ты ничего не знаешь. Я могу сброситься с крыши этого дома или воспользоваться твоим ножом. Ты не представляешь, сколько есть способов убить себя. И ты не представляешь, что за человек может тебе попасться. За руку схватили крепко, как за нечто спасительное. Тэхён проглотил сбившееся дыхание. Почему этого парня волновала судьба случайного прохожего? — Не смей так поступать. Я тебя спас. Теперь твоя жизнь — моя. Он не хотел сопротивляться этому голосу, этому приказному тону и многообещающим словам. Он много раз слышал обман и где-то до сих пор теплилась надежда, что этот раз — исключение. Пускай даже это новое оправдание для жизни. v. Его голос действовал волшебным образом: убаюкивал, сопровождая за собой расслабляющую негу в теле; давал чувство защиты и тепла, оберегал, как под действием антимагического щита, только в разы уютней и надёжней. — Магия, — как-то раз из таких волшебных ночей произнёс Тэхён. — Люди думают, что это невероятно — иметь её. — Магия… Она красива, разве не так? — У тебя есть представления на её счёт? — М-м, думаю, да… В детстве я был в горах с классом, когда встретился с ней. Я прятался между деревьев от злой учительницы — меня всегда привлекал запах коры и еловых шишек, я нашёл в этом защиту. Когда я отстал от своего класса, то испугался, но растерял весь страх, как только вышел к озеру. На причале сидел мужчина и он буквально командовал водой, клянусь! — в голосе Чонгука было слышно отчётливое восхищение. То, как он говорил, заставляло вслушиваться и любоваться мелодией голоса. — Его плавные движения рукой будоражили её, создавая волны, всплескивали до острых игл буквально до макушек сосен. Я был очень заворожен. Но он исчез фантомом, как только я подобрался. Тэхён подумал, это прекрасно, что Чонгук открыт для магии и подобных историй. Было бы хуже, если бы он не воспринимал всё мифическое всерьёз и навесил клеймо безумца на самого Тэхёна без каких-либо доказательств. Но Чонгук не похож ни на одного человека, скольких бы Тэхён не встречал, он совершенно другой, особенный. Во всех планах. Он в этом убеждался день за днём. Сейчас его волновали минуты, проведённые рядом с Чонгуком. Его дыхание возле уха, его забавный смех и наивная улыбка вместе с блеском глаз, который появлялся, когда младший смотрел на Тэхёна. — Она может быть прекрасной с виду и только. Таков закон, Чонгук. Снаружи всё прекрасное, но ты не можешь знать, что находится внутри. Магия отбирает столько же, сколько и даёт. — Например? — полюбопытствовал Чонгук, аккуратно вплетая свои пальцы в чужие волосы, так осторожно, будто боясь, что дали бы запрет. Но удовлетворённое мычание и приближение головы к руке даёт отчётливый согласный ответ. — Например, — Тэхён, поднимая руку ладонью к потолку, чуть сжал её, чтобы пальцы были на небольшом расстоянии друг от друга. В комнате по стенам резко отбился свет от искр. Как по замкнутому кругу, по пальцам гулял ток. Яркий, белёсого оттенка, завораживающий, смертоносно-опасный, но не отталкивающий, а наоборот — притягивающий. Создавались маленькие сферы между фаланг, переходящие так по кругу. Плавный, без скачков и резких перепадов. Зазывал маняще, обещая лишь теплоту и ни разу не боль. Он трещал еле слышно, лаская слух. Всё это обманчиво. — Как ты… Это прекрасно, — в глазах Чона восторг и небывалое восхищение. Только ради этих глаз Тэхён не жалел о своей судьбе. Пальцы начинали покалывать режущей болью и Тэхён развёл фаланги с болезненным стоном, прерывая представление. В воздухе витал запах подгорелого мяса, а от пальцев какое-то время исходил дым, но быстро прекратился. — Последствия, — изрёк чернокнижник, и Чонгук, прислушавшись к дрогнувшей интонации, незамедлительно включил светильник. Он охнул при виде тэхёновой искалеченной руки. Пальцы обожжены до кровавого месива, а на кисти в хаотичном порядке неглубокие многочисленные рубцы. — Я вызову скорую, — пролепетал парень, хватаясь дрожащими руками за телефон. Но его остановили тёплые и еле ощутимые объятия со спины. — Не стоит. Скоро всё пройдёт. Его колотило от напряжения и невыносимой боли. — Тебе разве не больно? — Без этого никуда. Уже через минуту содрогание прекратилось, а красные полосы заменились на привычную гладкость кожи, по которой Чонгук провёл пальцем, не веря в происходящее. v. Тэхён жалел, что Чонгуку исполнилось двадцать. Тэхён чувствовал, как начинал умирать, ощущая этот удушающий жар в груди. Он разрастался с геометрической прогрессией, отдавая небольшими толчками энергии в конечности, заставляя пульсировать и неметь. Он предполагал, что будет рад, найдя Истину. Всегда любопытствовал, какая она и что заставляла чувствовать. Теперь он знал что это, медленно вырывая себе сердце, царапая его ногтями, потому что еле заметный луч свечения в области солнечного сплетения в этом человеке не давал дышать, выбивая весь воздух разом. Его Чонгук… Он — вся Истина этого мира. Он — его конечная смерть. Тэхён не сомневался, что другие уже почувствовали его. Тот же самый всплеск агонии, что разъедал изнутри. Осталось лишь начать отсчёт до первой атаки. И она не ждала себя долго, появляясь тенью в подворотне. Тэхён отпихнул от себя Чонгука в сторону, слишком расходуя в силе — тот ударился о стену и осел, не двигаясь более. Тэхён очень давно не использовал свою силу в действии — перестарался. Но он готов был получить все удары на себя, всеми способами сохраняя жизнь чужому. — Ты больше не за нашу команду, да, — раздалось в тишине. Голос довольный, с нотами радостной усмешки, но ни единого ехидства не проскользнуло. Намджун появился из тени, по фигуре скользил чёрный дым, окутывая его, как вторая кожа. Он подошёл к Тэхёну близко, словно хотел заключить в объятия, но не сделал этого, а младший опустил руки, забывая обо всех защитных заклинаниях, потому что не в силах противостоять Намджуну. — Не трогай его, — лишь жалобно выдавил он. Это сложный выбор, он слишком привязан к этим двоим. Намджун был тем, кто учил основам выживания и защите; тем, кто наставлял на путь, но давал абсолютную свободу в действиях, мыслях на свои выводы и дороги. Чонгук же тот, кто согревал тэхёново сердце ежеминутно, давал знать, как это — гореть огнём и не сгорать — магия без последствий. И если один близкий человек убил бы другого — мир Тэхёна перевернулся бы и раскололся. Потому он ещё раз жалобно просил: — Пожалуйста… — Он — твой выбор? В груди где-то шумно гремело сердце. Тэхён искал оправдания своей защите: почему так рисковал всем ради чужого? Выбирал ли Тэхён Чонгука, как свой путь и судьбу? Возможно. — Я не буду тем, кто убьёт твою любовь, Тэхён, ты её достоин. Но осталось ещё трое потенциальных угроз. И один из них… Вряд ли ты сможешь противостоять. Как с ними будешь справляться? Тэхён знал, что он не справился бы с сильнейшими чернокнижниками, которые считались ему братьями. Узы Ордена не спасали от предательства, и он это прекрасно понимал. А ещё больше он понимал, что долго думать об этом ему не придётся. — Я не доживу. Мы оба это знаем. — А малый знает, на какую судьбу он тебя предрёк? — Нет. Послушай! — он схватился за лацканы намджуновой одежды. Сжимал со всей силы — швы трещали. Тэхён осознал, насколько далеко он забрёл. — Он не виновен, вся вина лежит на мне. И если уж и погибать, то только после того, как я изживу все свои чувства. — Опасный ты выбрал путь, ребёнок. Орден попытается тебя убить за измену, — увы, оба прекрасно знали, что Орден уже не казался настолько угрозой, если только они не успели раньше. — Я сделаю всё, чтобы остановить их. Но… будь осторожен. Намджун просил. Глазами умолял. Однако, будь у Тэхёна другой путь, он всё равно выбрал бы этот. Опасный и извилистый, полный острых клинков своих собратьев, и таких же острых взглядов от его предательства. Перед тем, как уйти в темноту и развеяться дымом, Намджун мимолётно прижал к себе парня в объятии, добавляя уверенности. — Умри счастливым. Он старался. v. Где-то в лёгких царапало остроконечным игловым шаром, вспарывая органы. Боль разъедала до скрипа зубов. Тэхён всеми силами хотел защитить Чонгука. Несмотря на то, что его сила приносила разрушительное воздействие на него, он хотел дать этому несносному ребёнку жить. Он достоин её даже больше, чем все те жизни, которые Тэхёну удосужилось прожить. Как досадно, что он — чернокнижник, а не обычный человек. Как жаль, что он не повстречал Чонгука обычным, не влюбился обычной человеческой любовью, а не проклятой и искушённой, истосковавшейся по тёплому чувству. Они могли бы встретиться до нелепого банально. Тэхён не против был бы столкнуться на пересечении дорог, пролить на чужую одежду кофе, сбить с ног. Влюбиться с первого взгляда. Быть пойманным в ловушку карих глаз. Безвозвратно, окончательно. Но они докатились до того, что находились вдвоём в бегах. Бежать от самих себя бессмысленно. Становилось ещё грустнее, когда осознавал, что сбежать никогда не удавалось. Это была всего лишь отсрочка от плохих мыслей. Откашливался кровью в раковину и бегло смывал её водой, как последний преступник. Отмывал свои грязные руки, словно это незаконно. За дверью еле уловимый шум. И не то, чтобы Тэхён не ждал гостей, с учётом их ситуации, но увидеть Чимина он ожидал в последнюю очередь. Когда-то они были друзьями, со временем в Чимине проснулся дух ярого соперничества: кто первый находил Истину — побеждал. Теперь же тот стоял придавленным к стене, с клинком у артерии, во всём амплуа беззащитного проповедника. Чёрное одеяние божественного посланника не смогло скрыть всю сущность чернокнижника. — Чимин, убирайся, — жалобно просил Тэхён. Сил далеко не столько, сколько было раньше, и гостю ничего не стоило, чтобы оттолкнуть. Но гость ухмыльнулся и кинул взгляд за спину. Тэхён знал, кого там можно встретить. — Твой малец знает, что он — ходячий мертвец? — Заткнись, — еле уловимое нажатие, и от лезвия прочертилась дорожка. — Не порть кровь пуще прежнего. — А то, что ты сам ходячий мертвец, знает? Чонгук сморгнул наваждение, но картина происходящего не поменялась: Тэхён вспорол горло парню одним взмахом. Кровь хлестала через сжатые ладони, забрызгивала пол и стены кляксами, густым туманом по отельному номеру разносились предсмертные хриплые стоны. — Зря ты это, — эти остатки звуков закладывались глубоко в перепонки. — Жестоко ты с ним, правда? Правда ведь, — усмешка, как и взгляд, направились на Чонгука, из-за чего последний вздрогнул. Чимин выровнял спину и убрал руки от горла. Из-за красного месива нельзя заметить, как кровь прекратила вытекать из разрезанной линии. — Эй, ты рад? Что ты убиваешь его. Это ведь твоя вина. — Зачем ты это делаешь? — Тэхён толкнул его в грудь. — Какой тебе толк? — Собственная вина убивает лучше любого оружия. Я заберу тебя от него подальше, пока не поздно! — он вымаливал, потому что ему больно. Он не хотел терять самого близкого человека, считай, своего брата. Он единственный, кто понимал его и любил. Не так, как привыкли это делать обычные люди, это совсем иное. Но лишь одна мысль о скором исчезновении Тэхёна заставляла всё горло сжиматься в спазмах и мольбах. Мольбах оставить другу жизнь. Чимин никогда не молился выдуманному людьми богу, но в последнее время начал, даже не принимая в счёт его роль в этой жизни. Молитва — это слова о том, что никогда не получилось сделать своими руками. К сожалению, Пак не в состоянии переубедить, только лишь просить и угрожать. — Уходи. Чимин видел, с какой горечью молил его Тэхён, с каким рвением он пытался бежать, не зная дороги, но зная, что обрыв в любом случае впереди. Чимин видел, насколько большое отчаяние говорило за его друга, и он уйдёт, но только сейчас. Он дал небольшое время, чтобы они могли сбежать. — Чёрт с тобой. Твоё предательство окупится твоей смертью. И он был бы рад, чтобы это оказалось неправдой. Потому что он последний, кто хотел видеть хладное тело брата. v. Заброшенная церковь чувствовалась последней точкой их остановки. Тэхён знал, он ощущал, что чернокнижники рядом — их четверо — четыре разных стихии всё ближе к их убежищу. Как и предполагалось: смерть от руки Ордена предателю. Тэхён рад, что успел познать чувства к Чонгуку, успел ощутить ответные эмоции и распробовать вкус. Он мягкий и окутывающий, и это было бы прекрасным исходом его жизни. Он не жалел — никогда не будет. Лишь мягко целовал кожу Чонгука, будто бы в последний раз, а тот так отчаянно отвечал на каждое прикосновение. Он словно тоже чувствовал, хотя откуда бы… Точно, Истина в нём пробуждала зарождающиеся потоки магии. Всё произошло в один момент: витражи с рисованными богами лопнули под наплывом чёрной магии, разбрасывая осколки повсюду. Все двери распахнулись с громким стуком. Смерть настала, подкралась, как хитрая лиса, после накрывая своей точёной и ужасающей тенью. Они появились в один момент из тумана. Все как один несли пророчество и агонию. Тэхён прекрасно понимал их: Орден превыше всего, и он не винил никого за то, что они здесь — во всеоружии забрать печать чернокнижника. Стоило только забрать печать на задней части шеи, как чернокнижник умирал, лишённый права быть носителем магии. В своём роде изгнанник. Забирающий мог использовать себе его силу, и Тэхён думал, что хорошо, если это Чимин — он достоин. Тэхён отвёл Чонгука к себе за спину, хотя знал, что вряд ли это спасло бы ему жизнь. Четыре чернокнижника пускай и теряют свои силы в присутствии Истины, Тэхён всё же с ним дольше, и его сил банально не достаточно для борьбы. Заведомый проигрыш. В глазах Намджуна и Чимина можно заметить явное сожаление. Однако, Юнги со своим гневным взглядом не разделял подобного чувства. Он взмахнул своей глефой над головой и ударил остриём вниз — по бетону разнеслась трещина до самых ног предателя. — Наказание предателю — изгнание из Ордена! — воскликнул Хосок. Тетива на его луке натянулась, и стрела образовалась заряженной из воздуха, разнося чёрный дым от наконечника до перьевого хвостика. Хосок отпустил пальцы и стрела прямиком направилась в грудную клетку Тэхёна. Однако в сердце попадание не пришло — перед ним наземь опал Чонгук, прикрыв своим телом несущуюся смерть. В первые секунды неверие — неужели это всё? Кажется, словно кровь повсюду, но на деле Тэхён заострил внимание на истекающую рану и стрелу, что через секунду рассеилась в воздухе. Перед ним Чонгук погибал, а он не хотел в это верить, закрывая своими ладонями заражённый участок тела. Для мага эта стрела могла быть отравляющей, но не убивающей моментально, для человека же, пускай и живущий с Истиной, — это механизм часов, провозглашающий роковые минуты. — Ты будешь со мной в другой жизни? — прошептал Чонгук, в надежде услышать положительный ответ. Из его глаз вырвались слёзы горечи, и Тэхён не был в состоянии сдержать свой всхлип, прижимаясь совсем близко к Чонгуку. Его лоб соприкасался с чоновым остывающим. Эта мысль резала не хуже заточенного клинка. Не будет. Это был их единоразовый билет, который они умудрились растереть в пепел и так неразумно пустить по ветру. Это жестоко, ведь Тэхён знал правду, знал, что его в дальнейшем ждала одна пустота. Но он не мог позволить Чонгуку умереть с мыслью, что это — последний раз, когда они виделись. — Буду. Я всегда буду… — его голос дрогнул. Он не в силах сдержать в себе боль — она вырывалась наружу. Губы, окрасившись в кровь, растянулись в уставшей улыбке. Чонгук был прекрасен, даже когда прощался. — Помни нас, как беглецами за счастьем. На последнем издыхании Чонгук признался в любви. В своей бескрайней и чистой, такой же, каким являлся Тэхён, ничуть не очернившийся за все свои жизни. Антрацитовые глаза теряли свой блеск, застывая на месте каменным изваянием. Изо рта больше не доносилось ни слов, ни дыхания. В последний раз Тэхён целовал чужие губы, оставляя своё обещание всегда любить, даже если этого больше не повторилось бы — они оба знали, что эта связь была между ними крепче какой-либо неизвестности. Когда он встал на ноги и обтёр щёки рукавом одежды, он знал, что хотел сделать следующим… Собственный клинок упёрся ровно в середину — между рёбер, ладонь напёрла на рукоять, желая наконец покончить со всем. Но совершить задуманное ему не позволил Чимин, сбивая с ног и опрокидывая на землю. — Не делай этого, Тэхён, умоляю, как же я?.. Каким бы сильным отчаяние Чимина ни было, Тэхён желал этого, это его выбор. Его судьба. Потому он переложил свой клинок в ладонь брата и направил его в своё израненной сердце. Оно хотело остановиться, оно хотело покоя. — Ты должен получить мои силы. Все дороги вели к тому, чтобы Тэхён лежал на земле, ощущая в воздухе свои последние секунды, и желал встретиться с Чонгуком ещё раз. Быть счастливым, не заботясь о чём-либо, что может быть лучше? Чимин злился. Он злился на Тэхёна, на его свободу и выбор, на то, что он нашёл свой судьбоносный путь в смерти. На то, что он чиминовыми руками давил себе на грудь, изо рта вырвался лишь единожды еле слышимый стон боли, а следом — усталая, но счастливая улыбка. Кто бы мог подумать, что конец их братскому союзу в церкви на окраине с ножом в сердце и со слезами на глазах. Губы Чимина дрожали, когда он обнимал ослабевающее тело друга. — Ты победил только в одном: ты нашёл Истину. Но ты проиграл, потому что ты влюбился и ты умираешь. Окончательно, придурок, больше шансов не будет. Тэхён потратил все свои последние силы, чтобы протянуть свою руку к Чонгуку и обхватить холодные пальцы, а после улыбнулся и протянул ладонь к лицу Чимина. Он расчертил своими пальцами щеку, оставляя посмертную память кровью. И просил, смаргивая влагу: — Не плачь по мне, оленёнок. Он просил невозможное… x. Ещё много лет Чимин пытался прийти в себя от утраты, но каждая его попытка была провальной, и его за это судить нельзя. В Ордене Чернокнижников стало на одного члена семьи меньше. И пускай никто не говорил вслух о боли утраты, но каждый её испытывал. Это не их желание, таков закон, и они ему покорны. Однако, Намджун привёл Чимина обратно в тот же город, в котором он был последний раз лет семьдесят назад. Он клялся, что больше не вернётся туда, где потерял самого близкого себе человека. С удивительной упёртостью Чимина, Намджун смог привести того на крышу одного из домов. С неё открывался чудесный вид на заходящее солнце. Но даже так, Чимин не понимал, для чего Намджун вывел его сюда — в место, куда он обещал не возвращаться. В руках чернокнижника появился горшок с цветком, и Чимин удивлённо вздёрнул бровь. Тот с удовольствием ему пояснил: — В книге жрецов есть строка: «дарованный существовать с Истиной, никогда не повернёт время вспять — его ждёт новая эра», — произнёс таинственно Намджун. Горшок из его руки выскользнул и внизу раздался шум, а за ним — возгласы удивления. Чимин с заинтересованностью посмотрел на улицу. И кажется, дыхание его остановилось. Из миллиардов людей он узнал бы эту фигуру, это лицо и глубокий голос, а рядом с ним остановился такой же шокированный парень… прошлая Истина. Чернокнижник поднял свой взгляд на Намджуна, он заметил, как тот тянул ехидно уголок губы, заставая знакомство родственных душ. Ударило осознанием. Ким знал с самого начала. Знал, что они переродятся, только с единственным отличием: Чонгук больше не являлся разрушающей магией, а Тэхён — чернокнижником. На подобное Пак зашёлся смехом. Насколько же глупо было полагать, что Тэхён не заслуживал шанса, потому что именно он этого достоин из всех ныне магических существ, живущих сейчас. — Чонгук был Истиной, это их спасло, — Пак свободно улыбнулся, опираясь о парапет на своё новое оружие — клинок Тэхёна. Он по-настоящему счастлив за своего друга. Он заслужил прожить нормальную жизнь, впитывая в память все лучезарные моменты. — Орден не узнает, — Намджун похлопал Чимина по плечу, напоминая о быстротечности времени и что им пора возвращаться. — Им больше не надо прятаться. А нам не надо их искать. Впервые Чимин почувствовал настоящее облегчение — не за себя, а за Тэхёна и Чонгука, которого тот выбрал в спутника жизни. Радостный крик был слышен взлетающим птицам и Намджуну. Он заглушился с исчезновением.«Истина проявляет себя раз в тысячу лет. Редкий дар, способный спасти умирающее и уничтожающее мир. Редкий, и спасший двух нуждающихся друг в друге души».