Между осыпавшихся стен

«I live between concrete walls When I took her she was so warm» Fever Ray ― Concrete walls

И хотя его голову отрезала именно Иви, самую большую боль нанесла именно хромая женщина с трёмя шрамами на лице и смуглая девка, что прятала его тело по частям, оставляя память лишь в его голове. И несмотря на то, что хромая вечно пинала то его вывалявшееся из-под рёбер лёгкое, то рвалась достать из груди сердце, но больше всего досталось именно голове. Смуглая ещё терпела запах его гниющей плоти, а вот хромая повязала на лицо платок и деловито взяв нож, начала не очень умело вырезать на нём какие-то буквы. Разрезанная щека Джека точно могла бы сослужить ей ответной улыбкой: нет уж, много на мне теперь не напишешь, я уже очень постарался, чтобы меня запомнил Лондон, не тщись это вырезать на моих костях. В итоге хромая пнула его голову, оставив на лбу лишь неумело разрезанное «Дже» и та откатилась со своей полуулыбкой прямо к стене. И вот тогда Джек познал месть. Потому что смуглая позвала Иви, и пока та делала подкоп в старой стене, хромая с Аишей, как звали смуглую девчонку, написали на стене, что он умер. Иви удержала хромую, которая боялась, будто им не хватит его крови чтобы написать это большими буквами, от его разрубленного черепа. Но отомстили ему они трое. Иви ― тем, что написала это на стене. Аиша ― тем, что что-то шептала во время написания, точно вытягивая его из пока ещё целой головы прямиком на грязную кладку. Хромая ― тем, что первая ударила кулаком по этой стене на что Джек больше ничем не смог ответить. А стена обсыпалась в ответ на удар и впитавшаяся кровь на ней была вместо его кожи, обоняния, ушей и глаз, чувствовала осенний холод и тепло шершавых рук. — Марси, — сказала хромой мисс Фрай, — теперь ты знаешь, что я стёрла память о нём в обмен на мир в Уайтчепелле. Ты ведь одна из немногих, кто так ясно понимает, как это важно для невинно убитых. Марси, эта хромая женщина со шрамами, лишь кивнула и смотрела лишь на буквы в слове «мёртв», а Джек не знал, как теперь вдыхать или выдыхать, пока его кровь почти высохла на стене. А Марси ударила и на следующий день, а Джек не понимал, почему отвалившаяся от стены частичка его «я» остаётся лежать на дороге, чувствуя боль и холод, а рассыпаясь, он осознавал, что теряет память. А мимо проходили женщины, прислонялись к этой стенке, смеялись, плакали, блевали от перепоя, в стену били и другие кулаки — но отныне он не мог ответить, лишь с каждым месяцем понимая, что стирается не только его память о самом себе. А эта разозлённая Марси всё приходила и целилась прямо в несмытые дождём и снегом буквы и он не мог ничего поделать. Джек больше не двигался, но каждой осыпающейся крошкой чувствовал, как именно ему отомстили. И теперь только эта стена, рассыпавшаяся в прах, могла закончить его боль. Мисс Фрай была бы хороша в его деле, хоть он и с каждым ударом в кладку терял злость и память. И теперь даже он был готов умолять закончить эти мучения: стены не давали ни сдвинуться, ни дышать. Оказалось, стена была прочной, не отпускала его. А дом оказался нужным городу и его решили закрасить новой краской. И самые завистливые прохожие, глазея на обновлённую постройку, часто шептались: — Ого, как выкрасили! Скоро такой старый дом и забором обнесут, не подойдёшь!