птицы в ладонях

Веточка рябины — раз, два, десять алых ягод — манила своей недоступностью. Заманчиво покачивалась от лёгких порывов ветра, выставляя то одну яркую ягодку, то другую, всё больше и больше склоняя Гилберта к мысли, что эту самую рябину ему просто жизненно необходимо съесть. Куснуть, на худой конец, цепкими птичьими лапками подобравшись по ближним ветвям и, вытянув пушащуюся шею, прихватить клювом сочные, полные сока ягоды. Но Гилберт был очень занят: он наблюдал. Ажурная беседка, по старой памяти франтово называющаяся бельведером, служила укрытием одной очень занимательной личности, среди тонких балок из белого дерева читающей, наверное, роман. Гилберт, если честно, не видел ни строчки из того, что читает сидящий на уютной скамье человек, но отчего-то ему казалось, что это именно он, приключенческий роман о бравых рыцарях, спасающих людей. Человека, кстати, звали Оз, а ветока рябины — не самое тёплое гилово гнездилище. Откуда он знает аж имя того одетого в, опять же, белое, невысокого парнишки? Гилберт очень честно подслушал. Ну, как честно, он же птица, ему же можно, верно? Так вот. Ветер уже не так ласково перебирал вороные перья, человек читал, а Гилберт любовался. Он тут уже второй месяц чуть ли не ежедневно кукует — воронует? — на территории помещичьего парка, банально любуясь чужими жестами. Да и не только ими: улучив момент, можно было полюбоваться на яркие, чистые зелёные глаза или аккуратные движения бледных ладоней. Нет, Оз не был излишне субтилен и прочее, это просто Гил вот так вот восторженно любовался кем-то почти незнакомым, иногда даже забывая, что так пристально наблюдать простым птицам жутко подозрительно. А ещё его тут подкармливали. На этой ноте всегда хотелось вдумчиво хихикнуть и очень серьёзно пообещать себе, что Винсенту об этом ни слова, а то не ясно даже, кому после этого спасаться: Гилберту или поварам? Так вот. Его подкармливали. Иногда, не слишком часто и не слишком редко, Оз откладывал книгу, несколько минут осторожно наблюдая за птицей в ответ, и, очень намекающе пошуршав бумажным пакетиком, разделял по-братски очень вкусный бутерброд. Первые пару раз ворон очень недоумённо наблюдал за пытающимся дозваться его человеком, а позднее привык к совместным покушениям на обед. Ну, на самом деле Гилберт из вежливости аккуратно выцапывал из чужих пальцев не больше четверти, хотя здраво подозревал, что бутерброд как раз для него и готовят, и дальше уже просто вышагивал где-то рядом, тихо поцокивая когтями и изредка даже получая почти неощутимые поглаживания блестящей перьевой спины. Прекрасно, верно? Гилберт Баскервиль, официально — один из наследников благородного дома, а неофициально — слишком авантюрный (влюблённый) перевертыш, считал точно также. — Куть-куть-куть? — Оз всегда очень забавно старался обратить на себя внимание, если Ворон, часто засиживающийся на ближних ветках, какое-то время не реагировал на шуршание. Гилберт нередко в этот момент давил желание коротко усмехнуться и спросить, мол, много ли ворон он так приманил, если те вороны не Гилберт, что и сам приманиться рад? — Во-орон, иди сюда? Иди сюда, хорошая птица, я тебе хлебца дам. Будешь хлебец? — эти странные интонации и выражения лица, мелькающие в голосе человека, птица всегда предпочитала списывать на факт того, что Гилберт — первый ворон, который вот так вот идёт кормиться с чужих рук. На самом деле Гилберт тогда просто не знал, что в Озе старательно борются два желания: засмеяться, шугая ворона на кроны деревьев, или ещё активнее умилиться, производя впечатление умалишённого. Потому что факт того, что ворон — совсем не обычная птица, уже в первый месяц не подлежал сомнению. И сегодня он собирался это проверить окончательно. — Ворон? Ну, иди сюда, чего ты? Я не обижу. — к огорчению самого Оза голос на этой фразе всегда немного ломался, слабо дребезжа, но оба они этого старательно не замечали. Гилберт — потому что с его точки зрения замечать было абсолютно нечего, Оз — потому что прошлое ворошить иногда слишком сложно. Птица наконец заметила все его усилия: один привычно-настороженный взгляд глаз-бусинок, пара прыжков с ветки на ветку и вот уже коротко шкрябнули по светлому дереву вороновы коготки. Оз довольно улыбнулся, не устав за все эти два месяца тихо радоваться — работает. Оно работает. Всё хорошо. Ворон, компактно сложив мощные крылья, любопытно косится то на мальчишеские руки, то на лицо своего почти собеседника, примостившись совсем рядом с чужим плечом. И Оз проворачивает всё то, к чему за это время он приучил своего пернатого знакомца — раз кусочек, два кусочек, и вот уже чёрные перья ярко выделяются совсем рядом с его коленом, а птица, ничего не подозревая, аккуратно ловит ещё один кусок. — Ты же не будешь против? — вежливый вопрос в пустоту, потому что птица отвечать не будет. Да ему и не важно. Аккуратная ладонь коротко оглаживают птичью спину, неожиданно вспыхивая золотом. Золотом же вспыхивает и птичье тело.