mon amour

Лиам проснулся: открыл глаза, когда солнце царапнуло его веки и увидел чудо. Зейн еще спал, слегка откинув одеяло вниз. Грудь поднималась высоко и равномерно, руки лежали расслабленно, и он выглядел таким безмятежным и невинным, словно ангелы только-только спустили его с небес. От него пахло розами, как и всегда по утрам, смуглая кожа золотилась в лучах еще неяркого солнца, и Лиам невольно залюбовался спящим. Тихое сопение звучало, как чистый звук тростниковой флейты. Одеяло было жестким и неприятным на ощупь, да и простынь представляла собой обычную холщовую ткань, однако им понравилась маленькая комнатка в этом забытом богом трактире. Зейн был совсем не привередлив, хотя ненаблюдательному зрителю со стороны казался изнеженным. Он спокойно спал даже на твердом матрасе, а то и на полу, ел самую неприхотливую пищу, умывался холодной водой и не жаловался, если они ходили пешком слишком долго. Шли обычно много часов, отдыхая лишь ночью. Иногда делали короткий привал в тени деревьев, между которыми Зейн обычно натягивал трос и прогуливался, пока Лиам рассматривал карту и искал колодец, чтобы пополнить запасы воды. Они старались избегать большой дороги, чтобы не столкнуться с бандитами или хозяином цирка, который недалеко ушел от разбойников. Лиам подумал, что стоит умыться, а потом подумать о завтраке. Денег оставалось не очень много, но на некоторое время должно было хватить, если не позволять себе излишеств. Он бросил взгляд на их сумку, где лежали самые необходимые вещи — немного одежды, свисток и бубен для дрессировки животных, а также трос, проволока и стропа. Зейн всегда старался положить свои веревки рядом с реквизитами Лиама. «Они должны быть вместе, mon ami. Как мы с вами», – с нежностью говаривал он, бережно укладывая свои вещи в сумку. Лиам никогда не спорил, лишь невесомо целовал Зейна в лоб, наслаждаясь звездным блеском в карих глазах колодезной глубины. Наскоро умывшись из медного ковша, Лиам обтер шею влажным полотенцем и вернулся в комнату. Зейн уже проснулся — беззащитно сидел на постели, обнимая колени. Его потерянный взгляд сразу прояснился, и он улыбнулся легко, словно углы его губ подцепил легкий, весенний ветер. – Я почувствовал, что вы ушли и проснулся, mon ami, – проговорил Зейн, не сводя с него цепкий взгляд внимательного кота. – Мне стало грустно, что вы меня покинули. Будто солнце для меня зашло и темно стало, как в самую глубокую ночь. И дышать тяжело, точно густой туман проник в самую грудь, – рука Малика сжалась рядом с шеей. – Что вы делаете со мной? – Я вас люблю, – Лиам улыбнулся и сел на пронзительно скрипнувшую кровать, чтобы поцеловать Зейна в алый краешек губ. – Зачем вы встали так рано? Нам предстоит долгий путь, лучше отдыхайте. До города было несколько часов ходьбы, но они решили остановиться в трактире, чтобы не искать ночлега среди незнакомых улиц. Да и дороже это было, как ни крути, а денег оставалось немного. И еще Зейну понравилась лошадь, которую они увидели на постоялом дворе. Серая в яблоках, грациозная, но неуловимо дружелюбная. Малик звонко смеялся, откидывая назад голову, и гладил её по ушам, так что Лиам счел это добрым знаком и попросил трактирщика показать комнату. – Совсем не могу спать, когда вас нет рядом, – произнес Зейн и красиво потянулся, уютно переползая к Лиаму на колени. Близость его обнаженного тела была упоительна, так что Лиам моментально уткнулся в его волосы. – Мы в тупике, правда, mon ami? – горячо прошептал он ему в шею. – У нас совсем не осталось денег, и вы сердитесь, что я разлучил вас с цирком и животными? – Не сержусь, – откликнулся Лиам, перебирая его волосы. Они мягко рассыпались между пальцами, нежно ласкали своей шелковой мягкостью. Конечно, он скучал по животным, но знал, что оставляет их на профессионалов. – Мы что-то придумаем, даю вам слово. А пока нужно позавтракать и отправляться в дорогу. – О, я буду очень быстрым, mon chéri, – мгновенно приободрился Зейн, от души целуя Лиама в кончик носа, а потом и в обе щеки. – Вы не успеете даже одеться, так я буду скор. Как гепард, – вдохновленно произнес он. – Вы укрощали гепардов? – Гепардов не доводилось, – улыбнулся Лиам, рассматривая изящное тело, двигающееся легко, почти призрачно, словно бабочка. – Вода холодная, не торопитесь. Кивнув, Зейн скрылся в комнатке. Лиам аккуратно разложил на кровати чистую одежду, а грязную завернул в кусок плотной ткани и убрал на дно сумки. Им нужно было найти прачечную или хотя бы хорошую реку, чтобы постирать вещи. Кусок мыла, им бы тоже не помешал. Не так давно они лежали прямо на траве, и местами одежда перепачкалась пыльцой и зеленью. Присутствие Малика было незримым, но постоянным, как огонь домашнего очага. Его запах пропитал рубашку Лиама, его мягкий шейный платок всегда лежал в кармашке у сердца, его голос звучал рядом, как пение верного соловья. Даже сейчас Зейн еле слышно плескался холодной водой в соседней комнатке, периодически пофыркивая. В зеркале Лиам мог видеть красные пятна на коже — следы пылкого возлюбленного, его страсти и нежности. Дом был не нужен, он был друг в друге. Они не искали вечную крышу над головой, незыблемое кирпичное здание — жизнь в дороге всегда была мечтой. Вот только найти другой цирк было сложно, особенно в этой местности. Они двигались на юго-восток, влекущий своим теплом, виноградниками и громкими людьми, которые были рады платить за трюки и представления. Когда Малик вернулся, его волосы были влажными и глаза великолепно сияли, как Луна и её точное отражение в воде. Передвигался он легко и бесшумно, словно всегда ходил по канату, так что Пейн почти не заметил его появление, только почувствовал. Тонкие руки обняли Лиама за живот, острый подбородок опустился на его плечо, дыхание обожгло ушную раковину. – Ах, mon amour, – сладко выдохнул он, с удивительной заботой поглаживая твердый живот Лиама. – Вы и впрямь еще не одеты. – Я ждал вас, – Лиам слегка повернул голову и встретил сладостный, тягучий поцелуй. Руки Зейна побежали по его телу, нащупали твердую плоть, и язык Лиама столкнулся со вздохом удовлетворения. Малик всегда был плох в сокрытии эмоций и желаний. – Вы же снова испачкаетесь, – рука сжалась на его члене, не встречая иного сопротивления, кроме слов. Тепло его прикосновения превращалось в пылание феникса, пальцы сжимались сильнее, словно узел. – Скажите, что любите, – прошептал Зейн и отстранил голову буквально на дюйм. Ему нужно было видеть глаза, всегда нужно было видеть любимые и любящие глаза, переливающиеся на свету, как отполированная яшма. Он всегда говорил Лиаму, что его взгляд слишком красноречив, словно старая, давно знакомая песня, которую ему в детстве напевала мама, чтобы малыш крепче спал. Тогда же он понял, что будет танцевать на канате и получил свой первый трос для тренировок. – Для этого вам не нужно держать меня, – ответил Лиам, млея от беспокойного, прерывистого касания. – Скажите, – мучительно протянул Зейн, захлебываясь возбуждением. – Скажите мне, милый, родной, замечательный... Он разрывался от желания, его влажные алые губы жаждали новых поцелуев; грудь, плечи, шея нуждались в прикосновениях и ласке, нежной любви, страстном слиянии. Лиам чувствовал его вожделение, но Зейн не давал ему пошевелиться, отстраниться, завладеть ситуацией, что обычно было в порядке вещей. – Я люблю вас, – серьезно ответил Лиам. – Люблю с той секунды, как увидел вас на канате. Вы покорили моё сердце, и с тех пор мои глаза смотрят только на вас. – А если я упаду с каната, – шепнул Зейн и закусил упрямые губы. – Если сломаю себе руки и ноги. И никогда больше не смогу танцевать на проволоке, вы меня разлюбите? Разлюбите, да? – Нет, не разлюблю, – пообещал Лиам. Стрела уже пронзила его, сразу три стрелы, и даже если бы Зейн никогда больше не прикоснулся к тросу, Лиам всё равно любил бы его. Он танцевал на ленте только для него, предварительно убеждаясь, что поблизости нет никого. Пейн точно не знал, почему именно лента, но Малик как-то сказал, что никто на свете не видел его на ней. Только он один. Единственный. Именно на ленте он пообещал выступить в тот день, когда они познакомились. – А если моё лицо растерзают звери, – проговорил Зейн, заглядывая в глаза беспомощным ребенком. – Если я стану уродлив и кривые, ужасные шрамы будут на моей коже. Вы перестанете меня любить? Вы не будете заниматься со мной любовью и ласково звать, и целовать мои руки и плечи? – прошептал он тающим голосом. – Буду целовать, – Лиам осторожно повернулся и мягко схватил его запястья, чтобы притянуть к своим губам. – Каждую минуту, – проговорил он, осыпая его руки поцелуями. Зейн еле слышно вздохнул. – Буду заниматься с вами любовью, буду ласково звать. Я никогда вас не разлюблю, – шепнул он, останавливаясь губами на пульсирующей шее. Зейн будто случайно запнулся, и они упали на скрипучую кровать. Прямо на разложенную одежду. За завтраком Лиам ознакомился со свежей газетой. Прежний цирк теперь двигался в другую сторону, и они еще раз уверились в том, что лучше направляться к городу. Зейн ел быстро и аккуратно — это выглядело красиво. После него тарелка казалась чистой, и Лиаму нравилось за ним наблюдать. Зейн тоже смотрел на него, и они сидели завороженные, увлеченные друг другом и нехитрой пищей. Снаружи было еще по-утреннему прохладно, когда они выбрались на улицу. Чалая еще стояла во дворе, лениво отряхивалась и пускала пар из ноздрей. Пока Зейн обнимал кобылку за шею, Лиам еще раз сверился с картой, накинул сумку на плечо и подошел, чтобы подставить Зейну руку. Канатоходец обожал ходить, держа его под локоть. Ему казалось, в этом было что-то торжественное, чего Малику очень не хватало. Он много рассказывал про прошлое. Например, однажды Зейн обмолвился, что никогда не бывал на танцах. Лиам пригласил его в ту же минуту — музыки у них не было, поэтому Пейн тихонько напевал себе под нос. Танцевать они оба любили, и это стало естественным — оставаться наедине и кружить друг друга, пока танец не затихал, как набегающая на берег волна. В Зейне причудливо сочетались таинственность и простота. Малик мог с профессиональной сосредоточенностью возиться с тросами, чтобы потом легко ходить по ним, жонглируя при этом спелыми яблоками. Яблоки потом тщательно мылись, резались на дольки ножом-секирой и заботливо подкладывались Лиаму во время ужина. Стекающий по губам Пейна яблочный сок Малик собирал языком и отклонял голову назад, чтобы посмотреть Лиаму в глаза. После этого они всегда целовались. Прохладные вечера проводились в объятиях друг друга. Зейн радовался, щебетал о падающих листьях, о любимых одуванчиках, о том, что раньше у него был мягкий воротник из кроличьего меха, о карточных трюках и игре в наперстки, иногда замолкал, горестно утыкался Лиаму в шею, пока Пейн не начинал шептать, как сильно его любит. В такие минуты он оживал, и его голос снова лился медом. Он хорошо говорил и хорошо слушал, держа Пейна за руку, когда у дрессировщика начиналось оцепенение. До города они добрались уже после обеда, когда мелкая песчаная пыль поднималась клубами под каждым шагом. Солнце светило нетерпеливо-жарко. Чувствовалось, что Зейн немного устал, но он спокойно держал Лиама за руку и с любопытством озирался по сторонам. Всё казалось ему интересным и удивительным — до того, как сбежать с цирком, Зейн никогда не был в других городках. Даже соседних. – У нас много дел, – сказал Лиам, когда они оказались в городе. – Нужно найти, где переночевать. Отыскать прачечную. И заняться поиском подработки. Не волнуйтесь, – заверил он Зейна. – Это займет несколько дней. Я заработаю для нас деньги, и мы двинемся в путь. – Нет, нет, так совершенно не годится, – возразил Зейн, погладив щеку Лиама тыльной стороной ладони. – Мы будем работать вместе, mon ami. Я смогу заниматься тяжелым физическим трудом, посмотрите какой я сильный, – он отстранился и очень грациозно покрутился вокруг своей оси. Лиам расплылся в улыбке. – Вам нравится? – Нравится, – кивнул Лиам. Одежда у них была мятая после утренней близости, но зато абсолютно чистой. – Но, думаю, нам не придется носить тяжелые мешки. Куда Вы хотите пойти? Зейн остановился и снова покрутился, на этот раз не выставляя руки по сторонам. Это всё равно выглядело удивительно красиво, но Малик, кажется, совсем не замечал своего шарма. Его шея казалась неприлично голой и беззащитной, но принимать назад свой платок Зейн решительно отказывался. «Он ваш, mon chéri, и я ваш», – томно шептал Малик, отнекиваясь от красного газового платка. – Ах, пойдемте туда, – вдруг воскликнул он, указывая пальцем на узкую улочку. – Там в конце что-то запредельно большое. Вы любите большие здания, mon ami? – Люблю, – согласился Лиам, до этого редко задумывающийся от таких вещах. – Только если окна красивые. – А вдруг там очень красивые окна, – обрадовался Зейн, цепляясь за руку Лиама. – А вдруг нет, – произнес он внезапно и помрачнел. – Ах, что же мы будем делать? – его губы вопросительно приоткрылись. Дрессировщик улыбнулся и притянул обескураженное лицо к себе за щеки. Их губы стукнулись неловким, но очень приятным поцелуем, и они несколько секунд просто не отрывались друг от друга, ласкаясь языками. – Мы просто посмотрим, – улыбнулся дрессировщик. – И если нам вдруг не понравится, мы уйдем, – добавил он, снова протягивая Зейну руку. Быстро преодолев узкую и даже немного темную улочку с некрасивыми окошками — Зейн попытался закрыть Лиаму глаза ладонями, чтобы Пейн их не видел — они оказались на большой площади, мощенной светлым кирпичом, образующим круги. Рука Лиама тут же отпустила Зейна в свободный полет, и Малик красиво закружился по выступающим камням, не замечая, как смотрят на него прохожие. Ему нравилось кружиться. И еще ему не хватало регулярных тренировок на канате, но он всё еще держал своё тело гибким и грациозным. Зейн пробежался и встал на руки, не боясь их испачкать. У Лиама забилось сердце, почти как в первый раз. Ему нравилось смотреть, как Малик ходит на руках. Ловко перекатившись, Зейн возник перед дрессировщиком и положил ладони на его плечи. – Вам понравилось? – спросил Зейн, приближая свое лицо. – Скажите, я вам понравился сейчас? – Конечно, – ответил Лиам, осторожно прикасаясь губами к его скулам. – Конечно, иначе и быть не может. Зейн счастливо засмеялся и снова взял Лиама за руку. Он был готов увидеть окна, вынести свой вердикт, но его взгляд остановился на огромной вывеске с витиеватыми золотыми буквами. Его тело напряглось, потом расслабилось и снова напряглось. Лиам повернулся следом за ним, чтобы увидеть, что так потрясло Зейна. – Mon amour, это ведь цирк, это цирк, – прошептал он, переплетая их пальцы. – А я думал... думал они всегда должны передвигаться. Ах, какой он большой, какой он славный! Какой у него огромный купол, как должно быть хорошо там кружиться! – Зейн прислонился щекой к сильному плечу. – Вот бы нам в таком работать, правда? Он ведь такой красивый! С этим Лиам не мог не согласиться. Здание было довольно старым, явно театральным и перекупленным, с красивыми окнами, украшенными лепниной, широким крыльцом, к которому вели белые ступеньки. Это место, конечно, немного переделывали, но театральный лоск сохранился, и здание казалось величественным и даже чуточку грозным с стороны. – Хотите войдем? – спросил Лиам, рассматривая счастливое лицо. – Поговорим с директором цирка. Может, ему нужны хорошие канатоходец и дрессировщик, – мягко подтолкнул он, наблюдая за удивлением в прекрасных глазах. – Вы... вы... вы чудо, – Зейн поцеловал его в плечо и крепче уцепился за руку. Они быстро поднялись по ступням — Лиам привычно отворил тяжелую дверь с крепкой ручкой-кольцом, чтобы пропустить Зейна вперед, на что Малик изящно поклонился и, не сдержавшись, послал воздушный поцелуй. Огромный холл заставил его восторженно охнуть, приставив руки к груди. По углам стояли тяжелые напольные подсвечники, местами располагались удобные скамеечки для зрителей, ожидающих представление. По самому центру располагалась билетная касса с тощим мальчишкой в качестве билетера. Справа и слева от нее находились почти идентичные скульптуры — Арлекин и Пьеро. Должно быть, это осталось от театра. Две широкие двери вели, наверняка, на манеж, но имелась и крученая лестница рядом с которой располагалась скульптура Коломбины. Зейн тут же подбежал к кассе и деловито заглянул в окошко. Он сделал серьезное лицо и о чем-то спросил, внимательно рассматривая, что находится внутри. Мальчишка растерянно покачал головой и вроде как сказал, что сегодня директор никого не принимает. Зейн высоко вздернул подбородок, с подозрением уставившись на мальчугана. Подоспевший Лиам приобнял его за талию и тоже заглянул в окошко. – Ах, mon ami, этот тип не хочет пропускать нас, – расстроенно проговорил Малик. – Мне кажется, он совсем не понимает, что я ему говорю. – Не сердитесь на него, – Лиам взъерошил Зейну волосы. – Зато мы посмотрели, как выглядит цирк внутри. Хотите, я куплю вам бумажную шляпу? – он заметил, что безделушки, газированная вода и сладкая кукуруза уже продаются, хотя представление начиналось еще не скоро. – А потом мы посмотрим город, – предложил Пейн, и Малик уже приготовился кивать. – Стойте, стойте, – мальчик глубоко вздохнул и указал пальчиком в сторону. – Это вверх по лестнице. Поблагодарив расторопного мальчонку, Лиам повел повеселевшего Зейна к лестнице. Как-то Малик признался ему, что раньше ужасно боялся высоты, но смог преодолеть это, выступая на канате. А вот боязнь воды у него так и не получилось побороть, и Лиам предложил попробовать преодолеть это вместе нынешней весной, когда они будут жить поближе к морю. Малик тогда казался счастливее всех на свете и радостно расцеловал его лицо. Директор цирка оказался приятным мужчиной среднего возраста. Он не походил на предыдущего директора цирка, носил более простой костюм и разговаривал вежливо и уважительно. Когда он узнал, зачем к нему пожаловали, то с радостью согласился посмотреть на таланты гостей. Выступление Зейна привело его в самый настоящий восторг — никто не мог остаться равнодушным, когда Малик начинал ходить на руках. А уж узнав, что ему подвластны проволока и трос (про ленту Зейн не упоминал никогда даже вскользь), он был готов подписывать контракт. Таланты Лиама также впечатлили его. Он хорошо управился с собакой, ранее лежавшей у ног директора цирка, и ему было приятно узнать, что гость умеет обращаться и с крупными животными вроде тигров и львов. – Я с радостью приму вас, – кивнул директор Зейну и виновато посмотрел на Лиама. Пейн уже знал, что он скажет, поэтому совсем не удивился. – Я бы и вас принял, но у нас уже есть дрессировщик... – Нас нельзя разлучать, – горячо воскликнул Зейн. Его смуглые щеки запылали красным пожаром. – Мы никогда не расстаемся! Директор взглянул на них внимательно, задерживаясь взглядом на их руках. После того, как Лиам продемонстрировал свои таланты, они снова взялись за руки, привычно переплетая пальцы. Это было на уровне интуиции, им нужно было прикасаться, чувствовать друг друга ежесекундно. – Я бы предложил должность ассистента, – наконец, проговорил директор, и рука Зейна со злостью стиснула пальцы Лиама. Пейн перевел взгляд на возлюбленного, чье лицо от негодования то краснело, то бледнело. – С дальнейшей возможностью стать дрессировщиком, – быстро добавил он. – Но такой профессионал, как вы, вряд ли согласится на это... Зейн надменно насупил брови, почти смыкая их в одну линию. «Да как он смел такое предлагать!» – говорило всё его лицо. Пейн уже предчувствовал скандал, самый настоящий бунт, потому что природный огонь Зейна невозможно было сдержать или укротить. Только раздуть еще сильнее, но обычно в такие моменты они находились в постели. – Я согласен, – спокойно кивнул Лиам, ободряющее погладив руку Зейна. – Что нужно подписать? Директор с облегчением подал ему бумагу на подпись. Было заметно, что он ужасно нервничал и не знал, как правильно обрисовать эту сложную ситуацию. Лиам всё прекрасно понимал — у каждого приличного цирка всегда был свой дрессировщик и отлично подготовленный ассистент на замену, потому что звери всегда были важнейшей частью представления. Но, похоже, он совсем не хотел их разлучать. – Нет, вы не согласны, mon amour, – воскликнул Зейн, вырывая бумагу у Лиама из рук и разрывая её в клочья на глазах у изумленного директора цирка. Обрывки бумаги снежинками закружились в кабинете. – Это предложение нас оскорбляет. Мы уходим. Прощайте! Лиам ободряюще улыбнулся директору цирка и проследовал вниз за бушующим Зейном, который умудрялся громко топать по каменным ступеням своими аккуратными ногами. Ни бумажные шляпы, ни воздушная кукуруза больше не интересовали канатоходца, и он проигнорировал продавца сладкой воды с сиропом, хотя им всегда нравилось наслаждаться этим напитком. Когда они оказались снаружи — Зейн безуспешно попытался хлопнуть тяжелой дверью — Малик гневливо развернулся. Его глаза пылали, как две свечи, рот изогнулся в обиженную линию, словно ему дали две оплеухи и пощечину. – Как он посмел сделать вам такое гнусное предложение, mon chéri! – воскликнул Зейн, помотав головой. – Как он смел предположить, что вы... вы станете каким-то assistante! Вы лучший дрессировщик на свете, вы не будете подавать реквизит какому-то... какому-то... типу! То, что на него смотрели во все глаза и люди вокруг спешили в цирк, чтобы увидеть чудесное представление, его совсем не волновало. Для Зейна не существовало сейчас никого на свете, кроме Лиама. – У него просто не было свободных мест, – успокаивающе проговорил Лиам. От нежности его сердце разливалось соловьем. – Мы вполне перебились бы так полгода, а потом бы я стал вторым дрессировщиком. – Ни за что! Никогда! – Зейн чуть не задохнулся от негодования и пылко приблизился к его лицу. Его дыхание жаром опалило губы, они почти соприкоснулись ими. – Вы лучший дрессировщик на свете, вы лучший, вы лучший, вы лучший, mon chéri, – почти простонал он. Его глаза беспомощно закрылись, голос стал влажным и прерывистым. – Вы лучше всех, лучше всех на свете, вы знаете это? Сердце Лиама всё еще пело утренним дроздом. Зейн сердился, но сердился приятно. Сердился, потому что считал, что слова какого-то постороннего человека могли как-то задеть Лиама. Но для него тоже не существовало никого на свете. Только Зейн Малик, прекрасный канатоходец, умеющий ходить по тросу на руках, кататься на моноцикле и жонглировать. – Но вы ведь так хотели работать в этом цирке, – сказал он, запуская пальцы в шелковистые волосы Зейна. – Вам понравилось здесь, вот я и решил остаться. – О, я ненавижу его! – Зейн гневно сверкнул глазами в сторону цирка. Было удивительно, как он только не развалился под его взглядом по камешку. – Ненавижу. Ненавижу. Вас оскорбили здесь, я никогда не прощу это место, – категорично заявил он. – Любовь моя, – с нежностью проговорил Лиам, привычно подхватывая дрожащие ладони и бегло целуя их. – Не сердитесь так, прошу вас, – ласково проговорил он. – Мы найдем цирк получше, намного лучше. Лучше чем этот и тот, вы мне верите? Глаза Зейна тоже говорили красноречивее слов. Их теплый цвет расплылся нежным потоком, как разливается весной река, чтобы увлажнить почву и дать ей возможность цвести. Они уже цвели рядом с друг другом. Лиам увидел в его глазах свое отражение, купающееся в любви, и это ослепило его новым всплеском счастья. – Я вам всегда верю, mon amour, – слабым голосом произнес Зейн. Он был разрушен, всегда разрушался, когда Лиам звал его «любовь моя». – Я выбрал плохую дорогу, – виновато добавил Малик. – Давайте теперь пойдем, куда вам хочется, пожалуйста. – Хорошо, – кивнул Лиам и осмотрелся. Откуда-то доносилась веселая музыка, и Пейн моментально понял, что это. – Пойдемте налево, там, кажется, городская ярмарка. Вы любите ярмарки? – О, я люблю, я люблю ярмарки, – мечтательно закивал Зейн и вдруг взглянул на Лиама шаловливым щенком. – Но я на них никогда не был. Меня не пускали. Ласково пробежавшись пальцами по его шее, Лиам коснулся губами чувствительного места за ухом. Зейн охнул, задрожал и посмотрел на дрессировщика влюбленными глазами. От радости уголки его губ подпрыгнули. – На ярмарках много проезжих торговцев, различных фокусников и трюкачей, которые раньше работали в цирке или, возможно, знают, где можно найти хороший цирк, – шепнул Пейн на ушко и отстранился. – Цирк в котором как раз не хватает и дрессировщика, и канатоходца, – добавил он, протягивая руку. – Mon amour, – с нежностью прошептал Зейн, с готовностью подхватывая протянутую руку и крепко сжимая её. – Я люблю вас, так сильно люблю. Вы мне верите? Лиам улыбнулся ему и осторожно поцеловал его пальцы.