Об осени и любви

Слэш
R
Завершён
8
автор
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
8 Нравится 0 Отзывы 2 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
1. Дорога, ведущая в ставку Дьегаррона, изначально не сулила путникам наслаждений и приятностей, но одно неудобное обстоятельство капитан Валме всё же не учел. Как ни странно, дело было не в погоде. Вернее, не совсем в ней. Об исключительной подлости варастийской осени Валме был заблаговременно, в весьма не куртуазных выражениях, предупрежден адуанами, и мудро смирился с неизбежным еще в начале вояжа. Все остальные трудности капитан отмел с той же легкостью, уже на десятый день позабыв, когда его в последний раз коробило от убогого вида постоялых дворов, что вечно заляпаны желтой грязью по самые крыши, и выглядят древнее Гальтарских руин. Если окна светились и у ворот заливался лаем отощалый пес, подтверждая, что хозяева на месте и опасаются воров, такое заведение расценивалось Валме и его компаньонами как заведомо прекрасное и всепривлекающее. Батюшка бы хохотал, узнав в каких «дивных» условиях коротает дни его наследник, и чему научился, заночевав пару раз в степи под проливным дождем. Марселю и самому порой бывало смешно до колик в боку: лихо походная жизнь вытрясла его из шкуры светского льва, ох лихо! Но самое главное, под золотистой шкурой — вот сюрприз! — обнаружилась жесткая шерсть, поджарые бока и поразительная для Валмона неприхотливость. И слава Создателю, что обнаружилась, ибо, в полевых условиях иного спасения нет, кроме как научиться ценить даже самый завуалированный уют и без труда находить его под любой крышей. Тогда можно преспокойно наслаждаться завтраками в тесных едальнях, провонявших кислой капустой, и почивать без задних ног в отсыревших комнатах, где в лучшем случае будешь соседствовать с плесенью, а в худшем — с теньентом Чарльзом Давепортом. Последний и являлся тем самым неудобным обстоятельством. Пускаясь в варастийский пилгримаж, Марсель и близко не мог представить, что ему предстоит бороться с какими-то иными стихиями, кроме ветра и небесных вод, однако, стоило заночевать в одной постели с хмурым надорцем, и водоворот плотского влечения («кобелячество» как выразился бы милаха Шеманталь) начал засасывать Валме в свои пучины столь стремительно, что только держись. В ту первую злополучную ночь (за которой последовали другие, не менее злополучные) он почти не сомкнул глаз — всё ворочался на отведенной ему половине скрипучего ложа и, поглаживая взглядом мерно вздымающуюся спину ничего не подозревающего Чарльза, рисовал в воображении картины, одна непристойней другой. Отправной точкой фантазий послужил вполне невинный эпизод, имевший место незадолго до отхода ко сну. Марсель явился в так называемую спальню чуть позже, чем Давепорт, и застал того за переодеванием, вернее за обнажением. И зрелище то было достойно кисти лучшего из лучших гайифских живописцев. Мокрая одежда безобразной кучей валялась на полу. Но из этой кучи произрастала пара столь совершенных мускулистых ног, что в пору было объявить кучу опавшей листвой, любовно облепившей стволы молодых прекрасных деревьев. Марсель засмотрелся, едва не позабыв затворить за собою дверь. Потом он, естественно, окинул нескромным взором и всё, что выше ног, но тут ловить было нечего. Чарльз стоял, скромно отвернувшись к окну, и очень споро управлялся с натягиванием сменной рубахи на мокрое тело — Валме удалось поживиться лишь мимолетным видением крепкого румяного зада, да зацепить взглядом краешек внушительного, как сам Чарльз, мужского органа. Но даже этого Валме оказалось более, чем достаточно, чтобы провести ночь в утомительных переговорах со своим собственным организмом. Один желал покоя и набираться сил перед завтрашним марш-броском, другой жаждал немедленного сближения и удовлетворения с молодым мужчиной, так некстати оказавшимся улучшенной вариацией гальтарских статуй. Уснул Марсель только под утро, и в туманном пространстве сна его губы жадно ласкали то самое, что у статуй как правило прикрыто фиговым листом, а у Давенпорта гордо свисало между ног, приминая буйные заросли черных волос. Вот так волею случая (в если быть точным — волею проливного варастийского дождя и разгильдяйством кабатчика, у которого не нашлось двух приличных комнат с камином) капитану Валме довелось узнать, что такое истинное неудобство в пути. Это когда стати теньента Давенпорта пробуждают в тебе неукротимое томление плоти, а выражение лица данного теньента и его рассуждения о жизни навевают ассоциации с глухой каменной стеной в три человеческих роста. Пожалуй, верх этой стены еще и утыкан острыми кольями — предназначенными для каждого, кто возжелает насадить свой зад на кол этого доблестного рыцаря из замшелых Надоров, где слов то таких не разумеют — «имперская любовь»... 2. Чарльз раздвигал ноги так широко, как только было возможно, и даже придерживал ягодицы руками — всё ради того, чтобы Валме мог со всеми удобствами входить в него целиком. Но Леворукий и все его кошки! — никак не мог добиться от виконта, чтобы тот двигал бедрами быстрее и напористее. Вот уж незадача! Когда Чарльз мечтал, что будет отдаваться опытному распутному мужчине, право слово, его воображение рисовало более динамичные картины. Впрочем, всё было не так уж и плохо. Для первого раза. — Кто бы мог подумать. Кто бы мог подумать, что Вы... — Что я — что? — прохрипел Давенпорт и, жалобно застонав, изогнулся всем телом, еще глубже насаживаясь на ебущее его орудие. — Что Вы такой испорченный мальчишка, теньент, — в самое ухо мурлыкнул Валме. И в подтверждение своих слов одобрительно шлепнул Чарльза по заду. Давенпорт застонал громче прежнего, да в придачу задрожал всем телом, как в лихорадке. — Ещё, ещё, прошу, — шептал он. Но Валме лишь улыбался, нависая над ним: Просить мало, теньент, умоляйте. И продолжал неспешно и глубоко овладевать им. Чарльз не хотел умолять, это было слишком стыдно, но упустить свой шанс на удовольствие он тоже не мог, и придумал выход. Чтобы угодить виконту, он позволил тому просунуть палец себе в рот и послушно сосал его, обнаружив мимоходом, что это странное действие увеличивает возбуждение. — А вот теперь хороший мальчик, хороший... — просипел Валме, постепенно убыстряя движения бедер. — Хороший и красивый... Снова замедлившись, виконт протянул руку вперед и нежно погладил Чарльза по щеке. Тот упрямо замотал головой, мол, не хочу телячьих нежностей, лучше ударь! Но такому разве прикажешь?! Прочертив холеным пальцем причудливую линию от лица до груди, виконт закруглил её вокруг соска, пощипал его немного, а потом резко выкрутил. Неожиданный поворот дела заставил Чарльза вспыхнуть, словно он был сушняком, к которому поднесли факел, сладкая боль мигом перетряхнула его горемычное тело — до самых кишок! — и вплотную подвела к той черте, за которой или смерть, или рассветная нега. Вот только перешагнуть черту без позволения Валме Чарльз не мог. Проклятье! Каждый раз, когда он пытался прикоснуться к окаменевшему члену, виконт безжалостно отталкивал его руку назад, а потом и вовсе примотал её ремнем к хлипкому изголовью. Вторую руку постигла та же участь. «Своеволие Вас однажды погубит, Давенпорт», — заявил этот змий в шкуре человека и, отпрянув всем своим гибким белым телом назад, чуть ли не насквозь пропорол Чарльза. Чтобы не заорать, Чарльз заткнул рот кулаком, а Валме, вот тварь закатная, продолжил иметь его в излюбленном неторопливом темпе и со светской улыбочкой на устах . 3. От сна Давенпорт пробудился в холодном поту и прескверном настроении, ибо кончить ему во сне так и не дали. — Как тебе почивалось, Чарльз? — жизнерадостно поинтересовался Валме. — Омерзительно, — не стал скрывать тот. — А тебе? Валме не ответил. Ну и кошки с ним. Давенпорт открыл глаза. Виконт пялился в окно и сосредоточено чесал зад — видимо, пытался унять тот же зуд, что настиг теперь и его соседа — зуд от клопиных укусов. Но Чарльзу-то было не привыкать, а вот будущий граф Валмон в своих смешных гайифских панталонах и со смешными привычками, вроде каждодневного мытья, выглядел тут чужим. Чужим в убогой комнате, провонявшей клопами, и чужим в снах теньента Давенпорта. Впрочем, Чарльз с детства имел невольные сношения с таинственным миром снов — к сюрпризам на этом фронте было не привыкать. Скрипнула дверь. — Монсеньор! — в комнату ввалился Герард, вооруженный улыбкой, бритвенным прибором и подносом. Чарльз потянул носом воздух и тоже улыбнулся — до того упоительно пах свежесваренный морисский орех и горячий хлеб. — А вот и моё утреннее чудовище, — пропел Валме и, выудив из-под салфетки булку с ломкой хрустящей корочкой, оседлал стул. — Будешь шадди? — с набитым ртом поинтересовался он, покачиваясь туда сюда, как деревянный Жан. В такие моменты — когда Марсель был с ним запанибрата, — Чарльзу почему-то казалось, что виконт перегибает палку. Пренебрегает хорошими манерами специально ради него, а зачем — кошки знают. И началось это незадолго до того, как Чарльза впервые огрело непристойным сновидением с участием Марселя. Совпадение? Может быть. — Так ты будешь шадди? — Потом, — буркнул Давенпорт и рассеяно потер подбородок. — Ну и кущи отрасли, мать честная. Если не бриться до Тронко, меня, пожалуй, за адуана начнут принимать. — Ты себе льстишь, — хмыкнул Валме. — До Тронко четыре дня — таких роскошных ежанов на лице, коими щеголяют адуаны, за этот срок не отрастил бы и Создатель. — Монсеньор. Валме умолк и задрал лицо вверх, чтобы Герарду было сподручнее намазывать его пеной. Давенпорт снова поскреб ногтями щетинистый подбородок. — Марсель, если ты не против, я бы тоже... Эээ... Воспользовался помощью рэя Кальперадо. — Он весь твой, — отмахнулся виконт. — В следующий раз и не спрашивай. Давенпорт коротко кивнул и, напялив сапоги, потащился во двор — отлить хотелось нестерпимо, хотя, в отличие от Валме, возлияний на ночь глядя он не практиковал. 4. Эр Валме с придирчивостью рассматривал себя в походном зеркале, но Герард был вполне уверен в качестве своей работы и, ни о чем не беспокоясь, занимался делами, когда вдруг услышал: — Юноша, я вами недоволен! Извольте выслушать замечание. Юноша встал и вежливо поклонился. — Слушаю, монсеньор. Эр Валме страдальчески закатил глаза. — Герард, ваш оптимизм просто невыносим. Посмотрите в окно — гроза собирается, свинцовые тучи наливаются ледяным дождем с целью вымочить нас до нитки еще до обеда. А вы тут ходите и сияете, как начищенный медный таз у вас в руках. Ради собственного блага, мой юный друг, хоть чуточку соотносите выражение лица с тем, что происходит вокруг, вам ясно? — Ясно, монсеньор. — Обещаете убрать дурацкую улыбку и не демонстрировать мне её, пока не доедем до Тронко? — Да, монсеньор! Герард попытался состряпать серьезное и одухотворенное выражение лица — как у теньента Давенпорта, — и ему это удалось, эр Валме одобрительно хмыкнул. — Молодец, стараешься. Смерив порученца цепким испытующим взглядом, виконт наконец-то сменил гнев на милость и шутливо подмигнул ему. Герард едва удержался в рамках заповеданной эром серьезности, но тот уже утратил интерес к порученцу. Велев уложить сумки до обеда и еще раз осмотрев себя в зеркале, эр Валме удалился. Из-за двери было слышно, как он спускается по скрипучей лестнице и напевает один из своих чудесных сонетов. — Я помню парк, исполненный загадок, где аромат цветов печально сладок... Герард подавил завистливый вздох. Все-таки, как он — Герард Арамона, — далек от совершенства... Даром, что рэй Кальперадо, а стихов таких ему вовек не сочинить. Как жить, зная о себе такое? От душевных терзаний Герарда спасли торопливые шаги — кто-то поднимался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени. Герард догадался кто это, и быстрым движением заправил за ухо спадающую на нос челку. Усомнившись, что выглядит хорошо, юноша поднес к лицу медный таз и попытался рассмотреть себя. Проклятье! Ничегошеньки в дурацком тазу не видно, а хвататься за зеркало эра и неприлично и поздно. Ладно, сойдет и так! Как он там говорил? «Таю от твоей улыбки»? Вот вам тогда моя улыбка — тайте ... — ...Чарльз! — радостно прошептал Герард. Теньент улыбнулся ему, тихо прикрыл дверь и припер её спиной для верности. Герард уже был рядом. Привычным жестом скользнув пальцами по крепкой шее, юноша привстал немного, дотянулся губами до губ, и время для них двоих замерло. Это было так прекрасно, так упоительно прекрасно, что лучше, чем стихами и не скажешь. Как там у эра Валме? Так неотвязно, неотдумно, что, полюбив тебя, нельзя не полюбить тебя безумно... 5. Касера пахла полынью и дымом, а чем пахло вино Марсель не мог понять, хотя выпил не менее двух кувшинов кэналлийского. События минувшего вечера метались и жужжали вокруг расслабленного мозга, как мошки вокруг лампы. Интересно, откуда тут столько мошкары? Марсель подпер подбородок кулаком и уставился на скопление живых кружащихся точечек — масляная лампа влекла их, как магнит. Какое неприятное чудо природы, ну вы подумайте. На дворе осень, с реки дует такой ветрище, что адуаны того гляди начнут носиться по небу, что твоя Охота. А эти мелкие пакости проживают в какой-то хорне от реки и прекрасно себя чувствуют в тепле домов. Едят, пьют, размножаются, прилипают к ламповому стеклу. И, надо думать, они счастливы. А где-то там за окном их крохотного убогого мирка, бродит огромный-огромный мир, и планомерно, без спешки ловит за шеи и отправляет в бездонную пасть всё и всех — героев, шлюх, королей, пьяниц, собак и коней, красавиц и уродин, а еще дворцы, лачуги, корабли и даже иногда континенты. Неумолимое время, оно пожирает всё на своем пути. Но только не этих противных маленьких мошек. Они будут жить вечно и переживут Кэртиану, ей-ей... — Друг мой, вы... Вы как? Валме потряс головой, просыпаясь от сна наяву. Хорхе Дьегаррон участливо улыбался и протягивал ему стакан, который Марсель с благодарностью принял. Как истинный кэналлиец, генерал явился на вечеринку со своим вином и гитарой. Вино было вкусным, хотя Марсель и не мог почувствовать оттенков, а петь и играть Дьегаррон отказался, ссылаясь на то, что святой отец уже уснул и будить его нехорошо. — Зря вы так, — покачал головой Валме. Ему хотелось кэналлийских песен и тосковать по Алве — раз других развлечений в Тронко не нашлось, то почему бы нет? — Проснитесь, святой отец, просни-и-итесь! Эй, вы слышите меня? — Марсель подвинулся ближе к спящему собутыльнику, нежно толкнул локтем жирный бок. Локоть увяз, а Бонифаций и ухом не повел, еще и храпеть начал. — Вот видите, — веско заметил Марсель генералу. — Ваше музицирование никоим образом не потревожит этот нежный сон. — Что ж, тогда скажите, о чем сыграть. — Дьегаррон взял инструмент, любовно огладил лакированный изгиб и положил пальцы на струны. — О любви, — попросил Валме. — О взаимной, Леворукий её побери, любви. Дьегаррон усмехнулся в усы и взял первый аккорд. Марсель плеснул в стакан еще вина, но до рта его так и не донес. На то, как из-под пальцев генерала выскальзывает мелодия, можно было смотреть вечно, да и мелодия была дивно хороша — грустная, задумчивая, и как ни странно, приглашающая к танцу. — Невеселая у кэналлийцев взаимная любовь... — Так вы же просили про любовь, а не про страсть, — пожал плечами генерал, откладывая гитару. — Любовь — это не только встречи, но и расставания. Так говорят. — В Кэналлоа? — уточнил Валме, украдкой зевая в кулак. — В армии, — покачал головой Дьегаррон. И поморщился, бедняга — рана донимала его. Валме тоже кое-что донимало, но это касалось ран, которым только суждено появиться. Узнав про трогательную связь Давенпорта с утренним чудовищем, виконт всё не мог отделаться мысли, что когда расставание разобьет кое-кому сердце — а случится это очень скоро, ибо Дьегаррон прав, без разлук на войне никак, — любовная тоска может самым ужасным образом сказаться на качестве бритья. С этим нужно что-то делать. Может, отговорить Чарльза ехать к Савиньяку?..
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.