Истинное лицо

Этери раздвинула оконные шторы в спальне, дабы свежий западный ветерок разогнал привычную для саграннского лета липкую духоту, и с наслаждением вдохнула сладкий аромат цветущих под окнами глициний. Какое-то время она почти неподвижно стояла возле окна и смотрела вниз, на клумбы и цветущие кустарники, на серебристые струйки весело журчащих фонтанов. Окружающее великолепие настраивало Этери на мечтательный лад и позволяло ей немного отдохнуть от дворцовых условностей и хотя бы до наступления рассвета побыть самой собой, а не высокородной наследницей и завидной невестой с отточенными манерами, которую видели в ней знатные гости. Этери нажала на тяжелую металлическую пряжку на поясе платья, и тяжелая парча, скользнув по спине и плечам, шелестя, упала на пол, оставляя Этери в одном только полупрозрачном нижнем платье. Разлапистые ветви густо усыпанного цветами глициниевого дерева хорошо скрывали все происходящее за окнами ее спальни, и потому Этери могла совершенно спокойно стоять у окна даже полностью обнаженная, купаясь в лунном свете без страха, что кто-то увидит нечто недозволенное. Очередная дворцовая церемония, как всегда, получилась скучной и утомительной — а какой еще может быть светская беседа казара Адгемара с очередным обладателем знатного титула? Отец тщательно обхаживал этого человека, приманивая его красотой и очарованием невесты, и сама Этери чувствовала себя выставленной на торги племенной кобылой. Высокое положение обязывало ко многому, и политические браки были всего лишь одним из неудобств... Хуже всего была маска. Маска, которую ей приходилось носить ежедневно и ежечасно, почти не снимая, как носил свою маску отец. А ведь она так мечтала увидеть его настоящего! Не правителя процветающей страны, не хитроумного политика, а человека, где-то сильного, где-то уязвимого, с присущими ему достоинствами и пороками. И однажды, возвращаясь с запретной ночной прогулки и пробираясь поздней ночью через галерею, она почти увидела его не то чтобы настоящим, но несколько... непривычным, что ли? Изящно лавируя между колонн, Этери остановилась, привлеченная шумными вздохами, смутившими тишину саграннской ночи. Окутанное лунным светом тело женщины, черные волосы, разметавшиеся по молочно-белой спине — это совершенно точно была одна из служанок, а которая именно — Этери не рассмотрела. Зато не могла не узнать мужчину, который ласкал ее грудь... Она слишком хорошо запомнила собственное смятение, нахлынувшее на нее после этой ночи — происходящее было так естественно, и в то же время так возмутительно неправильно, так болезненно. Конечно, ничто не обязывало отца хранить верность тени умершей супруги, а неправильным было не то, что предстало ее взору, а скорее чувства, которые Этери испытала, глядя на них и то, что ощущала потом всякий раз, когда отец брал ее за руку или ненавязчиво приобнимал за плечи... ...Этери машинально обернулась на скрип открываемой двери, недоумевая, кто посмел переступить порог ее спальни в столь поздний час. Девушки, прислуживавшие принцессе, никогда не позволяли входить в ее покои, не спросив разрешения молодой госпожи. — Этери, девочка моя, — таинственный полушепот наполнил окружающее пространство. До сих пор отцу не было свойственно вторгаться на ее территорию без предупреждения, и Этери похолодела — все это не сулило ничего хорошего. Пройдя вглубь ее спальни, Адгемар остановился возле небольшого резного столика с вином и фруктами и, протянув руку к стоящему на нем кувшину, налил темно-красной жидкости в один из бокалов. Сделав небольшой глоток, он выразительно посмотрел на дочь. — Холта, Дриксен, Багряные земли... Ты знаешь, насколько важен для нас каждый из этих союзов!.. — Этери нервно закусила губу, почти заведомо зная, что собирался сказать ей отец. Скорее всего, последствиями беседы станет ее помолвка с кесарем Фридрихом — связи на севере помогут казару Адгемару держать руку на пульсе талигской политики. Медленно и равнодушно приблизившись к вазочке с фруктами, стоящей на том же столике, Этери взяла одну из слив и откусила кусочек спелой мякоти. Только сейчас она осознала, что предстает перед отцом в одном только нижнем платье и, спешно схватив какой-то широкий узорчатый шарф, набросила на плечи так, что он полностью прикрыл не только просвечивающие сквозь сиреневую ткань пунцовые соски, но и другие участки тела, запретные для посторонних глаз. Адгемар едва уловимо улыбнулся. -И вы, конечно, будете настаивать на союзе с Дриксен, — произнесла Этери. Все внутри нее словно сжалось, когда отец взял ее ладонь в свои, ласково погладил изящные пальцы. — А ты сама, Этери... чего хочешь ты, моя принцесса? Под его взглядом Этери почувствовала себя неуютно... неловко. Слишком неловко. — Единственное, чего я хочу — это увидеть однажды ваше истинное лицо, отец, — Этери словно проглотила ком, стоявший у нее в горле. — Узнать не казара Адгемара, которого боятся враги, не Белого Лиса, а... именно вас. Понять, каковы вы на самом деле... — Ее слова были прерваны звоном разбивающегося хрусталя. Этери с сожалением посмотрела на то, что еще недавно было бокалом с вином. — Ты в самом деле хочешь это узнать? — Адгемар выговорил это с каким-то остервенением, почти выкрикнул. И, схватив Этери за руки, с силой рванул к себе. Этери перехватила взгляд темных глаз отца, словно нацеленный куда-то внутрь нее... в душу? И в следующее же мгновение ощутила у себя на шее его губы — желанные, но холодные. Этери прерывисто дышала, когда он покрывал поцелуями ее шею, затем ключицы. Вышитый шарф соскользнул с ее плеч, открывая взгляду отца затвердевшие от возбуждения выпуклости сосков. Схватившись за шелковую ленту возле выреза, Этери развязала ее — впервые за свою недолгую жизнь она обнажала грудь для мужских ласк и, встретив во внезапно потеплевшем взгляде отца одобрение, чуть подалась вперед и прильнула к его губам поцелуем, выражавшим отнюдь не родственную привязанность. Адгемар с удовольствием перехватил у нее инициативу и, когда он разомкнул ее губы для более откровенных и интимных ласк, Этери воодушевленно отдалась во власть его искусного языка, чувствуя, как с каждой секундой нарастает, сосредотачиваясь в низу живота, ее напряжение. Его губы скользили по ее разгоряченному телу, не оставляя без внимания ни единого участка кожи. Этери возбужденно дышала, до крови прикусывая губы, не зная, чего же хочет наверняка она сама — продолжения этих изматывающих ласк или же разрядки, пускай болезненной, но быстрой, почти мгновенной. Ухватив ладонь отца, она положила ее себе между ног, словно желая, чтобы он почувствовал то же, что чувствует она... — Послушай, девочка моя, — на мгновение он ослабил свои ласки и, по примеру Этери, завладев ее рукой, направил ее к себе в пах. Ощутив пульсацию его мужского естества, Этери сначала отшатнулась, затем робко прикоснулась к горячей коже головки, и это неловкое касание только усилило его возбуждение. Завороженная невероятной интимностью того, что происходило между ними, Этери присела на ковер и, путаясь в длинном ворсе, обхватила бедра отца и робко лизнула его восставшую плоть. Солоноватый вкус на губах усилил ее возбуждение. — Тебе ведь тоже это... нравится? — она улыбнулась и, поддавшись молниеносному порыву, вдруг прижалась губами к внешней стороны его бедра. — Да, — улыбнулся Адгемар в ответ, — нравится. Это лучший способ вкусить запретную любовь до брака, оставив девичью плоть нетронутой. Все верно. Принцесса должна быть непогрешима — по крайней мере внешне. Когда новоиспеченный супруг овладеет ею в брачную ночь, на простыне должна остаться кровь... а остальное — кого оно волнует? И все же... даже лаская губами и языком возбужденный член отца, Этери находила в происходящем некоторую фальшь. Интуиция шептала ей, что, привыкший использовать в своих интересах окружающих, Белый Лис манипулирует ею и сейчас. Завлечь, насладиться, а после — продать кесарю Фридриху и — забыть, забыть, ведь истинный правитель великой страны не имеет права на чувства... Этери выпрямилась. Нет. Она не будет покорной, не станет в руках отца слепым орудием. — Возьмите меня... по-настоящему, — она смотрела в манящую темноту его глаз, не отрываясь, и прекрасно отдавала себе отчет, что одно слово лжи — и эта бездна перестанет тянуть ее. — Все — или ничего! К закатным тварям Фридриха, супружеский долг и первую кровь! Я что-нибудь придумаю... О да. Пусть она соврет Фридриху, с которым ее не будет связывать ничего, кроме долга и обязательств, нежели услышит и увидит ложь от человека, которого любит всем сердцем... — Ты знаешь, что это невозможно, — он слегка приподнял ее за подбородок, затем поцеловал в краешек рта. Снова этот вкрадчивый, ласковый голос патокой лился в ее воспаленное сознание, но Этери уже не слушала его доводов. Гордо вскинув голову, она метнула в сторону отца холодный, уничтожающий взгляд и почти с ненавистью процедила: — Значит — ничего! Что ж, отец... вернее, казар Адгемар, Белый Лис... Я узрела то, что хотела — ваш истинный облик, лицо лжи и предательства. И, как бы ни было это больно, я искренне рада, что это произошло! Что ж, она узнала, увидела, каков он на самом деле! Но знание на то и знание, чтобы не только давать, но и забирать что-то важное и ценное — свободу, мечту... Сердце.