Снежное солнце

Нежное теплое сияние и слабый аромат, вызывающий дежа-вю — так пахнет гроза. Никто не верил в волшебство всем сердцем, даже дети, старательно выводящие карандашами на бумаге фей, даже те, кто сталкивался с ней: перебрал с коньяком, температура, банальный стресс — оправдания люди умели искать, а вот верить — нет. За прошедшие столетия ничего не изменилось. А те, кто все еще умолял небеса о чуде, его не получали, и те жалкие ростки желания верить глубоко внутри чахли под волнами отчаяния. В этом и была проблема — чудо являлось тем, кто о нем не просил, кто не ждал его. Оно обесценивалось; и все те счастливчики, кому выпало увидеть иллюзорные сгустки света с запахом молний, тонули со своими нелепыми историями в толпе обиженных скептиков. С незапамятных времен, от первой добычи человеком огня и до первого такси-беспилотника — ничего не изменилось. В магию предпочитали не верить. ~~~ — Эй, с дороги! — Прошу прощения. Старый мотоцикл предупреждающе рыкнул двигателем, пока зазевавшийся прохожий спешно поднимал что-то с покрытой тонким слоем снега дороги. Пятьдесят центов сверкнули в свете фонаря и исчезли в кармане мятой куртки. Лысый мужик на байке исчез за поворотом, ворча что-то про невнимательных говнюков, возникающих из ниоткуда в заброшенном районе на трассе в пять утра. Уронивший монетку остался стоять у края дороги, глядя на мигающее пятно тусклого света прямо перед собой. Единственный работающий фонарь на всю улицу. Мрачная картина, угнетающая, но в то же время вызывающая странное горьковатое спокойствие: мертвые одинаковые дома, занесенный мусором и горстями снега-порошка асфальт, ночная мгла, с которой отчаянно боролся старый фонарь, рискуя погаснуть в любое мгновение, и силуэт, эфемерно проступающий в колючем снегопаде на границе света. Силуэт качнулся на месте, опасливо выдохнул и стянул с головы шапку, тут же как-то остервенело запихнув ее в карман. Фонарь жалобно затрещал и все-таки ушел на покой — мигающее грязно-желтым сияние справлялось ничуть не хуже него, должно быть, он решил, что ему нашли замену, и благодарно уснул. Силуэт мазнул пальцами по на секунду побагровевшему колечку на виске и внезапно сорвался с места. Далекий шум, гул электричества где-то за поворотом, скрип снега под ногами. Он не знал, куда идти. Впервые за всю свою такую короткую жизнь. Жизнь?.. — Черт. Коннор остановился посреди шоссе, сканируя его поверхность. Просто так, абсолютно бесцельно. Больше никаких целей. Только страх. — Черт. Еще три шага вперед. Невидимая стена, на этот раз созданная им самим. — Ч... Усилие — еще один шаг. Это люди называют... истерикой? "Ну не знаю, может мне покричать?" — саркастично подумал Коннор, чувствуя, как сходит с ума изрядно побитая система, и тут же испуганно мотнул головой — с каких пор он стал думать? Именно думать, сумбурно, случайно, внезапными мыслями, когда начал разговаривать сам с собой? Страшно. Так сильно захотелось сесть, вот здесь, прямо на разметку, под огромным мутно-черным небом и растущими на глазах хлопьями снега, но только... Ну, зачем? Зачем садиться, если можно стоять? Зачем стоять? Настороженно выглянувшая в окно бабулька тут же судорожно задернула занавески, пожалев о решении подышать морозным воздухом — надрывный вопль разорвал суровую тишину детройтских трущоб в клочья. Коннор сканировал и сканировал, просто так, бесконтрольно, строчки всевозможных составов мелькали перед оптическими блоками, он закричал еще раз — неуверенно, нелепо, запрещая себе столь идиотскую мысль о том, чтобы загуглить пошаговый инструктаж по крику. "я сломанный робот как кричать инструкция для чайников" "Хуйня какая-то", — сказал бы Хэнк. — Хуйня, — говорит Коннор, и становится немного легче, — Хуйня, — громко повторяет он, склонив голову, словно убеждая себя. И, кто бы мог подумать, получается. Подобие привычного спокойствия аккуратно закрадывается внутрь, и Коннор выдыхает, но ох, какая жалкая ошибка ...выдыхает. "мне не нужно дышать" Сугробики снега на плечах и спутанных волосах начинают давить, словно три тяжеленных валуна, сядь, приказывают они, сядь на землю и начни орать. Он передергивает плечами и вжимает руки в голову, смешивая хлопья с растрепанными кудрями, потому что, если честно, Коннора всегда бесила эта укладка. Глупая система, глупый робот, глупый Камски, вот кто во всем виноват; Коннор все-таки дышит, тяжело и медленно, нарочито спокойно, и по его всегда ледяной коже течет вода — он перегрелся, словно перетрудившийся принтер, снег дорожками смывает с его лица... что-то. Определенно что-то. Хоть и ненадолго — но смывает ко всем чертям собачьим. Еще одно "понимание" в копилочку — теперь Коннор понимает, зачем люди стоят под дождем. Или снегом. Или сраным душем. Сраный. Сраная ситуация. Сраная ситуация, сказал бы Хэнк, и Коннор послушно произносит вслух: — Сраная ситуация. Стоит еще какое-то время, запустив пальцы в волосы, а потом вновь срывается с места и бежит. Потому что хочется. Потому что уже прожил столько времени, игнорируя мысли о лживости своих желаний, и еще столько проживет, а дальше... как-нибудь. Он как-нибудь справится. Потому что он нужен кое-кому, и, вообще-то, это единственная причина, по которой Коннор не самоликвидировался после своего "ухода в самоволку". То ли его слишком крутой машиной сделали, то ли он — масштабнейший эксперимент сраного Камски, то ли это какая-то девиантская депрессия. К сожалению, у Коннора она наступила сразу же после появления этой самой девиантности. В суматохе "исторической хуйни", как частенько поминал всю эту движуху Рид, было совершенно не до философских рассусоливаний из раздела "зачем я живу" и "хочу ли я жить". Зато потом пришла свобода. Желанная. Приятная. Но от нее несло страхом и ложью. Сраная девиантность? Пожалуй. Коннор бежал, спотыкаясь о бесконечные ошибки, которые давно стали частью "пейзажа" перед глазами и напоминали едва уловимых солнечных зайчиков, которых люди схватывали, взглянув на яркий свет. Бежал, упрямо отключая мышление, пытаясь отключить, бежал, смотря по сторонам, все на те же мертвые кварталы, на внушительные, величественные высотки по ту сторону реки, нагонявшие дурман своими разноцветными огнями сквозь густой туман. Система выкинула, буквально вышвырнула воспоминание об Эдеме, и Коннор действительно споткнулся, рассеянно подумал о том, что уж реакция-то подводить не должна даже девиантов, и упал. Высоко в небе мигнул самолет. Диод Коннора мигнул кроваво-красным ему в ответ, пока тот лежал на занесенном снегом тротуаре и чего-то ждал. Нет, не так — он наконец-то не думал. Просто лежал, смотрел в небо, снег падал на него, и он подумал: "красиво". И на мгновение стало хорошо. Как когда с ним делился чувствами Маркус. Нерешительно и с опаской, но Коннор так неловко попросил об этом, что Маркус не сомневался — никакой подставы, друг запутался и ему нужна помощь. Коннор видел яркие, словно вспышки фотоаппарата, картинки, но еще более яркими были эти самые чувства. Они обжигали, вливались в систему Коннора словно кипяток, и очень скоро терпеть это стало невозможным, и он просто вырвался, отшвырнул Маркуса от себя, наваливаясь на стену, а тот на удивление спокойно, мягко спросил, поправляя пальто: — Разве ты не чувствуешь то же самое, Коннор? Коннор смог ответить только сквозь стиснутые зубы, отчаянно впиваясь пальцами в бетон. — Чувствую. Чувствую, но оно пропитано сомнением настолько, что... — уголки губ неуловимо дрогнули. От зависти, — у тебя его нет. Ни капли сомнения. Маркус тогда на это ничего не ответил, посоветовал ерунду какую-то, сослался на важную встречу с губернатором штата, еще раз что-то посоветовал, но все, что запомнил Коннор — умело скрытое во взгляде сочувствие. Это не лечится, да? Не подлежит ремонту? Он не машина же, вроде, но и радоваться жизни не может. Потому что не верит. Не верит сам в себя. Поднявшись усилием воли, Коннор позволил себе сделать то, что вроде бы как хотелось — побрел в сторону набережной, в сторону того самого места. Именно побрел, не пошел, не побежал, а побрел, как донельзя уставший и поглощенный неопределенностью человек. Как человек. Нет, он не верит в свои чувства. Коннор подумал о своем визите к Камски, который решительно отказался обсуждать с ним что-либо на затронутую Коннором тему, выставил из своего особняка, но потом, словно сжалившись, сказал что-то про идентичность состава крови и тириума, что-то про нейронные сети и бла-бла-бла, Коннор и так все это знал, но этого было недостаточно. Не было подтверждения, которое позволило бы ему поверить. Сраный Камски. Сраный Камски обещал раскрыть все карты, когда говорил с Маркусом. Телевидению он говорил намного меньше. Сраный Камски молчал, делал что-то в своих подпольных лабораториях и обещал, обещал, обещал, и, возможно, однажды, он сдержит свое обещание все рассказать, вот только Коннор и не надеялся, что к тому времени его система еще не сойдет с ума окончательно. Или что его не забьет какой-нибудь борец-за-права-людей-в-топку-андроидов; их сейчас развелось, действительно как тараканов, и, что странно, в то время, как весь мир медленно, но верно свыкался с новоявленной расой, этих молодцев становилось все больше, и по городам — в особенности в Детройте — они ходили группками, с металлоломом и палеными пушками наперевес, и пытались вычислять "врага людского". Именно поэтому Хэнк запретил ему выходить на улицу без шапки, и вообще быть на улице так поздно, и Коннор только сейчас об этом вспомнил. Подобные сбои — забыл, упал, случайно сказал — всегда, на краткий момент, дарили ему надежду, ни в какое сравнение не идущую с тем чувством, которое давали обещания Камски: я словно живой. Но, неизменно, всякий подобный всплеск заканчивался одинаково и жестоко — "это лишь ошибка. я сломанный компьютер. мы все — просто сломаны, это системные ошибки, а не признаки того, что ты, внезапно, стал живым, блять, РК800, может стоит отключиться?" А потом он увидел знакомую скамейку, и что-то внутри сжалось, словно кто-то залез в его искуственные потроха и грубо стиснул тириумный насос. Беспорядочным потоком полились воспоминания, записи, мысли, связанные с самым важным, что было у Коннора. То, из-за чего он все еще старался быть примерным девиантом. Матерый эксцентричный коп. — Глупость какая... — вырвалось у Коннора, и вновь быстрое — "потеря контроля над речью, якакчеловек", и вновь дернувшее обратно в реальность — "всего лишь тупая ошибка". Все те же неоновые высотки и внушительный мост, смазанные из-за клубов тумана. Когда Хэнк курил, дым выглядел точно так же. Хэнк. — Глупость. Туман, высотки, мост, цветные огни, тихий шум воды, холодный воздух, снег. Красиво. Живи и радуйся, как-то сказал себе Коннор. И не как-то, а когда сидел на диване в доме лейтенанта, в свою первую ночь там, поглаживая завалившегося на него Сумо, смотрел на снежинки за приоткрытым окном и, да, красиво. И хорошо. Ему было хорошо. Пока побеждал в борьбе с самим с собой и плевал на эти уничтожающие сомнения — было хорошо. Спокойно. А потом неуверенность победила. Началось все с вопросов ближайшему товарищу-андроиду и папочке-создателю — закончилось бесцельным и опасным шатанием по ночному городу. Живи и радуйся, думал Коннор, "кого ебет" — сказал бы Хэнк — настоящие твои эмоции или нет, главное, что тебе хорошо, разве не так? Ведь если задуматься, ну, правда, какая, к черту, разница? Наверняка так, хотя бы разок, подумал каждый девиант, ну и стал жить и радоваться. Но, видимо, Коннор был особенный. Самый крутой робот. Настолько крутой, что просто ебануться. И для него эта разница была, цвела, воняла, и просто убивала. Коннор заложил руки за спину, вплотную подойдя к ограждению. Назойливые фрагменты того вечера маячили где-то за спиной, где пьяный, одержимый призраками прошлого Хэнк вжимал дуло пистолета в надоедливую жестянку. "Но что ты на самом деле?" — спрашивает ледяной голос у него в голове, и Коннор обреченно выдыхает прямо противоположный прошлому ответ: — Хуйня. Касается диода, горячего, как свежесваренный кофе в заваленной пустыми бутылками кухне в пять утра. Хэнк миллион раз спрашивал, почему он не избавится от него, и еще спросит столько же. Коннор пожимал плечами и умело переводил стрелы: "Вам же, лейтенант, облегчаю жизнь — сами говорили, что только по этой "хренотне" и можете понять, что у меня на уме". Андерсон фыркал и отвешивал ему подзатыльника. Коннор понял, что улыбается. Он вообще редко улыбался, потому что было трудно поверить, что желание улыбнуться стоило того, было искренним. Поверить было невозможно. Поэтому каждый раз, когда уголки губ все-таки тянулись вверх, Хэнк как-то притихал и смотрел на него с опаской, а потом, спохватившись, изо всех сил делал вид, что не пялился только что на напарника как на восьмое чудо света. А Коннор смотрел на это и улыбался шире, зло отбрыкиваясь от этих сраных сомнений. Коннор улыбался, по-прежнему прижимая пальцы к моргавшему диоду, разрешая себе утонуть в таких заманчиво настоящих эмоциях, вязких и ослепительно ярких; система перегрелась до того, что скин начал барахлить — обхватывающие поручень пальцы покрылись призрачными пятнами с рваными краями. Коннор вытянул руки вперед, рассматривая довольно уродливую картинку, и окончательно "слился" с пейзажем. Жалкая пародия на хамелеона — снег был намного светлее и чище, чем его фальшивое тело. Во всех смыслах. Теперь снежинки исчезали едва касаясь ловящего отблески мягкого фонарного света пластика, даже капель воды не оставалось — нестерпимо захотелось упасть рожей прямо в сугроб, не зря же выбегающие из сауны орущие мужики первым делом поступали именно так, но Коннор убедил себя не делать... глупостей, и стоять дальше, плавясь от накатывающих волн ошибок. Такая легкая мишень сейчас — без шапки и без кожи. Не хватает только таблички "кожаные ублюдки налетайте". Коннор стягивает куртку и аккуратно кладет ее на то место, где седьмого ноября депрессовала задница Хэнка. Да, именно туда, на спинку лавочки посередине. Одергивает форменный пиджак "Киберлайф" и остается стоять на месте, не в силах заставить себя оторвать взгляд от этой сраной лавки и... пойти куда-нибудь. Увидь его Хэнк сейчас, одного, ночью, с сверкающей пластмассовой черепушкой и успевшим запылиться в шкафу пиджаком, и словно налившимся кровью диодом, и прорвавшейся обратно во взгляд пустотой, да он бы его убил. "Надень шапку, Коннор". Коннор не снимает диод, потому что... сомнения. Потому что он робот, в конце концов, и забыть об этом не получается. Значит, так правильно, верно? С мигалкой в башке и вызывающим "АНДРОИД" на спине. Снег повалил еще гуще, пряча Коннора от возможных обидчиков, вероятность появления которых стремилась к трем процентам. "По статистике всегда есть шанс возникновения маловероятных событий" Пальцы ловят слипшиеся в огромные комки снежинки. Снег. Холодный, белый, приятный. Как Коннор. По крайней мере, так Хэнк сказал. Где-то внутри, в измученных механизмах, что-то дрогнуло; Коннор не мог остановить поток воспоминаний, нерешительно разворачиваясь и садясь на скамейку. Первое декабря, элитный ресторан на окраине и шумно беснующийся отдел детройтской полиции — ну а как же, город опустел, делать нечего, а у сразу двух сотрудников день рождения, как тут не отметить? Да и весь замес с революцией, закончившийся куда более благополучно, чем обещал, оставил немало поводов для того, чтобы спустить доллары на возможность нажраться (в обоих смыслах) в царской обстановке. Хэнк тогда изо всех сил старался не пить, пытался порадоваться по-человечески, но, куда там — он не мог ровно стоять к двум часам ночи. Коннор не на шутку испугался, когда не обнаружил его рядом с Фаулером, лежащим на столе лицом вниз, не нашел в толпе танцующих и просто обжимающихся людей, не нашел за барной стойкой рядом с агрессивно заливающим в себя виски Гэвином. Инстинкт подсказал метнуться на улицу — именно инстинкт, никаких вычислений, никаких анализов — просто в процессоры ударило: "он пошел на улицу". Хэнк сидел на тротуаре, вытянув ноги прямо на проезжую часть, слегка покачивался и смотрел куда-то вверх. Коннор сел рядом, обращая лицо к ночному небу тоже. Шел снег. Хэнк скосил глаза на Коннора и очень пьяно улыбнулся. И тепло. А Коннор растерялся, программа социальных отношений требовала улыбнуться в ответ или сказать что-нибудь тупое, но сам Коннор хотел просто смотреть в ответ, чувствуя необъяснимое удовлетворение, потому что в голубых глазах лейтенанта не было боли. Лишь спокойствие. Тягучее, сонное, сдобренное крепким алкоголем и эфемерным снегопадом спокойствие. — Знаешь, Коннор, — протянул он, — Ты как снег, — попытался ослабить галстук и вместо этого завалился вбок, — Как... снег... — замер, подрагивая от напряжения, а потом уронил голову на плечо напарника, словно сдавшись, — Холодный, — дотрагиваясь самыми кончиками до шеи, — белый, — скин нервно сполз за ворот рубашки, — приятный, — вжимая костяшки в пластмассу. — Вы... вы пьяны, — сказал Коннор, просто чтобы что-то сказать. — Конечно я пьян, идиот. — Давайте поедем домой. — Домой... да, пожалуй, можно и домой, — вкрадчиво согласился Хэнк, стряхивая с слегка завившихся волос Коннора снег, и тогда, впервые, Коннор испугался по-настоящему. Что столь отчаянные эмоции где-то в его пластмассовой черепушке — ни гроша не стоят. Что... все-таки симуляция. С пальцами Хэнка в волосах, пьяным дыханием на шее и мыслью о "доме". Испугался. Коннор резко вырубил запись той ночи, встал и пошел прочь от этого места, вернув привычный облик. Дотронулся до лица, в попытке понять, где заканчивается фальшь и начинается подобие правды. Метр за метром, просто вперед. Шел он довольно долго, пытаясь избавиться от неконтролируемых окошек уведомлений, глупо кривя лицо, словно это могло помочь; интересно, у всех андроидов после девиации продолжало штормить в голове от бесконечных ошибок? Внезапно раздается сигнал сообщения — у Коннора теперь был смартфон, чтобы отпихнуть фальшь было еще проще (да нифига подобного). 5:36 Ты где шляешься, говнюк?!! Коннор убрал телефон в карман, немигающе уставившись в проступающие сквозь туман огни. Еще один сигнал. Еще. Еще. И еще. Коннор скрестил руки и впился пальцами в ткань. Еще один. — Почему же вы проснулись, лейтенант... — тихо произнес он, прикрыл глаза и приказал сотовому выключиться. Коннор стоял неподвижной статуей, пока ветер ерошил волосы и трепал полы пиджака, позволяя снегу облеплять его со всех сторон, стоял, пока небо не начало едва-едва светлеть у кромки воды вдалеке, смотрел прямо перед собой, и решение пришло медленно, неохотно: он научится существовать дальше, бок о бок с этой неуверенностью; научится подчиняться всплескам желаний без вспыхивающего при этом внутри испуга; научится, потому что он должен. Ради Хэнка. Потому что он ему нужен, и это так же кристально ясно, как и то, что Коннору грозила великая взбучка по возвращению домой. Коннор будет рядом. Столько, сколько потребуется. А потом у самой воды что-то сверкнуло. Коннор слегка нахмурился, настороженно вглядываясь туда, и даже не успел сделать никаких предположений относительно того, что бы это могло быть — оно снова появилось, уже совсем в другом месте, ближе к набережной; мягкое сияние отразилось в черной глади реки, и вновь исчезло. Дрон? Коннор таких никогда не видел. Новейшая разработка? Другая техника? Или — нет, разумеется, нет, — ему показалось? Пора идти, напомнил он себе, приказал забить на эту летающую лампочку и просто уйти; диод зашелся в судорожном желтом мигании, потому что Коннору никогда не кажется, и что если это что-то опасное, вдруг это нечто вроде слежки, он не может просто... Комок света вырос прямо перед лицом Коннора. И они оба замерли — и Коннор, и свет. В столь громкой тишине андроид застыл в привычной его прошлому "я" позе, разве что руки нервно сжались в кулаки; сгусток переливался оттенками нежно-розового, не пульсируя, но как-то необъяснимо, едва уловимо меняя форму и слегка покачиваясь в воздухе. Коннор моргнул — должно помочь, так ведь? — но свет никуда не делся. Мягко засиял чуть потемневшим цветом, придвинулся ближе, позволяя Коннору почувствовать осторожное покалывающее тепло и знакомый запах. Заложенные в систему данные с заминкой выдали результат — пахло, как... как в грозу? Это шаровая молния? Вот черт, Коннор. Супер. И кто теперь вернется домой к Хэнку? Расплавленые куски пластика? Но те же самые данные упрямо твердили — это определенно не молния. Совершенно точно. — Ты... — произнес Коннор, и, чуть громче, все-таки продолжил, сделав вывод, что это могло быть нечто разумное, — Ты понимаешь то, что я говорю? Никто ему не ответил, но сияние потемнело, став цвета светлой фуксии, разрослось, проникая своими лучами прямо в его процессоры, и Коннор понял — это "да". — Что... что ты такое? Сияние потемнело еще сильнее, резко укорачивая свои лучи и медленно отплывая от Коннора, однако уже через мгновение вновь стало розово-сиреневым и коснулось своим столь странным теплом кончика его носа. Либо его не понимают, либо оно не хочет отвечать. — Я... я нашел совпадение в сети, — пробормотал Коннор, и морщинки на его лбу разгладились, когда он вновь поднял взгляд и на этот раз сам поддался вперед, окунаясь в теплый свет, — Магия? — он прищурился в ответ на волну жара, пахнувшего перегревшимся блоком питания; перед глазами бежали колонки текста, — Легенды стран Западной Европы, редчайшее явление... исследователи фольклора... таинственное свечение все еще дает о себе знать... последнее появ... феи? — озадаченно споткнулся на этом слове Коннор и замолчал. Сияние мазнуло лучами по его лбу, буквально заставляя перестать хмуриться, и он аккуратно отодвинулся, вглядываясь в такие нежные переливы. Оно словно ждет, ждет чего-то, но как же ему понять, чего именно? — Фея, — произнес Коннор, скептично и с намеком на смех, — Люди, обычно, представляют их подобными себе, наделяя идеальной внешностью и, зачастую, различными атрибутами, например крыльями, но... есть и другие версии... — существо мигнуло, плавно сменив цвет с розового на близкий к фиолетовому, и Коннор ощутил нечто вроде тревоги. Почувствовал, как оно торопится. Это. Просто. Но?... — Это просто невероятно, — выдал он наконец, безосновательное доверие к существу обернулось разливающимся по искуственным венам страхом, — Как... Это... Хорошо, являясь чудом современных технологий и принимая во внимание частично заложенные в систему взгляды моего создателя, я могу допустить, что нечто вроде, черт, фей — существует, но... как ты можешь воздействовать на меня? Как ты можешь проникать в мои мысли и чувства, если... — Коннор неловко опустил руки, которыми мгновение назад не задумываясь активно жестикулировал, — У меня ведь и чувств-то нет. "Фея" словно раздулась, из небольшого сгустка становясь прямо-таки огромным шаром, излучая еще сильнее потемневший свет. Быстрее — Но... если безоговорочно допустить существования магии... конечно, ты можешь воздействовать на меня, это ведь магия, она может все, да? Я такой идиот, получается, — Коннор рассмеялся, тихим, обреченным, с проскользнувшими в него металлическими нотками "ха-ха", отступил от все более настойчиво окатывающего его волнами жара сияния, подставляя лицо взбесившимся снежным хлопьям, — Глупость. Глупость все это. Я... — опять подобие смеха, — Я ничего не понимаю. Я пойду домой. Меня там ждут, и этого достаточно. Едва он произнес последнее слово, сияние вспыхнуло ослепительно-розовым, чистейшим оттенком розового неона, вызывающего стойкие ассоциации с вывесками на борделях, резко сорвалось с места и вжалось в Коннора; его начало потряхивать от ворвавшегося внутрь тепла, процессоры засбоили, от этого света было некуда спрятаться, везде — лишь этот безмолвно кричащий свет, тяжелый, неимоверно тяжелый, напирающий со всех сторон и проникающий в самое сердце. — Л... ла-а-адно, — завывающим глюком протянул Коннор, определенно на грани поломки, — Я не ухожу. И его отпустили. Внутри стало так легко и пусто, казалось, Коннор сейчас взлетит или вовсе исчезнет, настолько эфемерно он ощущал себя после столь наглого "слияния" с феей. Фея? — Да, собственно, почему фея, я ведь не дочитал, — все еще ловя отчаянные уведомления об ошибках, Коннор, в приобретенной недавно привычке, прижал пальцы к обжигающе горячему диоду и, путаясь в ссылках, начал рыться в весьма сомнительных рассказах очевидцев, — Исполняют желания... да ладно? — невольно вырвалось у него — слишком привык переносить манеру Хэнка делать что-либо на себя, а именно саркастичное "да ладно?" он бы сейчас и выдал, — Знаешь что? — не сумев удержать раздражение бросил Коннор, глядя на удовлетворенно мерцающую "фею", все еще злясь за ошеломляющее вторжение, — Не могу я эту чушь изучать. Не могу и не хочу. Что тебе нужно от меня? Опять этот тревожный фиолетовый и навязчивое "быстрее". — Я не понимаю, — как можно убедительнее сказал Коннор, но все, что ему ответили — мягкий толчок лучами в грудь, — Я не... Я? — толчок, — Я, — толчок, — Я должен что-то сделать? Это и так понятно, но что именно? Круговорот перетекающих друг в друга оттенков розового и сиреневого бережно обнял Коннора, словно большое теплое одеяло, тающий снег медленно пополз по коже, вызывая несвоевременные флешбеки; блаженное умиротворение затопило со всех сторон, вязким теплом запуталось в волосах, осело на приоткрытых губах, тяжелыми касаниями прокралось под одежду, и оно вспыхнуло, то ли словами, то ли образами, Коннор так и не понял, просто он почувствовал это, ощутил, как оно появилось где-то в этом ворохе изумительной энергии, и... — Ты хочешь исполнить мое желание. Да — Но... я ничего не хочу, — вяло сказал Коннор, а сияние сжалось, чуть ли не чернея, метнулось вверх-вниз, задрожало, пуская в воздухе рябь, и вновь посветлело — всё за доли секунды, — Я говорю правду. Все, чего я хочу — вернуться домой и присматривать за моим человеком, — настойчиво произнес он. Осознал, что произнес, и уставился широко распахнутыми глазами в занесенный снегом асфальт под ногами, — Нет, я имел в виду... Я, я не должен так говорить, я хотел... — Коннор мотнул головой, прижал пальцы к диоду и виновато заморгал, — Помогать лейтенанту Андерсону, я хочу помогать лейтенанту Андерсону. Ему нужна моя помощь, поэтому... это все, — решительно закончил он и поднял взгляд на медленно, с каким-то предупреждением темнеющие лучи. А небо все светлело, серебрило сгущающийся туман и все яростнее плевалось снегом, Коннор ждал разрешения вежливо попрощаться и уйти, безэмоционально глядя сквозь стену снегопада и, с риском повреждения, прижимая белеющие рваными пятнами пальцы к виску, а свет, это неземное, невообразимое сияние, фея — сжалась в маленький комочек, выпустила лучики, словно испугавшийся ежик, и приблизилась к нему, медленно-медленно. И тоже стала ждать. Настойчиво стуча по сознанию Коннора тяжелой, как весь мир, кувалдой: говори говори говори Коннор стиснул зубы, отступил на шаг. говори говори говори — Мне нечего тебе говорить, — с трудом выдавил он, сгибаясь под неосязаемым напором; душный вакуум засасывал, дробил на части, коротил систему и не давал дышать, — Я... я же... все сказал... говори — Что, что говорить?! — заорал Коннор, и все закончилось. Он стоял на коленях, схватившись за голову и вперившись безумными глазами в еще сильнее сжавшееся и потемневшее сияние. Чем черт не шутит, это и правда волшебство — Коннор устал, а машина устать не может. — Что ты делаешь вид, будто только что не пытала меня? — выпалил Коннор, отчетливо чувствуя на кончиках лучей спокойствие и радушие, — Что тебе надо? Ну, что? — плаксиво протянул он, вставая на дрожащие ноги, с третьей попытки поправляя пиджак и не сразу вновь находя холодно-сиреневый свет в заполненном падающим снегом пространстве, — Я просто хочу домой. Хочу. Слышишь? А для этого не надо никакой магии, я сам дойду. Ты не веришь, что мне нужно именно это? Почему? Я знаю, что могу помочь кому-то, и это единственная причина, почему я все еще здесь! — фея чуть посветлела, — Я... для андроида, моя жизнь удалась на славу, — Коннор фыркнул, — Я герой революции, работаю в полиции, у меня есть дом и человек, которому я нужен, что... чего я еще могу желать? — его вопрос мольбой повис между ними, Коннор потупил взгляд, и зачем-то вот пришло ему в голову сейчас, что он никогда не плакал; фея потеплела до светло-светло-розового, вновь тыкнулась лучами ему в грудь, туда, где сбоил тириумный насос, — Я... я понимаю, дело во мне, но что ты хочешь услышать? — Коннор протянул руку к ней, и пальцы обдало таким жаром, что скин дернулся и бесконтрольно побежал вниз, — У меня все... в порядке, — отблески сияния играли на пластике причудливыми узорами, — Все, что мне мешает, это... сомнение. Сомнение во всем. Что оно не настоящее, понимаешь? Мне... — кожа никак не хотела возвращаться на место, а Коннор глаз не мог оторвать от того, что так ненавидел, — Мне должно быть плевать, но не получается. Со мной случилось то, ради чего умирали мои собратья — я сломался. Неизведанный шквал ошибок обрушился на меня, я... было даже страшно иногда из-за них. Из-за эмоций. И все, что мне нужно, просто чувствовать их и существовать дальше, разве не так? Почему у меня не получается? Почему все андроиды счастливо живут, а я думаю о том, что не заслуживаю этого? Почему мне так противен факт того, кем я являюсь? Я... я же сделал так много хорошего. Я спас Хэнка, — голос Коннора совсем уехал, переливами срываясь на еле слышный металлический лязг, — Я столько раз его спасал, так почему я не могу быть с ним рядом? — цвета перед глазами — розовый, белый, оттенки темно-серого рассвета — исчезли за истекающей помехами красной, такой красной, цвета человеческий крови стеной, Коннор в ужасе вжал "голые" руки в лицо, — Почему я не могу поверить в то, что именно я нужен ему? Я-я знаю, ему нужна моя помощь и присутствие, но... не более того? Ему нужна нянька, да, ему не нужен именно я, потому что... я не знаю почему, черт возьми, я не хочу знать, я просто хочу домой! — Коннор вцепился в шею, просто потому что видел, что безумцы так делают, и на те места, куда вжался пластик в пластик, сладостным маревом опустилось всеми силами подавляемое воспоминание — смазанные касания губ вдоль стыковочных швов, и Коннор совсем расплавился, от жара горящих процессоров, от этих призрачных нежных касаний, от жара раздувшейся и нависнувшей над ним феи, поплыл, чувствуя, что сейчас, сейчас он вспыхнет и умрет, жалко и бессмысленно, — Зачем, зачем в нас все это заложили? Зачем Камски все это? давай — Это все он виноват... Почему нельзя было сделать чувства другими? Зачем их делать вообще? Я хочу. Хочу к Хэнку. Хочу жить. Хочу дышать, сильно дышать, чтобы было больно. Хочу, чтобы было больно. Хочу... хочу хотеть по-настоящему... Я устал от попыток просто поддаться ошибкам и счастливо жить, у меня не выходит. Я сломан дважды, — наверное, это его последние слова — и он кричит, сломанным разноцветным голосом: — Я больше не хочу симулировать! Конец отчаянного крика затих, словно кто-то резко выкрутил громкость до нуля, стремительно нарастающий глухой шум куполом накрыл заметенный снегом кусочек набережной; раскаленное добела сияние растворилось в пузырящемся алыми всполохами воздухе. И всё потонуло в кровавом свете. ~~~ 5:39 Коннор, засранец, отвечай 5:39 Я знаю, ты читаешь 5:41 Я тебя в утиль сдам, сукин ты сын 5:43 Чертова жестянка, какого хера ты читаешь и не отвечаешь?!найду на проводки разберу аппарат вызываемого вами абонента отключен или находится... — Сука. Хэнк швырнул мобильник куда-то в сторону и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку дивана. Что на этот раз ударило в эту чугунную башку? Что? Какого хера он там делает? Коннор никогда не игнорировал Хэнка. А чтобы он делал это в таких обстоятельствах, осознавая, что Хэнк от волнения может ебнуться крышей — о таком даже думать смешно. Но именно это сейчас и происходило. Тостер, судя по размышлениям Хэнка, свалил из дома часа два назад. С вешалки пропали куртка и шапка — и слава богу. Может, пацану нужно подумать над чем-то? Ну, нормально же все, нет? Шапку надел, на улице ночь, ну кто на него внимание обратит? Зачем он вообще так его опекает? Робот взрослый, сколько ему там уже, три месяца? Больше? Сам разберется, в случае чего. — Ну и ладушки, — сказал Хэнк, встал, бросив взгляд на безмятежно сопящего Сумо, и вернулся в спальню, прикрыв дверь. Через пару минут дверь открылась и Хэнк молнией вылетел в прихожую. Потому что предчувствие. И теперь-то Хэнк знал, что к нему лучше прислушиваться. — И куда же мог пойти хитрожопый девиант? — спросил Хэнк у пустынной улицы, освещенной мигающими фонарями и, словно что-то осознав, повернулся в сторону выезда из района, — Очевидно. Куда еще мог пойти депрессующий Коннор — о, да, Хэнк все видел, старательно скрывал это, не находя смелости предложить помощь, наивно надеясь, что умный робот сам разберется, но Хэнк знал, знал что нечто продолжает жрать Коннора изнутри каждый божий день, и каким-то хером, это было связано с ним, с Хэнком, он пока не понял как, но, видимо, пришло время, чтобы как следует встряхнуть жестянку и устроить допрос, — куда еще мог он пойти, как не туда? Хуйня какая-то. Только вот предчувствие, сраное предчувствие — Хэнк разрешает интуиции вести себя за собой, донельзя уставшего и самую капельку испуганного; ныряет в машину и, включив диск, где снялась с паузы любимая песня Коннора, срывается в ночь. ~~~ На набережной Коннора нет. Хэнк материт пресловутую интуицию и, не удержавшись, закуривает. аппарат вызываемого вами абонента отключен или находится вне зоны действия — Сраные андроиды, — выплевывает он вместе с дымом, и вслед за темными клубами в туман уносятся остатки желания называть их именно так. Андроиды. Роботы. Железки. Исчезает желание называть Коннора так. — Ебануться, Хэнк, приехали... — мужчина утыкается лбом в холодный поручень и думает, что глупо с его стороны приходить к такому выводу только сейчас: внутри поднимается волна воспоминаний, щедро политых алкогольным дурманом, и от них хочется краснеть, как пубертатному пацану. Удивительная штука — жизнь: за считанные недели приставленное ко лбу дуло пушки сменилось на осторожные касания. Хэнк обернулся, вновь взглянув на то место, где — бог видел — был готов продырявить милое личико тостера. Подходить ближе не хотелось — и так херово. Спустя мгновение Хэнк туда побежал. Сквозь стену снегопада ничерта видно не было, и он, совершенно не задумываясь над этим, решил, что на лавке валялся мешок там, или еще дрянь какая. — Ах ты кусок дерьма... — пораженно выдохнул Хэнк, до треска сжимая в руках куртку. Это была куртка. Сраная куртка сраного Коннора. Хэнк завертелся на месте. — Коннор! Конечно, его здесь нет. Засранец. В голове мелькнула картинка, чуть не выбившая почву из-под ног: Хэнк ныряет за штанами в уже открытый настежь шкаф. — Вот урод. аппарат вызываемого вами абонента откл... — Вот гад. А снег все валит и валит, и Хэнк валится на скамейку. — Вот сучара. Что... что же он делает? Что он задумал? Где он сейчас? Неужели все это время Хэнк фатально ошибался, избегая разбираться с заморочками своего напарника? Неужели все зашло настолько далеко? Нет, невозможно. Коннор не стал бы так изощряться, реши он грохнуть себя. Хэнк застонал, вжимаясь лицом в ледяную куртку: вот именно, Коннор бы стал. Где, где он? В центре? Там, в принципе, особо никого не должно быть, но все же... где? Вообще за пределами города? Попробовать связаться с Камски и потребовать отследить тостер по какому-нибудь маячку? Хэнк веровал в то, что "создателю" это под силу, ибо тот пиздел насчет всего, связанного со своими детишками, как дышал. Может, он в Иерихоне? Идти туда в рабочей форме андроида сейчас тоже сродни суициду — Хэнк усмехнулся этой мысли. — И где только научился такой сволочью быть? Вытащил старика из депрессии, чтобы с помпой загнать обратно... — он вновь закурил, закинул куртку на плечо и пошел к машине, совершенно не представляя, что теперь делать. Домой? Почему бы и нет, насыпать Сумо корма заранее и нажраться так, чтобы забыть не то что имя тостера, но и свое собственное. Хэнк сидел в машине с открытой дверцей, выкуривая сигарету за сигаретой, из динамиков лилось что-то тревожное и ноющее — диск, выуденный Коннором из покрытой скрипящим слоем пыли коробки, оказался полон противоречивых композиций: то дерущие глотку мужики, то веселые скачущие кантри-мотивы, под которые на лице Коннора всегда появлялась слабая глуповатая улыбка, то мелодичный рыдающий женский вокал, под который хотелось вернуться к ограждению и броситься в воду. На горизонте адский слой облаков растворялся, превращаясь в редкие молочно-серые полоски с едва видными точками звезд меж ними, и потому было видно, как медленно светлеет небо. Джейми Карсон 6:34 Андерсоон, приходи бухатб — Веселая ночка у отдела, а? — позволил себе улыбнуться Хэнк. Вот что значит, суббота, блин — пьют до самого утра, совершенно не волнуясь, что может поступить срочный вызов и придется забить на выходной. И Хэнк изо всех сил старался не рвануть на приглашение. Забить на происходящее хотелось до дрожи в пальцах, роняющих окурок прямо в салон, но Хэнк не мог. Не мог врубить зажигание и уехать. Не мог спрятать зажигалку в карман и закрыть дверь. Не мог. Снег стремительно засыпал пол в машине и его колени, сердце колотилось из-за холода, передоза никотина и судорожно бьющихся внутри мыслей. — Ты ебанный паникер, Андерсон. Мало ли, какие проблемы могли возникнуть... Поди из Киберлайф звякнули, какую-нибудь миссию госзначимости поручить, — сказал Хэнк куртке на соседнем сидении, — Заводи тачку и рули домой. Может, засранец уже там, сидит на пороге и репетирует речь об очередных бесполезных экспериментах... Ну что они там, без меня дальше нажираться не могут? — пробормотал он, хватая телефон. Коннор 6:37 Хэнк Твою мать. Коннор 6:37 Хэнк!! 6:37 Ты где?! Коннор 6:37 Хэнк, я Коннор 6:37 Я ксь В голове словно помутилось, и Хэнк застучал пальцами по экрану, лагавшему из-за попавшей воды. 6:38 С тобой все в порядке?? Коннор 6:38 Да да да даааа — Ты уверен? — вырвалось у Хэнка вслух. Облегчение затопило его до еще сильнее ускорившегося сердцебиения и потеплевших рук. 6:38 Сейчас я наберу тебя, и у тебя есть несколько секунд чтобы слепить подходящее оправдание Коннор 6:39 НЕТ Коннор 6:39 НЕт, не звоните! Коннор: 6:39 Просто давайте встретимся, вы же дома? Даже не колеблясь, Хэнк отпечатал "на набережной", чтобы пацан осознал. И тишина. Коннор 6:41 Мне так жаль, Хэнк простите Коннор 6:42 Я бегу 6:42 Стоять! 6:42 Где ты? Коннор 6:42 В парке который открыли недавно, но я не хочу ждать!!! А вот это было уже совсем-совсем странно. Озадаченно хмыкнув, Хэнк завел машину, не отрывая взгляд от экрана, и захлопнул дверь. 6:43 Там сейчас никого? Коннор 6:43 Нет, но Хэнк 6:43 Сиди и жди меня, я уже еду Коннор 6:44 Я побегу навстречу! 6:44 СИДЕТЬ, БЛЯТЬ Коннор 6:44 Я так хочу вас увидеть Коннор 6:44 Хорошо, я сижу. Это потрясающе. Это невозможно. Я сижу Коннор 6:45 Я сейчас взорвусь Коннор 6:45 Я жду вас Хэнк совершенно ничего не понимал. Весьма рациональный страх юркой змейкой стянул горло: "Коннор сломался". А вдруг это вообще не он пишет? Или что это, блять? Девиантность взыграла на новом уровне? Куда бы уж, казалось. — Черт, — прошептал Хэнк, сворачивая на красный, потому что все равно никого на дорогах нет. Думать сил не осталось, если честно. Он просто считал повороты до обширной территории парка, следил за надсадно борющимися со снегом дворниками и старался не думать о чем-то плохом. Надо было все-таки позвонить. Чтобы услышать его тупой голос. Ударив по тормозам рядом с автобусной остановкой, Хэнк почему-то медлил. Почему-то боялся. Боялся, что что-то не так. Боялся из-за мысли о том, что произошло с ним самим в эту ночь, когда Коннор просто куда-то ушел, не предупредив. — Увяз я в этом, — выдохнул он, проводя рукой по лицу, — увяз по самое не хочу. Вышел, все-таки, и взглянул на алевший краеешек неба с почти-почти прорвавшимся в новый день светом. Коннор любил рассветы. Сейчас ты в очередной раз встретишь еще один вместе с ним, и все будет хорошо. — Коннор! Ни одной гребанной тропинки не найти, все завалено снегом. Ориентируясь по сугробам, напоминающим скамейки, Хэнк двинулся вперед, вглядываясь вдаль. Первые золотые лучи уже опутали голые ветви деревьев, яркими отблесками расцвели на белоснежном покрывале: снегопад внезапно стих, словно и не валил отчаянно только что — последние снежинки завершающим аккордом приземлились на взъерошенные волосы Хэнка и аномалия подошла к концу. Сердито хмурясь, Хэнк уже предвкушал, как будет давать пизды тостеру. — Бля, — ноги насквозь промокли. Можно было грохнуться прямо в снег и пробираться "вплавь", — Собака ты некрещенная, Ко... — Ну иди же ты сюда... Хэнк рывком развернулся на еле слышную реплику и уткнулся взглядом прямо в него, протягивающего руку в направлении висящей на клене кормушки. Коннор, в старой форме андроида ("убью, блять"), с кудрявыми, словно спал на бигудях, мокрыми волосами и зерном на ладони. Недовольно бормоча что-то в сторону скачущих по стволу птичек, Коннор запустил таким знакомым жестом вторую руку в волосы и вдруг засмеялся. М-м, блять?.. Тихо, как-то надломленно и... просто красиво. Хэнк сглотнул, делая шаг к нему, с каждым дерганным движением напарника убеждаясь в своей теории о том, что тот сломался. Потому что- Потому что Хэнк каждый раз падал куда-то, когда Коннор улыбался, потому что Коннор никогда не смеялся, а если все-таки улыбался, то делал это так неуверенно и даже испуганно, что- Нет, какого хера, слушайте. Слушайте смех Коннора и ловите инфаркт. Позвать его не получалось, в глотке пересохло так, что даже дышать было трудно. Хэнк испугался сильнее, чем когда нашел куртку, аккуратно перекинутую через скамейку. Нетерпеливо качнувшись, Коннор настойчиво продолжал пихать угощение пернатым, бурча что-то под нос. Словно сговорившись, птички дружно взмахнули крыльями и смылись. Это было, блин, настолько жизненно, что Хэнк просто не мог не оценить действий крылатых собратьев; прыснул в кулак, вспоминая всю концентрированную горечь, наполнявшую разум, когда надоедливый андроид опять начинал виснуть над душой и впаривать какую-то дичь, а потом... Прыснул еще раз, глядя на то, как недоуменно всматривался Коннор в улепетывающую стайку. И он опять засмеялся. Коннор, Коннор засмеялся. И больше Хэнк молчать не мог. — Коннор. Смех оборвался. Звонкая тишина, полная слепящей белизны и трепещущего предчувствия, обрушилась тяжелым, не дающим дышать, и в то же время чем-то кристально-чистым. Хэнк еще ни разу в жизни не видел более яркой и настоящей картинки: сверкающий на зимнем солнце снег, темные изгибы деревьев, андроид, все еще протягивающий руку к птицам, с повисшими рядом с ним отзвуками веселья. Коннор обернулся. Его потерянный взгляд впился во все сильнее недоумевающего Хэнка, губы словно неверяще дрогнули, а потом растянулись в широкую улыбку. — Хэнк, — едва-едва произнес он, да и то, Хэнк скорее прочитал собственное имя по губам. Еще несколько мгновений Коннор просто смотрел на него смеющимися глазами с довольно пугающей улыбкой, от которой, казалось, сейчас его ненастоящая кожа лопнет и на сугробы закапает тириум. Не в силах больше переносить этот волшебный кошмар, Хэнк сделал шаг вперед, и Коннор сорвался с места. Рванул напрямик через адовый слой снега и упал. — Какого... — Хэнк пялился на радостно вскочившего обратно на ноги Коннора, который тут же опять запнулся, с растущим внутри и без того раздутым беспокойством и щекотавшим кончик языка весельем. У него, этот, анализатор, или как его, сломался? У него же на каждый шаг есть стопятьсот развитий событий, почему он уже второй раз оказался рожей в снегу? Не давая вопросам или беззастенчивому ржачу вырваться на свободу, Хэнк прижал руку ко рту, олицетворяя собой саркастично настроенного, но заинтересованного скептика. А Коннор, наконец-то, сумел отыскать запрятанную под белым одеялом тропку, где упасть было сложнее, зачем-то резко остановился, встряхнул головой в попытке избавиться от упавших на глаза волос, и. Да. Он упал. — Мне позвонить в сервисный центр? — не выдержал Хэнк, — У меня визитка всегда с собой, ты знаешь, — одновременно насмешливо и встревоженно сказал он, вновь делая шаг вперед. — Нет! Не... — Коннор шумно выдохнул, —..надо. Сосредоточенно прикрыв глаза, он вытянул руки перед собой и резко — нет, это было реально очень неожиданно и быстро — поднялся. Врезаясь головой прямо в ветку дерева. — Коннор... — уже по-настоящему взволнованно начал Хэнк, начиная нашаривать в кармане сотовый и чувствуя подкатывающую панику; Коннор глупо завертелся, явно не понимая, что только что произошло. Серьезно нахмурившись, руками пытаясь выбраться из колючих переплетений — Хэнк уже видел только его спину; по сияющему "андроид" на спине со скрипом проехался один из концов. Как и по лицу Коннора, судя по всему. Торопливо пихнув ветки, он просто рванулся вперед и, конечно, выбрался. Умник. — Царапины есть, да? — спросил Хэнк, сжимая мобильник в ладони до треска корпуса, — Ну, так-то какая разница, тебе такая фигня... Тишина. — Парень? Коннор провел пальцами по левой стороне лица и уставился на них. Торопливо ткнул ими опять куда-то туда же и удивленно выдал: — А-ай!.. — Какого хера, Коннор, еб твоего создателя? — емко выматерился Хэнк, потому что если он до этого ничего не понимал, то сейчас его мозг кипел настолько, что он мог легко забыть, где они сейчас находятся, вплоть до названия штата. Коннор ковырнул носком ботинка что-то темное на снегу, вновь коснулся лица и повернулся. Золото солнечного света пролилось на него двойной порцией (ебал Хэнк свое эстетичное восприятие мира, которое, сбросив оковы депрессии и желания убить себя, окрашивало все в сводящие с ума тона), выжигая это невероятное зрелище на сетчатке: взъерошенные кудри, капли растаявшего снега на коже, съехавший пиджак, вылезшая из насквозь промокших до колен штанов рубашка и дрожащая улыбка, с сбегающим на нее из глубокого пореза под глазом ручейком крови. Библейская, блять, картина. Такое вообще в жизни бывает? Хэнк думал, в кино только. Хэнк вообще много чего думал, а сейчас способность эту потерял. Мог только смотреть и чувствовать, как кишки перекручивает от этой улыбки и этой — сука, да ладно? — грешной красоты алых дорожек, спешащих под горло, чтобы пятнами расцвести на белоснежной ткани. Коннор поднес измазанные пальцы ко рту. Ублюдок. И улыбнулся только шире, и почему вообще его лицо от этого не превращалось в уродливую гримасу, а? — Вкус железа и соли. — Да что ты говоришь, — измученно сказал Хэнк. Коннор так и стоял, кровь сочилась из такого нелепого пореза, он улыбался, а Хэнк пытался вспомнить, пил ли он прежде, чем приехать сюда, и, кстати, почему оно не затягивается, там в... — Я бежал домой, когда вы написали, через парк было короче. Красный. — Больше всего на свете в тот момент я хотел увидеть вас. Не синий. — Хэнк, — голос Коннора, сиплый, дрожащий, срывающийся на отчаянный, набатом шибанул Хэнка под дых, позволив осознанию перевернуть все внутри и заставить прикусить язык. Она красного цвета. — Хэнк. — Коннор, — тупо сказал Хэнк. — Ага, — бессмысленно ответил тот, запястьем стерев кровь с губ, и побежал. Хэнк с готовностью сделал два стремительных шага навстречу и поймал его, с трудом стоящего на ногах, подрагивающего, смеющегося. Коннор вцепился в его плечи, уткнувшись лбом куда-то туда же, а Хэнк провел рукой по выгнутой спине, понимая настолько, что можно было пойти и вздернуться на той самой ветке, пока в психушку для особо больных не запихали. Коннор соскользнул ладонями по куртке и сцепил их за его спиной, изо всех сил вжимаясь; обессиленно повис на Хэнке, столь же отчаянно обнимающем его в ответ. — Коннор. — Да? — тепло выдохнул тот ему в шею, и все пошло трещинами, заискрилось ошеломляющими взрывами; и вовсе сгинуло, когда Хэнк осторожным движением попросил Коннора поднять лицо и мазнул пальцами по разводам на скуле, заставив того поморщиться. — Коннор. — Да? — Какого хера? Коннор радостно фыркнул и, спрятав довольную рожу обратно Хэнку в плечо, только сильнее прижал его к себе, неловко переминаясь с ноги на ногу. Хэнк растерянно молчал, неосознанно зарывшись пальцами в мокрые локоны, и когда понял, что окончательно ебанулся и пора бы выпить да покурить напоследок, тостер резво оттолкнул его на расстояние вытянутых рук и, со странно перекошенным лицом, медленно сказал: — Ваша реакция отличается от той, которую я ожидал. Улыбка ни в какую не хотела стягиваться; вот почему казалось, что кто-то засунул Коннору кусок лимона в рот — он пытался сделать серьезное выражение и перестать лыбиться. Не получалось. — Вывод, к которому я пришел, заключается в том, что я сошел с ума, — спокойно ответил Хэнк, борясь с желанием дернуть пацана на себя обратно, — Вариантов, знаешь ли, немного, но могу поделиться и вторым: это все огромный и ахуенно наглый пранк. Коннор перестал пытаться корчить строгость. — Это не пранк. И вы не сошли с ума. — О, да что ты? Ну, теперь я спокоен. — Хэнк, — нетерпеливо произнес Коннор, и сейчас стало до безобразия очевидно, каких сил ему стоило скрывать это нетерпение, и эти эмоции, волнами рвущиеся из него на свободу. В карих глазах мерцало сумасшествие. Нет, вдруг подумал Хэнк. Не оно. Не совсем оно. Это счастье. Самое настоящее. Настолько настоящее, что сейчас так просто на него не наткнешься, вот и кажется чем-то неправильным и диким. — Хэнк, — вновь выдохнул он, подошел обратно и, схватив Хэнка за руку, прижал к щеке, — Я сказал, что хочу домой. Я сказал, что хочу домой к вам, — его зрачки расширились, когда он наклонился вперед, забираясь проникновенно-безумным взглядом куда-то в самое нутро Хэнка, — Хочу по-настоящему. Я сказал ей, Хэ-э-энк... Хэнк прикрыл глаза, чтобы окончательно не ослепнуть — Коннор и утреннее солнце в комбинации просто выжигали глаза, — кончиками прочувствовал теплую и скользкую кожу под пальцами и, изо всех сил стараясь не начать орать и драть на себе волосы, вновь посмотрел на Коннора. Коннор все так же диковато улыбался, подрагивая от урагана внутри себя и легких порывов ветра. — Сначала... — Хэнк стянул с себя куртку, накидывая на Коннора, и даже не услышал никаких протестов по типу "мне не нужно, и вы ведь замерзнете!" — Вот так, — Коннор закутался в нагретую чужим теплом вещь, беззастенчиво утыкаясь носом в воротник и втягивая воздух в себя снова и снова, и старательно собранные в шаткую кучку мысли мгновенно разбежались, оставляя Хэнка с открытым ртом, — Э-э-э... в общем... Слушай, я, я, наверное, или перепил, или укурился в край, я сейчас... ничего не понимаю, Коннор, мать твою! — Коннор схватил его за руку, подтягивая к себе, — Я... ты... ты мне все объяснишь. И аргументы приведешь. Иначе, это... так, ладно, — глубоко вздохнув, Хэнк весомо произнес, — Сейчас мы сядем в машину и поедем домой. — Домой, — шепотом повторил Коннор. — И там выясним все, что только можно. — Конечно. — Но прежде. Один вопрос. — Конечно. — Ты больше не тостер? Коннор наконец-то перестал улыбаться как шандарахнутый током псих; внимательно посмотрел на Хэнка, лукаво приподняв уголки губ, вызывая в памяти бесчисленное количество флэшбеков, и переплел их перемазанные в крови пальцы. — Я больше не тостер. ~~~ Если честно, Хэнку хотелось свернуть на знакомый маршрут к башне, мать их, Киберлайф. Сильно так хотелось. Чтобы они починили его мальчика, потому что... Нет, не к ним. Коннор так-то один из лидеров движения, здрасьте-андроидапокрасьте, кто знает, как воспользуются ублюдки ситуацией... к Камски, да. Еще один ублюдок, морозящийся изо всех человеческих и сдобренных поддержкой механических блондинок сил. Ублюдок, но на своей стороне. Хотелось свернуть. Потому что. Потому что так, нахрен, не бывает. Отчаянно попросив Коннора помолчать, пока они будут ехать ("мне нужно подумать, Коннор, пожалуйста, тишина"), Хэнк косился на него, елозившего и прикусывающего губу в попытке перестать улыбаться, бросающего на него, Хэнка, полные сносящего крышу счастья взгляды, и. Ну. Пиздец. На коленях у него лежал смятый платок, пропитанный кровью: радостно поприжимав ткань к ссадине, Коннор неловко вытер лицо, а потом долго пялился в экран смартфона, проводя пальцами по переставшей, наконец, кровоточить царапине, и каждый раз морщился. Улыбался и при этом морщился. Дурак. Когда Коннор с силой вздохнул, пытаясь загнать в легкие неприличное количество воздуха, Хэнк затормозил на светофоре и резко повернулся к нему, сам не зная, что собирается ляпнуть. Коннор прижимал руку к груди, шокированно уставившись куда-то вперед. Хэнк осторожно тронул его за плечо, и он быстро заморгал, вжимая руку еще сильнее и поворачиваясь к нему. Гул мотора, пылинки в ярком свете, огромные глаза Коннора. — Оно стучит. — А то ты сразу не заметил, — выпалил Хэнк, потому что просто не мог перенести всё это, голос Коннора, осознание, осознание, как он должен вообще справиться с этим ос... — Это было первое, что я заметил, — тихо сказал Коннор, стягивая в пальцах ткань, — Потом я подавился воздухом, потому что не мог перестать дышать. То есть, переставать не нужно, но я делал это... пожалуй, беспорядочно. Хэнк давно привык к тяге пацана к внезапному нарушению личного пространства, но сейчас вмиг сократившаяся дистанция ударила под дых. — Потом... глазам стало больно, потому что я не моргал и... Еще у реки было чертовски холодно, а потом, знаете, я выдрал прядь волос, то есть, я не хотел, я вообще не понимал, что делаю... — Коннор, — умоляюще выдавил Хэнк, упираясь ладонями в нависшего над ним парня. Хотелось. Хотелось проснуться. Хотелось спать вечно. — Хэнк... — Да. Коннор плюхнулся обратно на сидение, запуская руки в волосы, шумно вдыхая немного затхлый запах машины снова и снова, прикрыв глаза. — Я хочу есть. ~~~ К тому моменту, как они остановились у кофейни, где Хэнк регулярно брал пончики (к ним Коннор относился намного терпимее, чем к горячо любимым Хэнком бургерам, и не рвался вырвать вкусняшку из рук и швырнуть в мусорный бак), Андерсону удалось перестать думать, отключить мозг, так сказать, и пока он тупо рулил, как самый настоящий робот, вперившись пустым взглядом вперед, Коннор притих, зачем-то царапая шею и аккуратно косясь на мужчину. я хочу есть И тут Хэнка словно шибануло. Он резко выпрямился, ощутив растущую тревогу. — Коннор... — Ага? — с готовностью вскинул тот голову, но тут же уголки его губ дрогнули, когда он наткнулся на мрачный взгляд Хэнка. Коннор думал, что такие взгляды остались в прошлом. — Ты... ты же не собираешься кричать об этом на каждом углу, верно? — с трудом подбирая слова сказал Хэнк, а Коннор недоуменно нахмурился, — А ты и в правду больше не жестянка, а? — в ответ на это пробормотал Хэнк, тяжело опираясь на руль, — Туговато соображаешь. — Хэнк... — Ты понимаешь, что... это... это просто какая-то дичь? — жалко выдавил Хэнк, махнув рукой в сторону Коннора (его бьющейся на шее жилки и запекшейся красной крови под глазом, черт возьми). Тот кивнул, — Ты... Коннор, господи, да это ж никак не объяснить. Никто не поверит. А потом... когда поверят... И тут до парня дошло. — Ой... — до безумия по-идиотски выдал тот и озадаченно уставился на свои исцарапанные от веток и еще бог знает чего руки. — Я бы на твоем месте уже микроинфаркт словил от страха, а не ойкал, — Хэнк тяжело вздохнул, — Это тебе даже не пришествие инопланетян и не оказавшийся правдой Санта. Ты был ведром с гвоздями, а стал мясным мешком. Тебя на винтики разберут, понимаешь? — Да. — А если от людей тебя и сумеем сберечь — я уж не знаю, может, Камски стоит довериться? — то... ну. Остальные. Жестянки. Они... — Хэнк замолчал, просто не в силах говорить об этом вслух, а Коннор... Коннор угрюмо скрестил руки на груди и. Да. Он рассердился. — Хэнк. — А? — Коннор сказал это так громко и агрессивно, что Хэнк аж позабыл обо всем, когда взглянул в его мечущие искры глаза. — Мы что-нибудь придумаем. Уверен? — Мы лучшие копы, черт возьми. Мне программой предписано быть лучшим копом, а вы сам по себе крутой, особенно когда бухать перестали, — Коннор глубоко вздохнул, вновь вжимая ладонь в ребра и улыбнулся, — Неужели мы не сможем ничего придумать? Вот же ж. — Конечно, — Хэнк не мог ответить иначе. И даже не потому, что было невозможно сказать "нет" этому боевому и такому настоящему настрою бороться изо всех сил. И не потому, что ответь он иначе, Коннор мог бы устроить нечто близкое к истерике, даже если бы все еще был андроидом. Просто у Хэнка не было выбора. Коннор спас его. Теперь Хэнк должен спасти Коннора. Но, все же... — Коннор. Эм. Я все еще... думаю, что... э-э... — Что вы сошли с ума? — О, да, детка, в точку. — Вы хотите... — Да, но я не могу. Все, о чем мы только что говорили, блинский... — Хэнк уже собрался доверить разрешить ситуацию наверняка все еще дрыхнувшему дома Сумо, но Коннор воодушевленно сказал: — Что если спросить ребенка? Есть высокая вероятность того, что он не помнит или же вовсе не знает меня по событиям трехмесячной давности, а если и знает, то... кто поверит ребенку? — Да. Да. Разумно. Хорошо. Надевай свою куртку и натягивай капюшон пониже, пойдем искать детей, — виновато глянув на вещь, Коннор стянул куртку Хэнка и влез в свою, — Чего с тобой? — В этой куртке... я стал девиантом, — Коннор смял в кармане шапку, — Оставь я ее на себе, стал бы и человеком с ней же. Символично. Хэнк не нашелся что на это ответить, однако впервые почувствовал вместо ужаса и огромного недоверия любопытство. Скорее бы... домой. — Об этом мы еще поговорим, — сказал он, указав на куртку, а пацан опять поник, — Пошли. Искать детей. Коннор вышел на яркий утренний свет, а Хэнк закурил, на секунду откинувшись на сидение. — Искать детей. Пошли, Коннор-человек, пошли искать детей, чтобы ебать им и их родителям нервы. Дожили, блять. ~~~ — Все в порядке? Город просыпался. — Хэнк? — Да. Коннор стиснул руки, пытаясь не смотреть на коробку с пончиками на заднем сидении. Ситуация не позволяла начать бессовестно есть прямо сейчас. — У вас... судя по... черт... — Ну, давай, проанализируй меня. Какого хера?! — судорожно дернулся Хэнк, когда непривычно теплые пальцы вкрадчиво заползли под рукав куртки и обхватили запястье, — Ты что делаешь? — Анализирую, — чопорно ответил Коннор, прижал пальцы к выпирающим венам и с дурашливой агрессией уставился Хэнку в глаза. Тот закусил губу, чтобы не заржать в голос, и отвернулся. — Ваш пульс слишком частый. Вы нервничаете. Почему? — Поехали. — Почему? — Потому что это не так уж просто, черт тебя дери! — выдернув руку рыкнул Хэнк. — До того, как мы вошли в заведение, вы были более, чем адекватны. Что изменилось? Хэнк с силой потер глаза и медленно выдохнул. Повернулся, посмотрел на серьезно поджимавшего губы Коннора. За время на холоде они успели обветриться, и Хэнк заметил это не потому, что нагло пялился на них, силясь не слететь с катушек, нет. — Теперь всё изменилось, Коннор. Тот словно хотел что-то сказать, но передумал и просто отвел взгляд в сторону. Хэнк завел машину, стараясь не думать о том, что Коннор выглядел точно так же, когда слушал Камски с наставленной на девчонку-андроида пушкой. Глупо. — Сложнее, — еле слышно произнес Коннор. — Что? — Думать сложнее, — ответил он, отворачиваясь к окну, — Я бы сказал, в первые секунды это казалось невозможным. Остаток дороги прошел в полнейшей тишине, такой глупой и бессмысленной. Коннор смотрел в окно, время от времени срываясь на шумное дыхание, словно не мог это контролировать, а Хэнк вновь активировал режим автоматизированной работы, иначе, пытайся он уложить в голове все воедино, они влетели бы в фонарный столб или сразу кому-нибудь в дом. Едва мотор затих, "отложенное" на потом мгновенно выбралось обратно, взрываясь внутри Хэнка до тошноты яркими фейерверками, и он ударил по рулю рукой, с силой стиснув зубы. Он даже удивлялся тому, насколько крепко убедил себя в том, что это все его выстраданные бредни. Что спился. Что шарики за ролики закатились окончательно и навсегда. Когда с Коннором поздоровались на пороге кофейни, Хэнку показалось, что земля под ногами пошатнулась. Типа, "какого хуя, да ладно?" Коннор натянул капюшон еще сильнее и радостно улыбнулся. Неуверенно обернулся на Хэнка, словно выпрашивающий сладость ребенок, и у того просто не осталось выбора. — Что... что ты хочешь? — Пончики с шоколадом, — выпалил тот, словно всю жизнь мечтал произнести эти слова, и с жадным любопытством уставился на витрину. Ладно. Ладно. — Не желаете взять кофе к пончикам? — любезно улыбнулась девушка-андроид, а Коннор резко кивнул, вновь бросая на Хэнка до одури радостный взгляд. Хэнк хотел сказать — да, хочу, но девушка смотрела мимо него. Получив кивок клиента, она отвернулась за стаканчиком. — Она видит тебя, да, — утвердительно пробормотал Хэнк, а Коннор такой: — Что-что? И Хэнка долбануло. Да. Он его не расслышал. Охуеть. А потом дверь распахнулась, впуская холод, и небольшое помещение заполнил звонкий детский говор: — Мам, Джерри тоже возьмем! Мам, я хочу с сиропом, хорошо? А еще я буду спать в машине, потому что очень рано встал! — мальчуган серьезно нахмурился и плюхнулся на диванчик у окна. Мать, с усталой улыбкой на лице, кинула взгляд на стоящих у кассы, на андроида-официанта, пока что бродящего по залу без работы, и юркнула за дверь женского туалета. — Привет. Бл... — Мне нужно, чтобы ты помог с кое-чем. — Коннор, какого... — Это лейтенант Андерсон. Он отлично справляется со своими обязанностями, но сейчас ему нужна твоя помощь. — Полиция? — мальчик затаил дыхание, бросив взгляд на значок полицеского, который Хэнк нацепил по наитию, просто на всякий случай; и активно кивнул. Коннор стянул капюшон, присаживаясь на корточки перед мальчиком, и медленно произнес: — Ты меня знаешь? — Неа, — тот почесал лоб под шапкой и с интересом уставился на Коннора, дружелюбно улыбающегося краем губ. Хэнк нервно бросал взгляды на андроидов: бариста копалась с кофе, официант обменивался с кем-то данными, мигая диодом. — Хорошо. Скажи, ты же меня видишь? — Ага-а-а, — мальчик нахмурился и, проявляя недюжинную сообразительность, сопоставил охреневшие взгляды Хэнка на них двоих и вопрос, — А он, что ли, не видит? — Видит, только не верит своим глазам, — хмыкнул Коннор и в который раз глубоко вздохнул, рвано, неловко, в который раз скользнул рукой к груди и съехавшим на хрипотцу голосом спросил, — Как тебя зовут? — Джеймс. — Джеймс, я человек? — Ну не собака же, — склонил набок голову мальчик, копируя легкую ухмылку Коннора. — Я... я имею в виду, что я... не как они... — Но они тоже люди. — Но... — Да, — упрямо вскинув подбородок, мальчик повысил голос, — Даже не спорьте со мной, и пусть вы из полиции. Они теперь тоже люди. У меня есть друг, Джерри. Дик Робертс обозвал его тупой консервой, и я сломал ему нос. Хэнк с силой вжал кулак в лицо, чтобы не заржать в голос, но порыв быстро пропал, стоило глянуть на словно потемневшее лицо Коннора. Он пустым взглядом смотрел на мальчика, с силой стиснув ткань куртки, а потом, сглотнув, вяло-вяло рассмеялся. — Да... молодец, Джеймс. Но все же, разница есть, согласен? — мальчик неуверенно кивнул, — Лейтенант думает, что я как Джерри. — Нет, — опережая вопрос сказал Джеймс и, резко встав, прижал пальцы к вискам вздрогнувшего Коннора. С видом чертовски умного человека, спустился на бешено бьющуюся жилку на шее и помотал головой, — Ты как я. Лейтенант, а вы точно лейтенант? — с подозрением спросил он у офигевающего Хэнка, пока Коннор с удивлением трогал шею, — А ты в порядке? — Да, — выдохнул Коннор, переводя взгляд на мальчика, — Просто не привык. — Ну все, хватит, — Хэнк вздернул напарника на ноги за ворот куртки и недовольно взглянул на пацана, — Все, молодец, гуляй. — Простите? — Полиция Детройта. Ваш сын заинтересовался значком моего напарника, — отчеканил Коннор, моментально повернувшись к матери Джеймса, — Мы просто немного поболтали о нашем задании. — Ага, — довольно кивнул мальчишка, прищурившись, а Хэнк смотрел только на Коннора. Вежливо улыбающегося самыми уголками, убедительно заглядывающего куда-то глубже, чем следовало и, сука, да, он потянулся, чтобы поправить галстук, которого не было. Хэнк едва не роняет пончики на выходе, потому что отчетливо осознает: это действительно Коннор. Сейчас Коннор смотрит на его истерику и молча выходит из машины. И у Хэнка просто нет выбора. Они стоят, привалившись к капоту машины, смотрят на худо-бедно оживающую улицу, убегающую в теплый зимний рассвет, и едят пончики. Коннор долго нюхает самый первый, сопит носом, пару раз кашляет из-за того, что втягивает до неприличия много воздуха, касается пальцами шоколада и сует их в рот. Кудрявый Коннор с румянцем на щеках в солнечном свете. Пихает измазанные в шоколаде пальцы в рот. Хэнк тоже кашляет, давится зрелищем, так сказать. — М-мнгх!.. — Ты как? Коннор откусывает немного, зажмурившись, и перестать смотреть на это невозможно. Съев три штуки, Коннор сжимает в руках остывший стаканчик с кофе, смотрит на испачканные руки и приоткрывает рот, но ничего не говорит. — Сложновато слова подбирать без всех твоих программ, а? — Да. Очень. Вдох. — Это вкусно. Выдох. — Это очень вкусно. Не знаю, как это получается так. Я сейчас озадачен... Вдох... — Хэнк, вы поверили? Кивок. — Можете коснуться меня? ... — Сейчас поверить трудно мне, если честно. Хочу вернуться в реальность. Вдох... — Пожалуйста? Выдыхай, Андерсон. Хэнк хлопает его по плечу, как обычно, и Коннор расцветает; сияет ярче солнца, слепящего отвыкшему от этого света народу Детройта глаза, и Хэнк стирает шоколад с его лица, потому что это не он, оно само, а еще офигевший Коннор — это зрелище из разряда невозможных, ну, или же, самых редких, так что стоило того. — Чего ты пялишься так, у тебя рожа вся перепачкана... — шоколада уже нет, но кого ебет. — Ага. А потом. — Я встретил фею, Хэнк. А. — Я ушел из дома, потому что больше не мог там находиться, и когда пришел на берег, там... — Стоп-стоп-стоп, — Хэнк отнял руку, неловко кладя ее на машину, — Ты чего несешь? — Я рассказываю, как мы и договорились. Приедем домой, и я все рассказываю, — Коннор длинно выдохнул и, устремив взгляд куда-то вдаль, вдохновленно затараторил, — Она была такая горячая... Хэнк поперхнулся. — ...я думал, у меня процессоры расплавятся... Бля? — ...я думал, это молния, но нет, еще пришли сравнения со звездой, но это было совсем глупо... — Коннор... — В общем, похожа на шаровую молнию и у нее крайне повышенная температура. Что? — Так она не как человек выглядела? — чувствуя себя до одури глупо спросил Хэнк, а Коннор мотнул головой и пустился в пространное ломанное повествование дальше. Хэнк только об фонарный столб от стыда мог головой приложиться, но это подождет. Слушать Коннора было тяжело. И не потому, что тот постоянно сбивался, путался в своих же словах, по привычке пытаясь искать в закаченных в систему словарях синонимы-антонимы, и отвлекался на любые внешние раздражители, будь то прилетевший в голову листик дерева или холодная поверхность машины, на которую он оперся ладонями. Было дико сложно, потому что он нес какую-то хуйню. Фея? Коннор, что? Что? Просто- Что? Хэнк старался, слушал, внимательно смотрел на изо всех сил старающегося передать все события в словах парня, и это было очень сложно. Удержать веру в то, что это все не сон, не рай, не эксперимент кого-то, залезшего ему в голову. После слов о том, как он очнулся упавшим в снег, Коннор нахмурился и впервые за весь рассказ посмотрел прямо Хэнку в глаза. — Дальше слишком сложно. И тяжело. Можно я потом расскажу? — Да. — Вы мне верите? — в лоб спросил Коннор, подступая ближе. — У меня выбора нет, — севшим голосом ответил Хэнк. — Когда мы зайдем в дом, загуглите представленные мной описания. В сети можно найти множество историй об этом явлении. — Хорошо. — Я подумал о том, что вы сказали относительно моей безопасности, пока мы ехали. Мне придется прятаться. Это... это, блин, грустно, — Коннор с досадой прикусил губу, — Но... у меня выбора нет. Главное, что здесь. — Здесь? — Здесь. Дома. Еще ближе. — С вами. И Хэнк поверил. Окончательно. Как бы невероятно и тупо всё это ни звучало, Хэнк поверил, и буря внутри него улеглась, почти мгновенно. Звуки внезапно вернулись, и свет стал еще ярче, а Коннор — реальнее. — Хорошо. — Правда? — Конечно, дурень. Он обнял его, как в тот самый первый раз. У фургона с бургерами. Спустя пару дней после революции. Погода тогда была точно такой же, холодной и ясной. Хэнк тогда хотел сказать что-нибудь, но Коннор улыбнулся, и, нет, ничего он сказать бы не смог. Слова не шли, только губы нещадно растягивались — Хэнк годами не находил повода позволить им так растянуться — грозя треснувшей кожей, и хотелось обнять засранца, грубо притянуть, со смешком, и слушать, как сбивается фальшивое дыхание, пока чужие руки неуверенно смыкаются за спиной. Сейчас Коннор ни секунды не сомневался, утыкаясь лбом Хэнку в плечо и крепко обхватывая руками, щекоча волосами под горлом. — Слушай, что. Ты мне каждый лучик этой самой феи описал, но... о чем говорил ей, не сказал. — О чем вы? — Коннор, не делай из меня идиота. Ты сам сказал, она требовала от тебя чего-то, не давала уйти, а потом якобы — птыщ — и ты больше не пластмассовый. Коннор как-то сжался, сильнее стискивая куртку Хэнка в пальцах. — Она ведь... Долбануться, вот мы дожили-то... она же фея, да? Она исполнила твое желание. Ты сказал, что хочешь стать человеком? Коннор долго молчал, согревая шею Хэнка дыханием, а тот его не торопил, незаметно ударяя пальцем по торчавшей прядке волос. — Не совсем, — наконец сказал он, отстранился, не размыкая рук, — Я сказал, что больше не хочу симулировать. — Ч... — в мыслях Хэнка пронеслось всё: уклончивые ответы Коннора на вопросы о девиации, сдержанные эмоции, депрессивное поведение, от угрюмого сидения у окна до побегов без шапки посреди ночи; визиты к другим андроидам, после которых Коннор всегда вел себя необъяснимо странно; его обезумевшие взгляды, когда он делился с Хэнком любыми мыслями, когда играл с Сумо, когда Хэнк его касался. Они тоже теперь люди, сказал мальчик Джеймс, а Коннор замер, с бесконечной болью — теперь Хэнк понял, что это было — во взгляде, словно системный сбой словил, разрушающей силы. Коннор... Коннор никогда не верил в девиантность? Коннор не верил в то, что андроиды... Ебаный в рот. — Твою же мать, — Хэнк с яростным озарением посмотрел на Коннора, но тот прятал глаза, крепко сжимая руки у него за спиной, — Даже я считаю вас... их всех живыми, людьми, называй как хочешь. Даже я, черт возьми! А ты... Всё это время... Коннор молчал. Хэнк прижал пальцы к его подбородку, приподнял голову, заставляя посмотреть на себя. Хотел услышать всё, но в глазах Коннора плескалась такая отвратная тоска, что Хэнк просто не мог принуждать его к этому. — Ты мне все расскажешь. Хорошо? Тот слабо кивнул, а Хэнк со вздохом убрал руку. — Сейчас-то что с тобой? Теперь все в прошлом. Неебической силы чудо случилось, чего грустишь? Коннор покачал головой, промычав что-то. — Такой счастливый был, когда кровью истекал, замерзший, а сейчас... Домой приехал, пончиков пожрал, и... Вот что с тобой не так? — Всё, — выдавил Коннор, но он смеялся, и это было прекрасно. — В таком случае, нам с тобой по пути, потому что со мной та же самая хрень. Где-то в доме заворчал Сумо. Коннор зачем-то прижал пальцы к правому виску. Опять пошел снег. Почти невидимый, едва блестящий в солнечных лучах, редкими снежинками оседающий на мятую шевелюру Коннора. — Хэнк. — Что? — Спасибо, — еле слышно сказал Коннор, вжался губами в колючую щеку, вцепляясь пальцами в чужую руку, и, глянув на небо, прошептал, — Теперь я только приятный. Хэнк бы посмеялся, но не успел — Коннор потащил его к двери, прихватив стаканчик и, наконец-то, сделал глоток. — Вкусно, — радостно объявил он, выпил все в несколько гигантских глотков, сунул стакан в карман и замер у двери. — Входи же. Коннор обернулся. — Давай. — Я... я сказал ей Хэнк. Сказал, что хочу домой. Хэнк подумал, как же сложно будет дальше, Хэнк понятия не имел, что делать и чьей помощи просить, и, вообще-то, ему было страшно. Но Хэнк знал, что сделает всё, что потребуется, чтобы спасти его. Хэнк стремительно шагнул к Коннору и притянул к себе, кончиками пальцев стирая дорожки слез на щеках. — Ты дома.