Солнце

Когда-то очень-очень давно у Реборна тоже был сын. Это стало ключевым моментом в его договоре с Емицу, когда тот лично пришел просить Аркобалено Солнца учить своего ребенка. Но… Вы представляете? У этого человека тоже был сын, родная кровь, который умер прямо на его глазах. Зачем? Почему? Глупый маленький ребенок. Сына Реборна звали Си — очень просто, но опытный киллер и не видел смысла долго заморачиваться с именем. Матери у Си, собственно говоря, не было — мало ли женщин побывало в постели у киллера, пока тот еще был привлекательным вечно молодым человеком? Именно, что немало. Стоило ожидать, что одна из них когда-нибудь придет и заявит, что Реборн сделал ей ребенка. А мафиози никогда особо не разбрасывался деньгами, и вместо варианта выплачивания шлюхе алиментов выбрал другой — забрать ребенка. Тем более, это был мальчишка, будущий наследник. Хотя тогда еще-не-Аркобалено Солнца считал, что первые годы наверняка промотается, не видя и не слыша новоявленного сыночка. Дети и постоянная забота о них — такое проблематичное дело. Реборн хотел было отдать Си няне, когда от почти годовалого ребенка повеяло необычайно… чистым?.. Пламенем Неба. С ярко выделяющимся фрагментом Солнечного. Черт, если у него и были сомнения насчет того, действительно ли мальчишка его, то они мигом убрались из головы! Такое Пламя он еще ни от кого не ощущал. Ни от кого. Ни разу за свои двадцать с небольшим лет. И оно было поистине удивительно. Истинное Небо? Ха… Вот Реборн бы посмеялся, услышь он подобное поблизости. Ты восхищаешься или считаешь мифом что-то только до тех пор, пока не встречаешь, казалось бы, гораздо более распространенную вещь, которая только аурой переплевывает бывший объект раздумий. Истинное Небо? К черту. Си был Солнечным Небом, и от того совершенно не страдал, лишь получал плюшку за плюшкой. В самом начале, после той первой волны Пламени отец оставил его при себе. Добросовестно обучал. Следил за развитием отпрыска и многими-многими деталями, на которые воздействует Пламя Солнца. В особенности оно воздействовало на физическое здоровье и физику тела в принципе. И это не значило, что на раз-два наращивались мышцы или происходила мгновенная регенерация клеток даже при малейшем ранении, нет. Вот уж что Реборн, как один из самых могущественных пользователей Пламени Солнца знал, так это — что не бывает все так просто, даже с подобным видом Пламени. Казалось бы, что могут эти Солнечники? Драться, лечить себя и окружающих. Больше ничего. И то совсем несложные с некоторой стороны вещи, которые могут, чисто теоретически, делать даже самые простые смертные. Так казалось. На самом деле все не было столь… поверхностно. И хотя частично с подобными словами Реборн бы согласился, он все равно мог бы поспорить о том, кто, например, победит, если в пару поставить хорошо прокачанных Атрибутников любого другого элемента против Солнечного. Солнечники знают себя порой гораздо лучше, чем те же Ураганники или Дождевики. И это не говоря о пользователях Пламени Облака, Тумана, Грозы и Небес — с ними вообще постоянно происходила какая-то полнейшая хрень, от которой многие выпадали в осадок и записывали в полевые блокноты новую информацию об Атрибуте. Солнечники же были своего рода боевыми медиками — при том, что именно до такого звания доходили немногие. Реборн вот сам таковым не считался — ибо лечил только себя, преимущественно. И сына со временем всему научил. Си рос самым обыкновенным мальчишкой. Веселым и довольно-таки добрым, справедливым, непоседливым до ужаса и еще больше — любопытным. Именно от этого он в один день и погиб. У мелкого потомка Реборна не было фамилии, но был отец. Немного отмороженный, но любящий. А еще сильный и прирожденный педагог. Ха-ха. Вот уж Си нервно посмеялся бы на такое заявление. Реборн по жизни был отмороженным, самоучкой, одиночкой и вдобавок ко всему — киллером со стажем. Куда уж ему отличаться педагогичностью в обучении сына, тем более того самого родного, которого тот и жалеть-то как-то начал только когда малой достиг кое-какого уровня и начал непереносимо выдыхаться на силовых тренировках. А до этого мафиози гонял дитенка по всей программе. Си быстро рос и всячески развивался. И вот к пятнадцати годам вроде и голова работала, и всякие физические показатели на высоком уровне, а каким был ребенком, таким и остался. Как его отец в народе прозывался «вечно молодым» за будто остановившуюся в какой-то момент внешность, так и он теперь был «вечным ребенком» за свою совсем даже не подростковую постоянную оптимистичность и неугомонность. Вот вроде бы вырос с таким отморозком-папашей и вряд ли наберется хотя бы десяток раз, когда мальчишка разговаривал со сверстниками, однако… Однако совершенно не изменился и не стал таким, как Реборн или ему подобные. Возможно, потому что еще не убивал, да и был слишком юн во всех смыслах. Возможно. Никто и не отрицает. Вот только всем знакомым киллера на ум приходила одна мысль: да не Реборна это сын, никак такого не может быть. Ты делал анализ ДНК? Это твой новый ученик? Ты его откуда взял такого? Кто-то осмеливался оскорбить Си, и уж тогда Реборн, не сдерживаясь, защищал небольшую семью и свои всевозможные идеалы, честь ребятенка, который — дай бог — не знал о том, что его не считают за маленького человечка, сына самого всемирноизвестного Реборна. Хотя зря все же этот самый Реборн на подобное надеялся. Юноша давно обо всем прознал. И не описать, какая незабываемая и искренняя улыбка появилась на его лице, когда отец познакомил со своим заклятым другом, когда тот, едва увидев его и расспросив Реборна, что-то за малец за его спиной, сказал: — Ну точно. Каков отец, таков и сын. Наконец кто-то увидел в них близких родственников. Колонелло в своей скромной обители за чаем травил байки об их молодости. О юности, прошедшей в стенах школы для мафиози. Тогда их еще воспитывали как малолетних будущих убийц, но уже менее старательно — те времена медленно уходили, к ним на замену уже значимо подкатывалась необходимость умных и способных членов Семей. Не надо смертников. Нам бы стратега, да боевого еще. И архивариуса, если возможно. А хотя… чего мельчить? Сразу аналитический штаб упакуйте! Времена протекали мирно, целых пятнадцать лет прошло в странствиях и самых разных знакомствах. Реборн все еще не мог заставить себя позволить Си убить, не хотел даже того, чтобы этот светлый ребенок, лучащийся теплой улыбкой, увидел кровь. Но… в конце концов, я уже обозначил цифру. Пятнадцать лет, правда? Кажется, даже Реборн своим шестым чувством чуял, что все. Скоро эти мирные деньки кончатся. Кончится и солнечный взгляд его маленького ученика, его сына, которого он когда-то пятнадцать лет назад принял — в первый раз, первого человека. Не последнего, но… Да разве это важно? Си был любопытным. С шилом в одном месте, всегда рвался навстречу приключениям. Лицо Реборна не забывало жгучих фейспалмов, а самый лучший киллер мира не понимал: этого ребенка, что, сама Фортуна оберегает? Ведь Си, сколько бы в опасность ни попадал, так ни разу не убил. Не увидел смерти человека. Чем не божественная защита? Вот только все хорошее кончается, кончилось и его удивительное везение. Он сорвался. Буквально — полез на скалу, не подумал о подстраховке, ведь отец уже учил его правильно передвигаться по отвесным поверхностям — почти привычное дело! Он был уверен в себе, а еще его влекла деревенская байка о золоте, спрятанном на вершине, а если и нет — он сможет лишний раз увидеть, как отец так забавно реагирует на его выходки. Может быть, он даже докажет ему что-то, взобравшись на такую вершину. Он осознавал и не осознавал опасности своего похода. Глупый вечный ребенок. Он начал уставать, Пламя Солнца уже не так тонизировало, как было час назад. Сколько он уже карабкается? Парень посмотрел вниз и рука чуть не соскользнула — высота была приличная, а он, не обременный вроде бы акрофобией, жутко испугался того, что может упасть отсюда. А высота была такая, что он уже не видел того большого валуна, при помощи которого дотянулся до первого хорошего выступа. Черт! Когда он опустил взгляд, земля перед глазами дрогнула и раздвоилась, поэтому он чуть не упал. Но успел схватиться за выступ чуть ниже, и теперь чувствовал жгучую боль в руке — Си видел, как сочится с ладони кровь на светлую каменную поверхность, но поднять и осмотреть рану не мог. Как не мог слепо использовать свое Пламя для лечения — ему сейчас оно было необходимо для того, чтобы поддерживать его в сознании, чтобы были силы поднимать собственное тело наверх по этой, кажется сейчас, бесконечной скале. Так что парень ненадолго завис, вертя головой — и, как назло, ни одного достаточно крупного выступа не видел, отдохнуть и восстановить силы негде. Отца он не чувствовал. Си ушел слишком далеко в лес — наверное, Реборн догадается со временем, что он на беду снова помчался навстречу приключениям, но пока сильнейший киллер еще не нашел его. Подросток сжался, чувствуя прогнавший волну холода по его телу порыв ветра. В глазах стояли слезы. Рука кровоточила, усталость косила его волю на корню, Пламя, как и пресловутая воля к жизни, кончалось, сочилось сквозь пальцы. Си внезапно почувствовал, что не может. Что у него нет сил идти вперед. Буквально — никаких сил. Черт его дернул сюда полезть. Сейчас он мог только молиться леди Фортуне и аккуратно прощупывать выступы под своими ногами, спускаясь вниз. Шептать себе, что земля близко, еще шаг, еще шаг, еще. Он не простит себя, если умрет и оставит отца одного. Си знает, что Реборн будет чувствовать себя отвратительно. Нет, отец не сломается — он слишком сильный. Ну, может, сломается, ненадолго. Реборну суждено прожить долгую жизнь — Си видел это и чувствовал это. Реборн был сильный, величественный, такой непоколебимый и уверенный. Он еще найдет ему замену, должен. Си почти плакал от этих мыслей. Но слезы мерзко жгли глаза и подросток бессильно зажмуривался, останавливаясь. За пеленой соленой влаги не видно было ничего, и неудобно было, зажмурившись, продолжать спускаться. Спускаясь вниз со скалы, нужно смотреть себе под ноги, как-то сказал отец — это звучало как признание или откровение. Даже сильнейший киллер мира не мог спускаться с вершины вслепую, а он, какой-то пятнадцатилетний мальчишка с Пламенем Солнечного Неба, и подавно. И слезы, обжигавшие глаза крупными каплями, мешали ему взглянуть себе под ноги, преодолевая страх и идя навстречу надежде. Это его сердце отзывалось на мысль о том, что сегодня его жизнь закончится, и он разочарует отца. Сколько раз за всю свою недолгую жизнь он чудил, сколько раз не справлялся с поставленными нормативами, сколько раз падал от усталости, не дойдя до финиша — отец ни разу и слова не сказал. А теперь? Он будет недоволен. Отец будет несчастен — Си понимал это. И, попытавшись сквозь боль открыть глаза, в тот же миг попытался спустить ногу на следующий выступ. Но поставил не на тот — слишком был маленьким, и парень оступился, а глаза обожгло новой волной боли — и руки сами собой дернулись к лицу. Си не смог удержаться. Упал. После нескольких секунд падения все тело, а в особености спину и затылок, прошило болью — отвратительной, мерзкой, которая заставляла дергаться, сжиматься все его тело, а изо рта вырывались только хрипы и безмолвные, тихие слова. Легкие жгло. Казалось, он оглох — не мог ничего слышать, пока перед глазами не замаячило черное пятно с такой знакомой оранжевой лентой. — Си! Си, мальчик мой, очнись, прошу тебя! Отец смотрел прямо на него, когда в обычном случае вертел бы головой из стороны в сторону, ища, чем бы перевязать, что бы использовать в качестве обезболивающего. Но сейчас Си знал — он не жилец, раз упал с такой высоты, без Пламени и с откровенно выбивающей из сознания потерей крови. Реборн тоже знал это. — Пап… — Он впервые позволил себе назвать отца так в его присутствии. Реборн застыл — из его глаз сочились крупные слезы, прокладывая блестящие дорожки по щекам. — Не расстраивайся, пап. Прости. Веки… такие тяжелые. — Он шептал, не в силах говорить громко — и так горло жгло, но он должен был объяснить, почему не может больше терпеть, почему покидает этого такого серьезного и одинокого, но доброго отца. — Я больше не могу, пап. Ты только… держись, ладно? Любопытство сгубило кошку. В нашем случае — умерло маленькое Солнечное Небо, свет его погас, и тепло больше не согревало такого холодного, промерзшего за годы бытия мафиози Реборна. Солнце ненадолго потухло. Реборн так и оставался прославленным лучшим киллером мира, стал еще более жестоким, расправлялся со своими врагами большей кровью, когда этого можно было бы при желании избежать. У него этого желания не было, мужчина мстил леди Фортуне, которая погубила его сына и не вняла тогда молитвам мафиози. Что, раз он убийца, то хуже? Хуже гражданских, которые и капли насильственной крови не видели? Чем, чем его мальчик провинился? Он же был совсем ребенком! Чем провинился он, его отец, который, пусть сам был киллером, до конца не осознавал возможности того, что не сможет защитить ребенка? Что потеряет его однажды, просто недосмотрев. Си оставался с отцом еще долго после своей смерти — не мог уйти, не убедившись, что отец не заживет дальше. Мальчик — светлый, слепящий силуэт за спиной Реборна — хмурился, когда лучший киллер мира безжалостно убивал всех на своем пути, не жалея крови. Вязкая и красная, она обагряла зеленую ночную траву, кору деревьев или светлый пляжный песок — порой те, кого ему заказали, скрывались и у моря, на заброшенных или частных пляжах. То, от чего его так оберегал при жизни отец, открылось Си во всем отвратительном великолепии уже в посмертии. Он завороженно наблюдал, как папа, не моргнув глазом, косит десятки обученных мафиози. А потом вспоминал о том, что это для отца не самый хороший признак — и хмурился, одними глазами следя, как точно двигаются руки Реборна, наводящего пистолет на все новых и новых противников. Потом тот принял пустышку. А ведь отец и так никогда не был слишком эмоционален — случай, когда Си умер, был одним большим исключением, — и теперь, в уменьшенном ради концентрации силы теле Аркобалено, казалось, и вовсе их не проявлял. Си обеспокоенно перелетал от одного плеча к другому, заглядывая в серьезное, но такое пустое, кукольное лицо. Как теперь ему понять, что чувствует отец? Оказалось, все просто. Несмотря на то, что росту у лучшего киллера убавилось, убивал он все так же холодно и точно стрелял промеж глаз. Си хмурился. Он ждал. Приказ от Девятого Вонголы однажды всколыхнул бурю эмоций у Реборна — чтобы его, лучшего киллера мира, Аркобалено Солнца, да послать учить какого-то мальчишку! Который и пистолета-то в руках не держал! Да даже, видимо, книги в руки не брал! И не важно, что письмо это принес Емицу, Внешний Советник Вонголы и отец мальчика. Это же кем надо быть, чтобы Так запустить обучение ребенка! Си заинтересованно завис над письмом Девятого дона и лежащим рядом с ним кратким досье на некого Саваду Тсунаеши, полукровку-японца, выбранного в качестве главного кандидата на кресло Босса Семьи. Что могло вызвать у его отца такой гнев? Негодовал Реборн недолго — все же приказание самого Неба Девятого поколения. Так что собрал немногочисленные нужные вещички и направился в Японию, в Намимори, к дому нового непутевого ученика. Си помнил Дино, которого холодно и весьма жестко направлял его отец. Теперь парень — невозможно неуклюжий, когда рядом нет его подчиненных — был вполне успешным Боссом Семьи Каваллоне, которые находятся в Альянсе из всего лишь пяти Семей вместе с Вонголой. Но и тот не вызывал таких ярких эмоций его грозного отца. Тсунаеши вызвал. Теперь Си было жутко интересно посмотреть на мальчика, подростка его возраста — японцу скоро должно было исполниться пятнадцать. Си ждал. Он хотел, чтобы отец жил, а не просто существовал. Сначала все было не очень. Несомненно, Тсунаеши влек к себе, его Пламя манило Хранителей и вообще довольно сильных людей, пригревало и заставляло оставаться рядом. Но сам Тсунаеши был странным — он заикался, был ленив и эгоистичен, кричал о том, что не станет Боссом Вонголы, опять же падал на ровном месте — что только больше, кажется, злило и раздражало Реборна, который устраивал пацану спартанские тренировки. Си удивленно наблюдал за мальчишкой. Гражданский, по сути, тот вел себя довольно понятно — Си бы не рвался так, понимая, что из лап самой древней мафиозной Семьи так запросто, то есть криками, не выкрутишься, но и он вырос с лучшим киллером мира, который к тому же учил его по блату. А Тсунаеши что? Он жил все это время себе мирно, терпел насмешки, падал, пропахивая лицом асфальт, отдавал местным хулиганам обеды и деньги, учился на тройки — а тут ему прямо говорят: я, мол, парень, прислан сюда, чтобы обучить тебя как следующего наследника на пост Вонголы, это, мол, самая могущественная мафиозная Семья. И так иногда и хотелось ответить на его «Не буду!» столь же короткой и лаконичной фразой: «Тебя никто не спрашивает». Со временем Тсуна сам это понял. Постепенно японец рос в глазах Си — и, тот чувствовал, даже Реборн порой ощущает гордость, с удовольствием смотрит, как сражается его ученик. Прошлое, что мешало спать по ночам, отступало на второй план — и яркий силуэт сына над ним хлопал в ладоши, радостно улыбаясь. Вот! Еще чуть-чуть, Тсунаеши-кун, у тебя все получается! Кажется, Реборн по-настоящему оживился после битвы в Кокуе — он искал разные способы, средства, чтобы сделать его ученика еще сильнее, еще способнее, чтобы он и для проформы не произносил столь раздражающего отказа от места Десятого. Си с любопытством наблюдал, как отец порой улыбается, скрывая лицо под шляпой. Тсунаеши очень изменился, когда не смог забрать Мукуро с собой — когда на глазах Неба его Туман сковали цепями сами Стражи мафиозного мира. Тсунаеши был еще далек от всего этого, не понимал, корил себя, что не смог отобрать Хранителя у Вендиче. Си понимал его — и одновременно с этим понимал то, чего так отчаянно не мог понять Савада. Сын Реборна-то прекрасно знал, кто такие Вендиче и что они могут, знал наизусть каждый маленький пункт их длинной омерты — гораздо более обширной, чем та, что Тсуна прочел в "Википедии". Пунктов были десятки, а не те крохи, что умещались за пятью цифрами. Отец вдалбливал их в голову Си, когда тот еще пешком под стол ходил, а Тсуне некому было объяснить. И Си сопереживал ему — ведь это все, что он мог в своем положении делать. Они очень внезапно переместились в десятилетнее будущее. Си не понял, как, но базука Семьи Бовино как-то захватила и его — и он был благодарен этому странному оружию, что смог остаться с отцом. В неравном сперва противостоянии с Бьякураном Тсунаеши Савада расцвел, стал настоящим, столь прекрасным, теплым и ярким Небом. Си убедился — Истинный. Реборн тоже видел это, чувствовал. Тсуна рос на глазах, сам рвался на тренировки — и не пикнул, не пожаловался. Си с радостью наблюдал за этим упорным мальчишкой — и как отец все с большим удовольствием смотрит на его старания, отодвигая на второй план прошлое и смерть своего самого первого маленького ученика. Си не мог не винить себя за этот случай. Отец же, в свою очередь, тоже винил себя — но к горю отца примешивались и проклятья леди Фортуны. Си смотрел на мрачнеющее лицо Реборна, чувствовал, как сгущается его аура, видел, как та темнеет. И продолжал ждать, когда же Тсунаеши-кун совсем освободит его отца от воспоминаний, которые так давят на Аркобалено Солнца. В один момент проклятье Аркобалено было разрушено — это случилось еще до того, как наступил решающий бой. Реборн вернулся в ту свою форму, в которой был до превращения в Аркобалено. А Си почувствовал небывалую легкость и, наконец, смог пробиться в сон к юному Тсунаеши. — Кто ты? — Шатен смотрит вперед, в упор на улыбающегося блондина примерно его возраста. Тот молчит, рассматривает его придирчиво, а после начинает медленно подходить. Тсунаеши не может сдвинуться — чувствует, как его к месту пригвождает теплая, светлая, исцеляющая аура незнакомца. Тот останавливается в паре метров от Савады, настолько испуганного, что, кажется, вот-вот упадет, если не сможет ступить хотя бы на шаг назад. — Меня зовут Си, — говорит светловолосый и склоняет голову набок, солнечно улыбаясь. — Я пришел к тебе с просьбой, Тсунаеши. Я давно за тобой наблюдаю. — Ты… Но… Как? Я не видел тебя. Неужели ты Туман? — растерянно лепечет Савада, чувствуя, как ноги его подкашиваются — незнакомое Пламя заставляет его потеряться, подчиняет, хочет, чтобы он упал на колени. — Нет, молодой Вонгола, — кажется, Си все это умело игнорирует или сам потакает этому неприятному процессу, ведь улыбка на его лице не угасает, — я Небо, как и ты. Солнечное Небо. У меня смешанное Пламя. Ты не мог видеть меня, пока не можешь ощутить даже присутствия своего великого предка. — Парень, с увлечением следя за тем, как ослабевает его собеседник, отвечал на вопросы оного. — А ведь тот обвивает твои плечи так же, как я — плечи человека, за которого беспокоюсь. Ты недавно спас его, — дал подсказку Си, видя, что Тсунаеши конкретно так ничего не понимает. — Кого я мог спасти недавно?.. — Подросток задумался — Си с любопытством думал, догадается или нет это маленькое Истинное Небо. Тсуна поднял взгляд, в который явственно наплывало осознание. — Неужели… Реборн? — Да. — Си энергично кивнул, довольный логикой Вонголы. — Но довольно об этом. Твои колени подкашиваются — мне не понравится, если будущий Десятый дон упадет мне в ноги. Позволь, я озвучу свою просьбу. — Тсунаеши кивнул, все еще несколько опасливо наблюдая за улыбающимся Си. Ни на секунду улыбка его не дрогнула. — Победи Бьякурана, Тсунаеши Савада. Заставь Реборна тобой гордиться, заставь жить настоящим временем, а не прошлым. Сможешь, юное Небо? — Взгляд заинтересованный, но в глубине его кроется сама серьезность. И Тсунаеши видит это, а еще чувствует, как сгущается это Солнечное Пламя, которое заставляет его не чувствовать ног. — Я… Я постараюсь. — Шатен, решившись, твердо кивнул. — Но зачем тебе?.. — Прости, Тсунаеши, право на вопросы у тебя закончилось. — В светлых глазах — деланая жалость, но Тсуна видит, что посреди ее разрывают бесенята. — Спасибо тебе. Я надеюсь, что у тебя все получится — ведь ты уже так близок к цели. На этом сон кончился — Тсуна подскочил на кровати в вонгольском штабе, все еще в десятилетнем будущем, а Си вздрогнул, лежа спиной к отцу. Почувствовал невыносимый холод от того, что проник в сновидение юного Неба, где его Пламя, уже почти Воля, когда-то заточенное глубоко внутри него смертью, вольно распространялось вокруг него, а сам ребенок сильнейшего киллера не мог этого контролировать, уже отвык, едва ли не разучился. — Папа, — подросток-призрак повернулся лицом к широкой спине отца, шепча, утыкаясь тому прямо в шею, — я попросил Тсунаеши-куна, чтобы он помог тебе. Ты ведь доверишься ему, когда все закончится, правда ведь?.. Примо с жалостью в золотистых глазах наблюдал за тем, как над репетитором его внука маячит то улыбающийся, то хмурящийся призрак мальчишки, что выглядел не старше Тсунаеши. Но как же тот светился! Однажды Небо Первого поколения даже заговорил с пареньком, бегло читавшим какой-то документ, что держал в руках Аркобалено Солнца. — Эй, — он подлетел к тому, и парень поднял на него взгляд, вмиг до краев наполнившийся уважением, — что ты здесь делаешь? Не можешь попасть на другую сторону? Следишь за Реборном? — А… Я… — Он явно растерялся от таких предположений его давнего кумира — человека, который создал итальянскую мафию, основателя Вонголы. Отец много рассказывал Си об истории той эпохи. — Н-не совсем. Я жду. — Он сказал это и замолк — ему казалось, что великий Примо ди Вонгола должен понять его. Не тут-то было. — Чего ждешь? — озадаченно спросил Джотто. Паренек сглотнул, переводя взгляд полный боли, на читающего Реборна. Хотя и все еще улыбался. — Жду, пока вот этот обалдуй снова заживет. — Он чувствовал, что что-то внутри дразнит его, говорит, что он назвал отца, к которому испытывал столько уважения, вот так просто — обалдуй. Подросток улыбнулся своим мыслям — ярче, увереннее. — Я Си, первый ученик Реборна, — назвался парень, вновь переводя взгляд на Примо. Тот задумчиво глядел прямо в лицо подростка. — Почему-то мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь, — спокойным голосом отозвался Джотто, наблюдая, как неуловимо гаснет и улыбка, и аура, окружавшая юного призрака. — Я его сын, — негромко сообщил Си, тянясь рукой к голове Аркобалено, кончиком пальца гладя того по волосам. — Я умер, свалившись со скалы. Отец до сих пор винит себя и не дает себе забыть прошедшее. И я жду. — Он выдохнул, не переставая улыбаться, глядя на Проклятого младенца. — Я знаю, что все будет хорошо. Тсунаеши-кун поможет ему. Вы ведь тоже знаете это, Джотто-сан? — За время этой продолжительной миссии в Японии Си так привык к этим суффиксам, так они ему полюбились. Да и Примо, поговаривали, родом из этой страны. Сейчас они общались на японском. Небо Первого поколения перевел взгляд на читающего до сих пор Реборна, и не шелохнувшегося, не видевшего и не слышавшего их разговора. Кивнул — медленно, мягко. И молча отлетел обратно к внуку — все же он сам присматривает не за призрачным сыном Солнечного Аркобалено, а за собственным юным родственником. Понимает ли он? Возможно, что так. Но все равно — мальчишка чувствовал и знал о будущем словно бы больше самого Примо, говорил как-то более уверенно, более… взросло? Пусть будет так. Си и вправду знал больше, чувствовал, что должно было произойти, а Джотто впервые в своем посмертии почувствовал, будто лишился этой пресловутой гиперинтуиции, что переходила от одного его наследника к другому. Неужели его связь с реальным миром настолько ослабла, что теперь простой призрак подростка, пусть и сына сильнейшего киллера мира, чувствует больше и лучше, чем он? Нет, не все так просто. Си светился — обычные призраки не светятся Так. Это было свечение Пламени. Пламени? «Не Небо… Или да? Возможно, смешанное. Тогда Небо и… Хм. Не Гроза — слишком жгучее, не Дождь, не Туман и не Облако — холодные. Об Урагане и речи не идет. Солнце?» Догадка вспыхнула в золотистых глазах призрака и он как будто снова увидел перед собой Си, с увлечением перебегавшего со строчки на строчку, читая из-за плеча отца. Конечно! Ведь Реборн — сильное, чистое Солнце! Как он с самого начала не понял? Неужели из-за того, что Пламя смешанное? Джотто хмыкнул и покачал головой, мысленно ругая себя: вот, мол, дожил — атрибут определить не могу. Перевел теплый взгляд на Тсунаеши. «Милый мой внук, — он любил этого мальчика ничуть не меньше, чем родного сына четыреста лет назад, — этот мальчик говорит, ты сможешь спасти Аркобалено. Все-таки тебя ждет великая судьба.» Тсунаеши победил Бьякурана — в это время Си отчетливо услышал, как его отец облегченно выдохнул и поспешил продолжить косить своих врагов, раз уж смог участвовать в заключительной битве. Вскоре все закончилось, и вся компания снова отправилась обратно, в свое прошлое. Вечером, когда Савада выбрался на крышу того коттеджа, в котором жил с матерью, к нему через чердачную дверь постучался Реборн. Шатен обернулся, удивленно распахнув глаза. — Как думаешь, черепица выдержит нас двоих? В ответ — светлая улыбка и тихий смех. Подросток кивает и глазами внимательно следит за тем, как бывший репетитор взбирается на крышу и аккуратно, тихо закрывает чердачную дверцу, спускается к ученику и садится рядом. Смотрит вплоть до того момента, когда Реборн, не сводя глаз с красивого, алеющего заката, говорит: — Прости меня за мое нетерпение в самом начале. — Си слышит в этом тоне признание. Отцу искренне жаль. Парень обнимает его за плечи, окружая своим призрачным теплом, придавая сил, не позволяя загоняться. — Я тоже был хорош, — хмыкает Тсуна, и они с Реборном меняются — теперь бывший Аркобалено смотрит на Саваду, а тот глядит себе в небо. — Вспоминать стыдно, веришь или нет. А ведь все-таки замолчал и согласился. — В твоем положении сложно было продолжать кричать о том, что ты не хочешь становиться Боссом. Все-таки ты не глупый, рано или поздно понял бы, что от Вонголы тебе уже не сбежать, — отозвался Реборн, впервые размышляя вслух так долго в присутствии ученика. Тот тепло смотрел на него. — Спасибо, что сделал так, что я смог победить Занзаса, а затем и Бьякурана. Ты первый, кто меня по-настоящему воспитывал. — Я не хотел, чтобы все повторилось… — Ненадолго репетитор замолчал, думая, рассказать или все-таки смолчать? Сложно было молчать на протяжении десятков лет — умом он понимал это, да и сердце было всегда за откровение, но… Что это? Простой страх, неуверенность? — Просто выслушай меня, Тсунаеши, ладно? Я уже и сам потерял счет времени, не знаю, сколько лет молчал, не смея жаловаться. — Шатен кивнул — взгляд больших карих глаз стал серьезным, внимательным. — Когда-то у меня был сын. Мальчишку принесла мне какая-то девчонка из борделя, в котором я пару раз бывал на Сицилии. Я тогда не привык раскидываться деньгами, и вместо того, чтобы как-то помогать девке самой растить ребенка — заплатил ей гроши и забрал его. Сначала думал отдать няньке — я тогда не мог сидеть на месте, миссии по всему свету, убийства. — Он усмехнулся — сам не осознавая, чему конкретно. — Когда я только задумался об этом, от мальчика потянуло удивительной чистоты Пламенем — и я чувствовал его Солнце, осознавал, что вряд ли найдется в мире еще один человек с Этим Пламенем. Моим. — Мужчина замолчал, сосредоточенно проследив, как с крыши, с негромким перестуком скатился маленький камешек, который он всего лишь подтолкнул пальцем. — Он был Небом, как ты. Солнечным Небом — красивой, такой теплой и светлой смесью этих двух атрибутов. — Тсунаеши вдруг как ударило — он незаметно перевел взгляд за плечо киллера. Си, да и сам Тсуна прекрасно знали, что юное Небо не увидит призрака, «обвивающего плечи» бывшего Аркобалено, но он не мог не показать, что догадался. Си смотрел с мягкой печалью в невидящие глаза Тсунаеши, который вскоре снова вернул взгляд на говорившего Реборна. — Все мои знакомые говорили, что он на меня не похож. Серьезно или язвительно спрашивали, проверял ли я, спрашивал ли у медиков анализ ДНК. Не знаю точно, знал он или нет о том, что некоторых из них мне приходилось жестоко карать… — Знал, — ветром прошелестели слова Си в волосах киллера — и тот было оглянулся, внимательно осматриваясь. Решил, что ему показалось, пускай теперь он немного спокойнее продолжал свой рассказ. — Колонелло был первым, кто сказал, что мы похожи. Он тогда улыбался так счастливо — он всегда улыбался, но в тот раз как-то по-особенному. И ему было всего пятнадцать лет, когда он погиб. — Киллер нахмурился, взглядом прожигая каменную черепицу дома Савада. — Я его не уберег, не уследил. Он всегда искал приключений на одно место, на личном опыте проверял все городские сплетни и деревенские байки, которые услышит на новом месте. И тогда забрался на скалу — уж не помню, что там была за история… Кажется, на вершине той скалы было спрятано золото, которое никто не мог найти, даже если все-таки забирался туда. А скала была высокая, Тсунаеши. Высокая, крутая и почти без тех больших выступов, на которых можно было хотя бы передохнуть. Си отправился туда без страховки, — знакомое имя резануло по слуху — Тсуна нахмурился, по всей его спине пробежала дрожь. К нему во сне приходил призрак?.. — и сорвался, когда был уже в каких-то пяти метрах над землей. Я поздно пришел, опоздал — он уже лежал на земле, покрытой разномастными камнями с крайне острыми и неудобными краями. Ладонь его была рассечена, Пламя на исходе, и сам он явно не жилец — я прекрасно видел это. И заставил себя не метаться в бесполезных попытках перевязать его раны, а сесть перед ним и пытаться дозваться до его сознания. Он попросил прощения, Тсунаеши, — Реборн еще раз произнес его имя — особенно требовательно, как будто вопрошая у ученика: «За что он извинялся?» Просил объяснить. — Сказал, что не может больше, что веки такие тяжелые… Он тогда впервые назвал меня «папой». А я… не смог его спасти. Киллер замолчал, окунаясь с головой в столь болезненные воспоминания. Си метался рядом с отцом, не зная, так все же хорошо, что папа рассказал обо всем Тсунаеши, или от этого стало только хуже? Ну не замкнется же он от этого в себе! — Тсунаеши-кун, — Си сложил ладони в молитвенном жесте, крепко сжимая их в получившемся «замке», смотря прямо в лицо, казалось, несколько растерянного Савады, — помоги, Тсунаеши-кун. Ведь ты сказал, что постараешься… — Не нервничай так, Солнечное Небо, — как из ниоткуда появился из-за спины Тсуны Примо, буквально за шкирку оттаскивая Си куда-то за Реборна. — Не мешай моему внуку думать. «Все-таки, когда доходит до дела, то интуиция мальчишки дает сбой,» — хмыкнул про себя Примо, издалека наблюдая за потугами потомка. Тсуна, кажется, уже полностью полагался на скорый ответ Реборна — покорно ждал, когда тот заговорит. Сам Джотто был склонен доверять гиперинтуиции Тсунаеши, на которую парень не раз полагался и выигрывал. — Ты на него похож, — наконец заговорил бывший Аркобалено — и изводивший себя было волнением Си быстро успокоился, взял себя в руки, с прежней улыбкой глядя на отца. — Пусть ты чистое Небо, Тсунаеши, но ты напомнил мне его. Когда ты встал посередине себя до моего прихода и себя сейчас, когда уже перестал возмущаться, когда нашел, ради кого вступить в мафиозный клан — мне стало так стыдно за все те годы, когда я хладнокровно убивал всех, попадавшихся мне на пути, когда без разбору забирал любые задания на ликвидацию. Я так не хотел, чтобы Си увидел эту сторону мафии. — А ты, видно, чисто интуитивно понимал ее, — пространно высказался Джотто, обращаясь к Си, но не глядя на того. Парень не дал себе много времени на раздумья, просто мысленно согласившись с основателем Вонголы. — И после его смерти сорвался. Ты меня вернул, спасибо тебе за это. — Мужчина впервые за свой монолог поднял голову, глядя в лицо Тсунаеши с ошеломляющей улыбкой — все же Тсуна впервые видел, как всегда жесткий и строгий Реборн улыбается. И это ему очень шло. — Значит, теперь ты сможешь отпустить его? — Тсунаеши, собравшись, задал свой вопрос — и, следуя наказам интуиции, пододвинулся ближе к бывшему Аркобалено, пристально глядя карими глазами в черные. — Мне кажется, я видел Си-сана. Во сне, еще до битвы с Бьякураном, спустя пару дней после снятия проклятья Аркобалено во сне ко мне пришел человек, представившийся так. Примо скосил заинтересованный взгляд на призрачного мальчишку, что стоял сейчас рядом с ним и поглощал глазами Тсунаеши и Реборна. Не хотел пропустить тот момент, когда отец действительно покажет ему, что теперь будет жить. «Значит, Си успел прокрасться в сознание моего внука, а я не заметил? — На губах духа появилась задумчивая улыбка. — Интересный он. Кем бы он вырос, если бы не умер?» — Он сказал, что обвивает твои плечи так же, как мои обвивает мой великий предок. — Взгляд Тсунаеши стал не столь прямым, менее напористым, каким-то задумчивым. Примо с весельем поглядел на Си — это он и его, что ли, приплел? Ну, хитрец! — Его Пламя меня подчиняло, и тогда он прекратил мои вопросы и собственные ответы — и напомнил, что пришел с просьбой. Попросил победить Бьякурана, сделать так… — он ненадолго приостановился, неуверенный, получилось ли у него выполнить последние два условия, — чтобы ты мной гордился. Он сказал: «Заставь Реборна жить настоящим временем, а не прошлым». Тсуна замолк. Его взгляд, обращенный к ошарашенному таким заявлением ученика Реборну, выражал единственный вопрос: у него получилось? Что с двумя самыми сложными пунктами, под которыми он подписался своим «постараюсь»? Смог ли он помочь этим двоим?.. Ответ пришел резко и неожиданно — Реборн порывисто обнял Тсунаеши, и сердце Савады, казалось, пропустило удар. — Спасибо. — Шепот, который Си услышал только благодаря ветру, послушно донесшему до него слова отца. Тсунаеши положил ладони на спину учителя, ненавязчиво поглаживая, когда неожиданно понял, что на его шею спускаются горячие капли. Слезы. — Ты дождался, маленькое Небо. — Примо перевел довольный, улыбающийся взгляд на светловолосого паренька, что все еще неотрывно следил за происходящим. Покорный ветер донес до него и запах соленых отцовских слез. — Ты не хочешь уходить? Джотто все же желал этому ребенку, чтобы тот переродился, смог жить снова. Возможно, стал бы великим человеком, с его-то Пламенем и интуицией. Си перевел на Примо взгляд, лучившийся неожиданной все-таки улыбкой — солнечной, такой искренней и светлой, какую ди Вонгола порой замечал только у своего дорогого внука. — Когда я был жив, моего отца называли «вечно молодым», — он как будто решил напоследок рассказать об этом кому-то, просто чтобы и новые поколения узнавали о той истории — а Си почему-то не сомневался, что когда-нибудь эти его слова дойдут до Тсунаеши, — а меня его знакомые скоро стали называть «вечный ребенок». Папа поддерживал это прозвище. А я был невозможно рад тогда, что тоже унаследовал титул «вечного». — Он снова посмотрел на освободившегося от оков прошлого отца, с не дрогнувшей улыбкой — та, кажется Примо, только сильнее засияла. Тсунаеши пристально смотрел в то место, где они стояли, как будто каким-то образом увидел их и услышал их разговор. — Спасибо, Тсунаеши-кун. За отца, — сказал молодой призрак, обращаясь к Саваде. Тот кивнул, снова переключаясь, видимо, на Реборна — закрывая глаза и сосредоточенно поглаживая того по спине. — Как ты это сделал? — удивленно вопросил Примо, хотя и сам догадывался. — Ветер, Джотто-сан. — Си загадочно устремил глаза в место где-то около края крыши. — Ветер. — Уже уходишь? — снова задал вопрос основатель Вонголы — все же он думал, что мальчик решит попрощаться с отцом. И решил подшутить над отпрыском Аркобалено. — Не хочешь пожелать им счастья в личной жизни? — лукаво прищуренные глаза, в которых пляшут бесенята. Парень, что секунду назад выглядел таким спокойным и уверенным, сейчас заливается краской и отходит от Примо на пару шагов, предупредительно приподнимая руки перед собой. — Дж-джотто-сан!.. — возмущенный тон, — пошляк! Я и не думал, что вы такой! Небо Первого Поколения Вонголы открыто и шумно смеется, почти хохочет. И вдруг умолкает, с озорной улыбкой наблюдая за собственным внуком и Реборном. Си тоже наблюдает за впервые плачущим на чьем-то плече отцом, улыбаясь — мимолетно и тихо. Кровь еще не сошла с его лица, несмотря на то, что он призрак — она полностью имитирует человеческие реакции, и щеки парня пока покрыты медленно сходящим румянцем. — Я буду только рад, если отец выберет Тсунаеши-куна, — неожиданно для Примо заявил Си. Он же хотел просто пошутить!.. — Я верю, что он не заставит отца страдать. Джотто хмыкнул, пристально наблюдая за таким серьезным, согревающим это потухшее было Солнце Тсунаеши. И кивнул. Конечно, его внук не подведет — он защитит даже совершенно незнакомого человека, а уж того, кого полюбит, и из могилы живым вытащит. — Си… В тот же день Си пробрался в сновидение отца — тот впервые открыл проход, позвал его, по сути, — грех было не воспользоваться этим поистине идеальным шансом, чтобы попрощаться. Сейчас Реборн стоял в десятке метров от него, такой же, как много лет назад. Даже в том же костюме. Тянулся к нему, такому далекому — и Си, нагло эксплуатируя свои призрачные способности, по своему желанию переместился, резко очутившись в паре метров от лучшего киллера мира. — Пап. — Он улыбнулся — немного слабо от волнения, но все так же тепло, как при жизни. Отец, не сдержавшись, бросился к нему, сжимая в крепких объятиях, носом зарываясь в пушистые светлые волосы. — Что значило твое «прости» тогда? — Я же оставил тебя одного, — Си всхлипнул, ощущая, как снова крадутся по его щекам непрошеные слезы. К горлу подкатил ком, но парень все равно шептал, отвечая: — по своей глупости. Ты винил себя, а я — себя, я ведь сам залез на ту скалу, я сам не посмотрел вниз тогда, когда было нужно. Я слишком высоко вскарабкался, когда ощутил, что Пламени осталось мало, что его едва хватает на поддержание моего сознания, что… Я… — Слезы в конце концов победили и он замолк, стараясь прекратить это наглый приступ чувствительности. Ему нужно попрощаться с папой как следует, а он нюни распустил! Дурное человеческое сердце. Реборн гладил его по голове и спине, целуя в макушку. — Ну-ну, оба хороши. Что отец, что сын. Прав был Колонелло… — бормотал он, как вдруг будто решился — явно нехотя отстранил от себя сына, глядя в заплаканные глаза оного. — Прости меня, Си. Ты был рядом, а я… мало того, что не замечал тебя, но и убивал на твоих глазах. Прости, пожалуйста. Прости, солнце мое… — Бывший Аркобалено снова притянул его к себе, заставляя уткнуться в грудь, оставляя на собственной белоснежной рубашке влажные следы. Си перестал плакать, но лицо все было в слезах и, наверное, опухло, покраснело. Парень улыбнулся этой мысли. Призраки не плачут. Только пробираясь в сны, они могут вылить все плохое, избавляясь от явно не могущей оказаться в их теле влаги. Тем более, что тела у призрака нет. — Папа. — Си негромко позвал отца, который, он чувствовал, внимал ему. — Тсунаеши-кун хороший человек. — Подросток немного отстранился, позволяя отцу видеть его улыбку, а себе — видеть растерянный и, казалось, чуть смущенный взгляд мужчины. — Ты береги его, хорошо? Реборн кивнул, вскоре справясь с собой, не смея отпираться или врать сыну. Не Си, только не Си, на глазах которого десятки лет позорно убивался, раз за разом возвращаясь к прошлому, тревожа его, и без того многострадальное. — Ты и вправду остался со мной, чтобы убедиться, что я снова стану жить, как прежде? — На лице — такая немного стыдливая вина вперемешку со счастьем. Он воспитал такого чудесного сына. — Я мог как-то иначе? — Светловолосый склонил голову набок, улыбаясь. — Пап, оставайся с Тсунаеши-куном — он всегда поддержит, ты же знаешь. Защищай его, и он вдвойне усердно будет защищать себя — только следи, чтобы не перестарался, а то ведь знаешь, как с ним бывает… Это была прощальная речь — и Си банально не знал, что сказать. Тогда его отец прервал его, снова притягивая к себе, прижимая к пахнущей кофе и табаком груди, тихо, твердо, но с хрипотцой говоря: — Я должен поплакать, чтобы совсем разрушить в твоей голове образ сильного и ответственного отца? — Ты ничего не разрушишь, пап, — Си с наслаждением уткнулся в эту старую-новую рубашку, на раз пропитавшуюся самыми памятными запахами Реборна, — ты же сильнейший киллер мира. Я рад, что ты тогда поплакал на плече Тсунаеши-куна, мы оба ему доверяем. А ты должен был расслабиться. — Ладно, — кивнул Реборн, трясь щекой о светлую шевелюру сына, — давай постоим еще так, хорошо? Ты хочешь… хочешь уйти незаметно или я должен буду попрощаться с тобой и… отпустить? — Ему плохо давались слова — бывший Аркобалено то и дело запинался, ему действительно больно было теперь отпускать сына. Того мальчишку, что он когда-то не уберег, но который с таким поразительным упорством и заботой пытался вернуть его к прежнему состоянию. Реборн знал: ради этого мальчика он сделает все. — Ничего ты не должен, пап. — Тот говорил тихо, не желая нарушать установившуюся атмосферу, которая так успокаивала и изгоняла прочь все плохие мысли. — Я сделаю, как ты захочешь. Ты… уже отпустил меня, пап. Смирился с прошлым. Я рад только этому. Поэтому… Да, давай просто еще постоим вот так, молча, пока можем.