Печать летняя

Лето задумчиво присматривало уголки. Оно заглядывало в дупла деревьев и шебуршило крону, ерепенило перья на птичьих крыльях, останавливалось у каждой каменной трещинки и оставляло везде частичку себя. Солнце уносилось на юг. Под ногами у Лета плавился асфальт. Что-то внезапно захотелось напоследок поджарить улицы и от души пропарить людские души. Летняя трава, уже потихоньку начинающая свертывать своё великолепие, озадаченно буйствовала зеленью и не понимала, что вокруг вообще происходит. Душистое недоумение висело в воздухе густым маревом, смешивалось со сладкой пылью сухих тропинок и давило запах горячей смолы. Лето насмешливо наблюдало за этим. Только растительность поддавалась на подобные провокации, остальных живых тварей так просто не обманешь — надрывались в кустах августовские сверчки, пожинали урожай дети полей и люди почти не лезли в фонтан, возле которого и получилась вынужденная остановка. И сразу кисло стало — нынешнее Лето человечков не очень любило. Наплевали в душу основательно, с какой стати ними цацкаться? Всё тепло плакали больные реки, ревел треском уничтожаемый лес и выли в обиде чумазые ветры. Это же больно, страшно, неправильно, а они продолжают и продолжают вредить. Вся земля от них хромает, и даже оно, Лето, болеет. Что было в прошлом году, Лето понять не может. Оно всегда так — когда раздерганные кусочки вновь собираются вместе, выясняется, что почти треть ушло вместе с жизнью одарённых, исчезло за чертой. Другие переродились и изменились — например, зеленая листва предыдущего времени года опала и предалась земле, чтобы та в свою очередь отдала силы зелени нового летнего сезона. И только совсем немногие приносят и проносят отпечаток Лета на родную землю в первозданном виде. И соберёшь вроде все оставшиеся кусочки, а суть уже оказывается другая. Так двуногие паршивцы ещё и это уничтожали! Сколько от их рук погибло существ с летним отпечатком? И даже в землю просто так не закопаешься — и там найдут, отроют и пустят в свое дело. И до песчаных морей добираются, и до каменных садов… Страсть! Лето подумывало уйти отсюда. Вот плюнуть на всё, развернуться и пойти собирать оставленное, чтобы передать тем, кто покидает на зиму это место. Оставшись без ориентиров, крылатые и мохнатые не найдут дорогу обратно и не принесут сюда новый летний сезон. Предыдущее воплощение, кажется, пыталось отколоть нечто подобное — разрозненные воспоминания прошлого что-то подобное несут в себе, но теперь-то и не вспомнишь нормально. Но понятно точно — холодное начало многих тогда заставило поплакать, то время отдаёт людской горчинкой, недовольством и грустью. Но пока что Лето лишь только плевалось, чихало ветром и жадно следила за двумя рыжеволосыми человеческими детьми, мальчиком и девочкой. В них чувствовалась сладкая солнечная кровь, и, по крайней мере, их ненавидеть сейчас расхотелось. Как солнце решается поделиться собой с ними? Лето лишь удивлялось, злилось и продолжало ворчать на светило, ибо любило его. Слишком многое их связывало — Лето питалось сладким солнечным светом, пило лазурь дня и черное вино ночи, потому что иначе разворованную-раздербаненную суть не восстановишь. Лето дернуло золотистой шевелюрой, махнуло пушистым хвостом и закрыло светящиеся зелёные глаза. Узкие крылья свело от напряжения, в предвкушении по телу прошлась дрожь — сейчас будет авантюра. Бликами по воде пробежалось беспрестанно меняющееся отражение — Лето не имело как такового обличия, а приобретало форму какого-либо существа, лишь добавляя что-то от себя или просто смешивая облики. По интересной, но странной людской бумажке — календарю — вроде последний день его, Лета. И вроде бы плюнуть на это, не должно волновать, но что-то внутри свербит и зудит, кричит и просит, надоедает просто! «Сделай это, сделай!» — прямо возгласы. Что сделать, ну что?! И лишь пространство шепнуло: «Делай, я скажу». И нутро отозвалось. Резким импульсом пробежалась по телу энергия. Окончательно ушло зрение, пропал слух, запахи перестали щекотать нос, не волновали осязательные ощущения и даже исчез вкус. Слепое-глухое-неживое Лето застыло перед миром, вглядываясь в глубины пространства последним, шестым чувством. Вокруг была почти кромешная темнота. Слабый блеск редких искр мало помогал, от него было ни холодно, ни жарко, были лишь острые, тонкие и маленькие лучи, которые больно царапали. Они проходили сквозь тело поодиночке, редко стайкой в пять-шесть, и оставляли странное, неудовлетворенно ощущение, неприятное, но почему-то привычное. Это проходили сквозь Лето люди. Не выдержав, оно сорвалось с места, закружившись в одном понятном ему ритме, дабы избавиться от этого чувства, исчезнуть из зоны его поражения, очиститься. Оно поскакало резво, рвано, дерзко. Дернулся ветер от его рывка, и оно раскинуло руки в стороны, начало плести узор шагов. Без музыки, без песни, просто по наитию внутреннего голоса плясала древняя и в то же время молодая душа, собранная из кусочков. Безликое пространство изолированного мира дёрнулось, ярче заблестели острые движущиеся звёзды. Они стали виднеться намного дальше, стали различимы потоки странной энергии, питавшей их. Лето инстинктивно подхватывало одну из таких лент, вытягивало тоненькую нить и закручивало в причудливую завитушку, попутно отщипывая частичку и себе. «Они у меня забирают, а почему мне нельзя?» — танцевало Лето, пив людские эмоции. Оно кружилось долго, хаотично и непредсказуемо. Плясало на месте, нарезало круги и выводило узоры троп. Праздновался его великий ежегодный конец, и Лето прониклось, наплевало на раздражающих двуногих существ и просто делало всё по велению души, по эгоистичному желанию радости от долгожданной разлуки, жаждало предстоящего сна. И вдруг тело обожгло незнакомым светом. Он горел вдалеке, ярко искрился, просто пульсировал. Жар волнами расходился во все стороны, прошивал все окружающее пространство, заставлял тянуться к нему. И облик его не холодная острая звезда, а пылающий огненный шар, танцующее живое пламя, искрящееся в кромешной темноте, где рядом ещё дрожал огонёк поменьше. Лето резко остановилось. Беспомощно оглядываясь, оно растерялось, не зная что и делать. Эти тепло и свет, казалось, были везде, окутывали со всех сторон. Звенел чужой ритм, путал мысли и просто очаровывал. Лето не выдержало, открыло глаза. И сразу весь мир обрушился разрушительной волной цунами. Слух взрезала мелодия городской улицы. Ввинтился в уши гомон людей и бодрый песенный мотивчик из динамика, обдал прохладой ветер, и взору Лета открылся живой неон танцующей воды. И в нём кружилась хозяйка того самого огня. Это был обычный человек, девушка. Расставив руки в стороны, она влетала в фонтан с разбегу, и, заливисто смеясь, почти сразу же оттуда выбегала. От неё пахло осенней кровью, как и от её пылающей подруги, обе были темноволосы и светлокожи, ничем вроде не выделялись из толпы. Но то, как пылали их души, в какие крылья складывались протуберанцы внутреннего огня, Лето просто не могло описать, имело право лишь взирать на это огромными глазами. Оно и не помнило, когда еще видело такой восторг у взрослых людей. А сияющие искры пламени тем временем разлетались по всей округе, осыпали сверкающим дождём. Кто-то их подхватывал, и мимолетная, но теплая улыбка проскальзывала на их губах, кто-то в раздражении отмахивался и шёл себе дальше, а кто-то просто спокойно вбирал в себя все и внутренне грелся. На улице было еще мало детей, но те из немногих, кто только что пришел, сами проникались и начинали светиться изнутри. Поймало одну искру и Лето. Бодрящим разрядом прошлось по телу ощущение светлой грусти, сладкой тоски о несбывшемся и чувство горячей ностальгии. Но главное, самое главное, тело Лета прошил призыв, крик души. Он был настолько сильный, что заставил дернуться от боли, от всего того, что было вложено в него. «Лето, не уходи!» — на все пространство. И оно жадно кинулось ловить другие искры. В руки ему падали кусочки воспоминаний, отрывки мыслей, чувств и ощущений. Лето кидалось за ними, раз за разом на несколько секунд погружаясь в дебри человеческой души, примеряя на себя людскую шкуру. Собственное сердце уже болело от любви и плакало кровавыми слезами, перед глазами проносились мгновения человеческой жизни и отрывки мыслей. Чужими глазами оно видело волшебство окружающего мира, не своими руками рисовало в воздухе цветы из облаков, держало в ладонях вдохновение и продиралось с помощью них сквозь терновник судьбы. Мантры искренних желаний и монологи каждодневных мыслей, тепло и холод прикосновений, домашняя философия и уличные рассуждения — простота людской сущности впитывалось в Лето. Оно узнало, что одна из девчонок любит больше всего Весну, а другая его, Лето, всем своим сердцем, что обе боготворят сияющее утро чуть меньше, чем чарующий вечер, что звёзды у них наравне с драгоценным подарком. Оно видело лица их родителей, друзей, знакомых и просто мимопроходимцев, так или иначе отпечатавшихся памяти. И всё это было настолько сладким, насколько и горьким, но таким притягательным, так и просившим стать зависимостью. Лето уже не понимало, что пьёт не только искры тех двух огненных душ, но ловит совершенно чужие, вначале не увиденные, не настолько яркие, чтобы их сразу заметили. Недавно зажженные и совсем старые, блеклые и насыщенные — все они, оказывается, были на другом уровне восприятия, прятались в тени. И лишь острые звёзды их сердцевин были своеобразным маяком, светом, который Лето, не задумываясь, глотало, впитывая в себя путеводное сияние и теряя дорогу дальше. Расплёскивая неоновую воду, Лето, схватившись за руки с окрыленными людьми, танцевало в фонтане, подыгрывало вошедшему в раж скрипачу и подпевало вдохновенному ансамблю в местном парке. Оно одновременно было и здесь, и в каждой точке это большого маленького мира, коснувшись людских сердец, повязанных множеством связей. Люди праздновали конец и новое начало, тосковали и радовались, и Лето всё проживало вместе с ним. Что-то внутри стало на место, сказало, что именно так и надо, так правильно — жить без чувств сожаления и лишения, по предначертанной линии. Проблем будет всегда много, ведь человек — такое несовершенное и беспомощное создание, ребёнок по сравнению со вселенной, как оказалось. Его стоит воспитывать, направлять и радовать, как и всех детей, и тогда наступит время, когда он вырастет и посадит дерево нового мира, но чуть более светлого, справедливого и прекрасного. Лето в порыве чувств обнимало двух девушек и вспоминало Прошлое Лето, искало средь миллионов именно их глаза, пыталось найти те голоса. В тот год Лето оставило людей с чувством недосказанности и тоски, обрекло на катарсис и ушло в дождях. Оно чувствовало у девочек шрамы зимы и запах весеннего перерождения и сокрушалось, раскаиваясь. — Я обязательно вернусь на следующий год, — громко и гулко отражался эхом голос по всей их большой единой земле, трепетал теплый солнечный воздух в руках Лета и терялся в сердцах людей. Оно смотрело им в глаза, ей в глаза, — и подарю вам, девушки, самое прекрасное время, которое могу сотворить. Это благодарность, это обещание, это отныне и навсегда! Огонь на чужих крыльях затрепетал ещё сильнее. Расходились во все стороны ветры, разносили голоса отгремевшего дня, уносились и сами с закатом. Лето кланялось в ноги Осени и просило за всех своих родных и избранных детей, отдавая солнечный факел. Требовало тепла за дождливые долги, предрекало пышное цветение. Качав головой, с легким сердцем отпускало себя и растворялось в окружающим пространстве. Сидя у живой воды фонтана, оно дарило сверкающим стальным трубам свою печать, сыпало собственными искрами на светящиеся брызги, пряталось в асфальтные плиты, впервые доверяясь чему-то столь человеческому и непостоянному. Всё так же относили Лето на юг птицы, всё так же теплилось оно на кончиках хвойных игл, таилось в живой земле. И с нежностью трепало вечерними порывами девчоночьи причёски. Медно-рыжей, выгоревшей прядью дрожала на ветру Летняя печать и терялась в русых волосах, впитывая в себя солнце, дразняще воруя блики зелёных глаз и пряча нежный отблеск голубых радужек.