Встреча

Твои глаза — темный янтарь, Мои — стылая вода. Я не открою тебе дверь. Нет. Никогда.

Аэропорт наполнен шумом до краев — Виктор думает, что тут легко затеряться, потерять себя в этом нескладном гаме разных голосов — потерять и не найти. Снаружи — ясное темно-синее небо тянется и тянется, и где-то далеко падает, заканчивается — как огромный матовый купол. Виктор скучает по облачному, дождливому Питеру. Телефон пищит от сообщений Якова, новости пестрят картинками новой восходящей звезды балета — Юрочки Плисецкого, его замены. Рядом с Виктором стоит Александра — очередная длинноногая светленькая куколка, такая ненастоящая и пластиково-идеальная, что невольно забываешь, что она человек. Она пьет капуччино в бумажном стаканчике, оставляя светло-малиновый след от помады на ободке. Виктор хочет напиться. Он смотрит на свое полупрозрачное отражение на стекле, на синем фоне падающего неба, смотрит и ищет ту, другую, лучшую версию самого себя. Когда он, танцуя на сцене, отдавал себя всего — берите, ничего не жалко! Когда он улыбался не потому, что надо, а потому, что он этого хотел. Когда он всматривался в толпу людей и искал глазами своего, выступал для него, ждал, верил в сказки, полные правильных слов, влюбленных взглядов и сахарных признаний, когда мир для него был в молочно-пастельных тонах, готовый расколоться на две части: до встречи родственной души и после. Первая часть затянулась, и мир для него сросся, остался в вечной стадии до. Тот он умер, исчез, задохнулся от вечного ожидания. Может быть, и к лучшему. Виктор переводит взгляд на острое белое личико его куклы: блестящие песочные кудри, тени от паучьи-длинных ресниц на слегка румяных щеках, аккуратный изгиб молчаливых губ. Если приглядеться, можно заметить, как слой пудры и тональника скрывает круги под глазами, ниточки морщин около рта. Приглядываться не хочется. Хочется любоваться контрастом высокой, тонкой и изящной девушки на фоне низких темноволосых японок. Заметив его взгляд, она легко улыбается, и улыбка эта как поворот ключа — как будто не видно, что она влюблена по уши. Виктор отводит глаза. Там, около ряда металлических стульев семья: милая пухленькая японка прижимает к себе крохотного ребенка в синем комбинезоне, рядом, держа розовый цветочный рюкзачок, стоит маленькая девочка с двумя длинными черными косами. Мужчина — отец детей — копается в чемодане, Виктору даже отсюда видны взлохмаченные волосы и забавные очки в синей оправе. Он вытаскивает документы в зеленых одинаковых обложках, улыбается каким-то словам японки, смотрит на табло над Виктором, а потом — случайно опустив глаза, — встречается с ним взглядом. Виктора встряхивает, пол кренится, небо трескается, он чувствует ток, прожигающий с головы до ног. Глаза у японца темно-карие, глубокие — так и хочется упасть, утонуть в их глубине. Нашелся. Конечно, это он. Они оба это понимают, японец вздрагивает, бледнеет, смотрит жадно, пробегается глазами по платиновым волосам, стеклянно-голубым глазам и приоткрытому от удивления рту, возвращается, цепляется за глаза, ищет там что-то, ищет и находит. Девочка тянет японца за куртку, что-то спрашивает. Он разрывает зрительный контакт, наклоняется и берет ее на руки. Виктор опускает невольно протянутую руку. Александра замечает лихорадочный румянец и непонятную мелкую дрожь пальцев. Спрашивает: — Что-то случилось, Виктор? Голос — приторно-сладкий, обеспокоенный, глаза — пустые коричневые стекляшки. Виктор картинно улыбается: — Ничего. Ничего не случилось. Японец с семьей теряется в толпе. Мир все-таки раскололся.