Infirmitate

Тяжелые дождевые капли с глухим стуком разбиваются об окна, и Ксюше хочется оказаться на их месте. Разбиться о стекло, тонкой струйкой сбежать по прозрачной поверхности, прямиком вниз. Она устала невозможно, от камер, интервью, заданий. От девочек устала так, что руки её не слушаются, непроизвольно сжимаются в кулаки, так и норовят встретиться с чьим-то лицом. Ксюша просто хочет домой, потому что в «Школе Леди» – невозможно. Пацанок всегда слишком много, личного пространства всегда слишком мало, и от этого не деться никуда. Милас терпит, терпит и старается не выходить из себя, а Проскурникова – просто сдалась. Ксюша ложится спать с тяжелыми мыслями, а просыпается с темными кругами под глазами. Ей бороться всё тяжелее, нервы постепенно сдают, и путь к победе перестаёт казаться таким уж беспрепятственным. И она ещё. Аня Горохова бесит, доводит до точки кипения, раздражает одним своим присутствием, но в конечном счёте – сводит с ума. Она, блять, невероятная. Рыжая, веснушчатая, на ребёнка похожа, когда улыбается. Но стоит ей сказать в сторону Ксюши хоть слово – и та взрывается. Кричит, грубит и лезет в драку. Аня отвечает, начинается перепалка, но девочки всегда подоспевают вовремя. А потом всё с начала. Они ругаются только, и, кажется, обеим уже начало надоедать. Милас не может больше рядом с ней. Голова кругом, мысли в беспорядке, постоянно хочется ударить Аню по лицу, а потом – поцеловать. Ксюша поняла это внезапно, когда однажды утром нашла глазами спящую Горохову. Расслабленную, такую беззащитную, что за неё стало страшно. И хотелось просто остаться рядом, смотреть на красивые черты лица, пересчитывать веснушки. Хотелось быть в ней, чувствовать запах и перебирать рыжие прядки. Ксюша не знала, откуда это желание. Но, кажется, оно всегда в ней было. И боль. В груди щемило, когда спустя какой-то час Аня просыпалась и смотрела на неё так, будто она враг. Не должна. Не за что. Но она смотрела всё равно, и Ксюше хотелось исчезнуть. Дождь за окном лишь ухудшал её состояние. А в комнате тем временем веселились девчонки. Время было позднее, и все операторы покинули школу, оставив пацанок одних. Дина ворчала, что хочет спать, Зарина шутила, а остальные лишь тихо хихикали. Все, кроме них двоих. Аня лежала на своей кровати, безучастно глядя в потолок, на палец накручивала волосы и изредка кусала губы. Ксюша наблюдала. Знала, что не стоит, но оторвать взгляд было слишком сложно, да и не хотелось ей. Это слишком глубоко внутри. Заинтересованность, нужда, влюбленность, с л а б о с т ь – что бы это ни было, Ксюша не собиралась противиться. – Ань, иди к нам, – позвала девушку Костина, и на Ксюшином лице заходили желваки. Она не нравилась ей. И тон, с которым она обращалась к Гороховой. Будто, черт возьми, нежность. Будто она имеет какое-то право быть нежной с Аней. – Не хочу, – тихо отозвалась рыжеволосая. Ксюше нравился её голос. Хрипотца, немного грубая манера – это так шло ей, и так сильно контрастировало с миловидной внешностью. В этом была Аня. Ангел и демон. И Ксюша была готова продать ей душу. Так не бывает, думалось. Нельзя вот так просто запасть на девчонку, которая раздражала до дрожи в коленях с самого первого дня. Нельзя пялиться на неё, пару раз словить непонимающие взгляды, но продолжать смотреть. Ксении Проскурниковой нельзя влюбляться в Аню Горохову. Да только уже, кажется, поздно. Поздно спасать, просто бессмысленно. Она увязла в чужом взгляде, в безумно красивых волосах, редкой улыбке. Сука. Ксюше захотелось выйти на воздух. Аня поднялась с кровати в тот же момент, и Милас на мгновение замерла. Девочки испугались, не собрались ли они драться, но, поняв, что это вышло случайно, вернулись к незамысловатой беседе. А Ксюша так и осталась стоять на месте, пока Горохова двинулась в сторону двери с полотенцем на плече. И внезапно стало так похуй. Ксюша просто пошла следом, и будь что будет. Подерутся снова – всё равно, лишь бы коснутся её кожи. Она дошла до ванной, за дверью которой уже слышался шум воды. Вошла. Замерла снова. Аня стояла у раковины, просто всматриваясь в своё отражение. Не удивилась, что Ксюша встала рядом, не возмутилась. Будто так и должно быть. Будто они не главные соперницы. – Тут занято, – просто произнесла Аня, не поворачивая головы. – А я мешаю тебе? – парировала Ксюша. Ей было необходимо находиться рядом. Она хотела быть рядом. Просто потому что Аня – это Аня. И она ей нравится. Стоило признать, что Милас в неё – по уши и без единого шанса на здравомыслие. – Да, – Горохова развернулась слишком быстро. Была в паре метров, смотрела прямо Ксюше в глаза, и не выражала ни одной эмоции. – Врёшь, – молча сделала шаг. – Вру, – ответила Аня и вмиг оказалась совсем близко. Ксюша теряется и словно не верит. Она мечтала об этом. Ей снилось лицо Ани. Вот так, в метре от своего, когда девушки наедине. И она с силой впивается в чужие губы. Руками обхватывает голову рыжеволосой, чувствует на своих щеках прикосновения холодных пальцев, языком проникает в горячий рот, и целует так, будто этого не повторится никогда. Ей больно, почти физически. Ксюша тихо стонет в губы Ани, и та прижимает её ближе. Между ними нет ненависти. Перед любовью они – слабые. Друг перед другом – сдаются.